Идем от устья к истоку реки — как от старости к детству. Словно время идет вспять. Река постоянно молодеет и пропадает наконец в небольшом роднике на склоне горы. Дальше — крутые осыпи, ломаный профиль хребтов.

До озера остался один переход.

Изменилась погода. Небо насупилось. К вечеру в долины наползли холодные тени.

В палатке тепло. Сидим трое — на оленьих шкурах и спальных мешках. У входа на гудящем примусе поскрипывает чайник.

По брезенту крохотными молоточками застучали дождевые капли. Андрей невпопад щиплет струны гитары и негромко напевает, переиначивая куплеты:

В горах чукотских пропадаю,

Сижу на дикой высоте.

А струйки мутные так медленно стекают

За воротник и по спине…

Отстраняет гитару:

— Эх, рвануть бы за перевал!

— Давай пить чай, — говорю я.

— Ты несколько лет работаешь, ездишь… — Андрей достает кружки, кидает в чайник пригоршню чая. — И ничего с тобой особенного не случается. Знаешь почему? Ты не романтик.

— И тебе желаю того же.

Прихлебываем чай из горячих кружек. Молоточки дождя постукивают реже и реже.

Пора спать. Бесцеремонно выставляем за дверь примус и кружки, вползаем в мешки. И каждый в мыслях блуждает по берегу неведомого озера, затаившегося в горах.

— Есть у меня одна идейка, — бормочет Андрей. — Об этом озере. Там скажу.

Он повернулся на бок и мгновенно заснул.

А я видел — закрытыми глазами — Эльгыгытгын. Каменное блюдце диаметром семнадцать километров. До самого дна, до глубины сто шестьдесят метров. Вокруг нагромождение скал — вулканических лав и туфов, промерзших на сотни метров.

И я видел, как отсюда, с пятисотметровой высоты, воды озера отправляются в долгий подземный путь по трещинам в панцире мерзлых пород, выходя вновь на поверхность за десятки, сотни километров отсюда, в предгорьях. Там образуются гигантские наледи, оттуда берут начало многие реки этого края.

С. В. Обручева, первого исследователя, вступившего на берег Эльгыгытгына, поразила круглая форма озерной впадины. Он предположил: скопившиеся под землей раскаленные газы, пробив брешь, с огромной силой вырвались здесь наружу, разрывая твердые пласты.

Все это можно увидеть закрытыми глазами. Можно легко вообразить, но очень трудно доказать.

Миллионы людей слышали грохот гигантских взрывов, рождающих новые кратеры. В Японии взорвался конус горы Бандай-Сай высотой в шестьсот семьдесят метров, на Аляске — вулкан Катамай, и т. д.

Но не трудно представить, что озеро возникло постепенно, «без лишнего шума», подобно Байкалу, Иссык-Кулю, Мертвому озеру. В результате проседания (растяжения) земной коры медленно углублялась озерная котловина и одновременно заполнялась пресной, почти дистиллированной водой, выпадающей дождем или снегом.

Трещин — разломов — в этих краях сколько угодно, а кратеры не характерны. Не обнаружено и «вещественных» доказательств взрыва: пород, состоящих из обломков, сцементированных лавами и туфами.

Сторонники первой точки зрения отвечают: а все-таки кратер. Газовый взрыв был «чистый», без излияния лавы и выброса большого количества пепла.

Всего лишь в нескольких сотнях километров отсюда исследован геологом Устиевым достоверный кратер вулкана, который, кстати сказать, извергал огонь и дым не очень давно, на памяти людей. Об этих извержениях даже сложены легенды.

Итак, есть две точки зрения. С какой же лучше взглянуть на невидимое сейчас озеро? Как узнать, какая из них правдива? А может быть, все выяснится лишь после того, как мы получше изучим… лунные кратеры. Ведь с Луны в телескоп Эльгыгытгын выглядит небольшим кратером «лунного типа».

В начале века немецкий ученый Вегенер придумал увлекательное занятие: он сбрасывал цементный порошок на жидкий цемент. Оказалось, на поверхности цемента образуются «кратеры», удивительно похожие на лунные. Позже был обработан огромный фактический материал по разнообразным воронкам взрывов. Сомнений не оставалось: лунные кратеры — следы взрывов, столкновений Луны с малыми небесными телами.

Но… множество фактов восстало и против этой гипотезы. Все осталось по-прежнему. Вулканические взрывы? Провалы поверхности? Следы столкновений с метеоритами? Или и то, и другое, и третье?

А вдруг Эльгыгытгын — оспинка на лице Земли — след удара метеорита? Есть же в Канаде, Аризоне, Аравийской пустыне воронки «космических взрывов», по своим размерам соизмеримые с воронкой Эльгыгытгына.

Мне представилась звезда, летящая по ослепительной дуге, рассыпая голубые искры. Она впилась в темное темя нагорья. И громыхнула земля, и сияющий гриб вырос над вершинами, и отпрянули в стороны скалы, брызнули колючие осколки, покатились по склонам обожженные глыбы.

Чего только не привидится, когда глаза закрыты! Слабые крылышки воображения возносят куда-то и открывают миры, которых с открытыми глазами не увидишь и которых — кто знает — быть может, никогда и не было…

А утро сырое и хмурое, так не похожее на яркий воображаемый мир.

Закончив маршрут и вдоволь нафотографировав конусовидные горы, подозрительно похожие на остывшие вулканы, мы с Андреем полезли на одну из вершин.

Склон был крутой, сплошь заваленный острыми обломками голубовато-серых туфов. Нам бы следовало ковылять вниз, к долине ручья, к лагерю. А мы, пыхтя, тянулись вверх, к низким лиловым облакам.

Последние тяжелые, спотыкающиеся шаги… Мы вылезли на ровную неширокую площадку, покрытую мелким щебнем. Дышим тяжело, взахлеб.

Вокруг насупились горы. Пики вершин царапают набухшие облака.

Ниже темных осыпей склоны будто линяют. С них сходит грязная желтовато-бурая и зеленоватая шкура. Она сползает складками, морщится. Ее движения глазом не уловишь. Но хорошо заметны следы течения почвы по твердой поверхности мерзлых пород. Остаются длинные ровные полосы — чередование гряд и ложбин. Местами натеки почвы скапливаются, образуя как бы ступени, террасы. Есть и свое название такому течению — солифлюкция. Горы линяют.

Сползание почвы со склонов — солифлюкция.

Сейчас нас интересует другое. Смотрим на северо-запад. Где озеро? Лишь горы да клубы низких облаков. Похоже, там курятся вулканы.

— Может, на соседнюю махнем? — уныло предлагает Андрей.

— Да пропади оно пропадом…

И вдруг вдали на северо-востоке из плена облаков вырвались лучи солнца, сверкающим ливнем хлынули на землю… нет, на воду! В просвете между двумя пиками заблестело озеро, как рыбья чешуя. Эльгыгытгын!

Но лучи померкли, и озеро исчезло, будто его не было вовсе. Мы постояли недолго. Сумерки сгущались. Бесцеремонный ветер запустил свои лапы под телогрейки. Стало холодно. Мы заторопились вниз.

— Чует мое сердце, — вещал Андрей, — будет что-то на Эльгыгытгыне. Помяни мое слово!

Утро вновь было туманным. Мы повалили палатку, свернули ее, скатали спальные мешки, кинули весь свой скарб в балок и, пока тракторы, сердито рыча, копошились возле саней и балка, поскорее покинули лагерь.

— Давай поднажмем, — то и дело твердил Андрей. — Придем первыми!

Мы шли у основания осыпей. Здесь не было ни кочкарника, ни болот. Сзади подгонял нас треск тракторов. Мы поднялись на водораздел. Треск машин остался внизу. Из ущелий беззвучно карабкались к нам клубы тумана, словно белые драконы.

По шуршащей осыпи мы спустились в долину безымянного ручья и, вверх по руслу, вышли к невысокой седловине. Оказались — как две букашки — на краю огромного каменного блюдца, в центре которого распласталось озеро Эльгыгытгын.

Вдали заурчали тракторы. Машины вползали на соседний перевал. Возле них чернели фигурки людей.

— Поторопиться бы. Могут обогнать! — сказал Андрей.

Мы пошли к озеру. От тракторов наперерез нам бросился Тарзан и, радостно мотая хвостом, побежал впереди легкой рысцой, временами оглядываясь. Андрей крикнул: