Свечу я погасил. В треугольнике распахнутого входа чернел куст. В его лохматых ветвях запутались звезды.

— Ну, теперь твоя очередь, — сказал он, забравшись в мешок и повернувшись на бок.

— Сейчас, только подумаю.

Я вспомнил индийскую легенду. Один раз в году, осенней ночью, случается звездный дождь. Звезды падают в море. И все раковины покидают дно и всплывают. Они раскрывают створки, как рты, и ловят чудесные дождинки. Кому посчастливится — опускается на дно со звездным подарком. Таких раковин мало. Но именно они драгоценны, потому что в них образуется жемчуг.

— Если хотите… — сказал я.

Анатолий Александрович дышал медленно и ровно.

Что ж, ночь не последняя. Мы еще будем сидеть у костра и рассказывать истории выдуманные и взаправдашные.

В поисках непотерянного

С Анатолием было просто. Ночью он любил лежать под звездами. Очерчивал пальцем в небе созвездия. Но для меня звезды были — все вместе и каждая отдельно — рассыпаны свободно. Никак не хотели выстраиваться в мифические фигуры.

— Что ж тебя интересует? — удивлялся он. — Ни звезды, ни земля… Может, каким-нибудь журналистом хочешь? Чего ты дуешься как сыч?

Пришлось признаться, что дуюсь от неуверенности. Исколесил Забайкалье вдоль и поперек, а ничего не знаю о нем.

— Ты граниты видел?

— Видел.

— Граниты — это и есть Забайкалье.

В другой раз он развернул передо мной карту Союза.

— Красней нашего Забайкалья нет ничего. Гранит на граните. А на этой красноте нашлепочки. Жалкие остатки осадочных пород. А месторождений много. Некоторым кажется, что если мало осадочных, то, мол, месторождения не от них, а от магматических, которых много. А вопрос-то не простой. Приходится мусолить граниты, чуть ли не на вкус их пробовать… Видишь, все тут вытянуто наискось, как и Байкал. Словно черт на гармошке играл. И породы полосами залегают, и складки в основном так же, и разломы, и даже оруденение. А почему? Я вот думаю, что тут действительно вроде бы гармошкой все сжималось и растягивалось. А вот Сергей сжатия не признает. Считает, что кора только вверх-вниз движется.

…Утро промозглое. По склонам пади на лиственницах висят клочья тумана. Мотор гудит как-то глухо, пустынно. Морось летит в лицо.

По левому борту риф — каменный истукан с орлиным носом. Он медленно поворачивается к нам, словно провожает взглядом.

Небо — розовато-серая муть с бирюзовыми прожилками. Сопки срезаны низкими облаками и торчат ровно, как чудовищные пни. Облака всплывают, обнажая сопки. Небо становится фиолетовым, трещины в облаках раздаются вширь. Наконец из одной в глаз впивается пронзительная стрела солнца…

Мы специально сделали большой крюк, чтоб попасть в это место. Подъехали к ровненькой округлой сопке, которая внизу в одном месте была как бы надкусана.

Там работал маленький геологический отряд. Руководила полная, крупная женщина, очень приветливая, похожая на домашнюю хозяйку. И все у них было какое-то домашнее: печка, сложенная из камней, возле — тент, под которым стол со вкопанными ножками и две такие же скамейки. Анатолий долго беседовал с «геологиней» о фауне. Они вместе ходили на осыпи.

Отрядик все лето занимался поисками отпечатков растений и зверушек. Кое-каких юрских жителей они обнаружили в плитках песчаников. Значит, возраст юрский.

Но ведь нас-то интересуют граниты! Как могут быть связаны тени прошлой жизни с узкими штольнями в кварцевой плоти жил среди зернистых гранитов? Конечно, науке все интересно. Узнают возраст этих песчаников. Нарисуют красивую картину. Ну, а дальше?

Если вдуматься, люди почти ничего не делают без пользы для себя. Когда-то земля, леса и горы давали человеку вдохновение и темы для раздумий. Людям этого показалось мало. Они научились брать от земли множество богатств: металлы и камни, продукцию вулканов и рек, строительные материалы… Пожалуй, теперь о вдохновении и раздумьях мало кто заботится. А откроешь месторождение — честь тебе, хвала. И не все ли равно, лежат возле месторождения юрские песчаники или пермские известняки?

Когда я высказал эти свои сомнения Анатолию, он ответил кратко:

— А еще геолог!

— Ну, а что?

— «Лог» — это значит «изучать». «Геолог» — «изучатель земли». А тебе хочется быть кладоискателем.

— А вам будто не хочется.

— А нам не можется! Все, что на поверхности лежит, до нас подобрали. А что ниже — не сразу поймешь. Интересно, как бы ты искал месторождения? На горки бы лазил, камни шуровал — вдруг, мол, попадется молибденит, или шеелит, или золотишко, на худой конец? Все равно, что искать спички в потемках.

Между прочим, вечерами в палатке он всегда долго обшаривает все углы в поисках спичек даже в том случае, если сам их куда-нибудь сунул…

— Остановка Шахтама! Граждане пассажиры, просим на прогулку!

Привычно подбираю рюкзак и спрыгиваю на землю.

— Смотри сюда. — Начальник показывает схему, которую сам же я зимой перерисовал из какого-то отчета. — Как прочтешь? Разрез можешь набросать?

Имея перед собой схему и условные обозначения, читать не очень-то сложно.

Прежде всего надо разобраться в осадочных породах. Они когда-то были слоистыми, залегали ровно, горизонтально. Наверное, в конце юрского времени здесь был морской залив, в котором накапливались пески…

— Анатолий Александрович, — спрашиваю я, — а на каких породах лежат юрские песчаники?

— На аленуевских гранитах как будто.

Тогда дело проясняется. Гранитный массив опустился. Накатилось море. Волны крошили берега и посыпали дно песком. За миллионы лет осело множество слоев. Но тут начала земля подниматься, море отступило, слои смялись в складки. Сейчас сохранились некоторые синклинали — складки, прогнутые вниз. Например, в северо-восточном углу, судя по стрелочкам, которые указывают направление и крутизну падения слоев, центральная часть — узкая полоска — лежит горизонтально, а остальные слои загибаются под нее. Типичная синклиналь.

Возможно, здесь возвышались горы. Часть слоев разрушилась. И обнажились древние аленуевские граниты.

А под самый конец юры вновь накатилось море. Оно было бурным, крушило скалы и засыпало дно крупными глыбами, которые позже склеились глиной и цементом и превратились в конгломерат. Началось поднятие. Конгломераты были размыты. Остались редкие нашлепки.

Позже сюда прорвались молодые граниты. Пробили насквозь толщу старых гранитов и юрских песчаников. Вот они, торчат в середине. Они пересекли осадочную толщу и по линии контакта обожгли ее, изменили.

Дайки, конечно, и тут всех моложе — они прорывают любые породы.

— Могу разрез, — сказал я.

— Давай. — Он провел линию наискось через схему и обозначил буквами А, Б.

Я набросал разрез и впервые услышал похвалу своим геологическим познаниям.

— Красиво, — усмехнулся начальник. — А вот откуда взялись граниты? Как считаешь? Из центра Земли? Где они кончаются внизу?

— Они прорвались из гранитного слоя, — ответил я.

— Ого, как уверенно! Твой рисуночек можно объяснить по-другому. Представь себе, граниты ниоткуда не прорывались.

— С луны свалились?

— Из воды. Были в свое время осадочными породами. Со временем — от жары ли, от давления — они переродились напрочь. Стали гранитами. Представь, что сюда гранит и вправду прорвался. Чтобы проткнуть такую дыру, сила нужна огромная. Тут бы все перекорежилось. А слои-то, видишь, более-менее ровненько залегают. Следов течения в гранитах не обнаружено. А то, что примыкающие к ним юрские песчаники изменены, метаморфизованы, можно объяснить постепенным перерождением в граниты…

Ой-ой, до чего могут запутать геологи самую, казалось бы, очевидную проблему! Два геолога — два моих начальника — разглядывают одни и те же граниты, а видят их совсем по-разному. А как быть мне? С одним вроде бы приходится соглашаться. Да и другого не оспоришь.