Бабушка перевешивает полотенце и всплескивает руками.

– Ну, начало-о-ось. Выгнать на улицу этих Тарасовых, и дело с концом.

А потом поворачивается к нам и придирчиво инспектирует тарелки.

– Ну-ка ешьте давайте! Кому добавки надо будет, я налью.

Добавки?!

Мы с Аськой смотрим друга на друга, и в глазах у нас плещется ужас.

А в тарелке зловеще плещется суп…

* * *

«Не выдумывай», – это бабушкина коронная фраза. Прямо девиз по жизни! Она бы, наверное, с удовольствием плакат с этой фразой нарисовала и повсюду с ним за мной ходила.

Что значит, не будешь стричься? Не выдумывай!

То есть как ничего не задали? Не выдумывай!

В смысле, опять кружок бросил? Не выдумывай!

А я вообще не выдумываю. Я всегда говорю, как есть! Вот сейчас, например, говорю, что устал и хочу отдохнуть.

– Не выдумывай! – пыхтит бабушка, подцепляя штору на очередной крючок. – Устал… Ты вагоны что ли в школе разгружал?

А над плакатом у нее был бы герб с изображением тарелки с супом. Для устрашения врагов!

Я, наконец, пропихиваю в пищевод последнюю ложку масляной жижи и тут же мою тарелку, пока бабушка добавки не налила. Хотя ей сейчас не до меня – она в зале другие занавески вешает, потому что ей не нравятся, как эти вместе с тюлем смотрятся.

–Ты поел? – кричит она так громко, словно я на другом конце света, а не в соседней комнате.

– Да.

– А тарелку помыл за собой?

– Да.

– Иди сестре с уроками помоги.

Пф-ф-ф… Будто ей нужна моя помощь! Аська вообще-то гений. Не то, что я. Я в первом классе рыдал от натуги, пока все эти палочки-крючочки рисовал и буквы в слоги складывал. А она читать научилась по вывескам на улице. Доставала меня просто жесть, пока мы гуляли: Макар, что тут написано, а там, а это какая буква? Я скрипел зубами, но все равно отвечал: гастроном, бульвар Космонавтов, это не буква, а цифра, балбесина. Ну и научилась как-то сама.

Наверное, я педагог от Бога. Похоже на то.

Я отпихиваю с дороги Ниндзю, который задрых прямо в дверном проеме, и проскальзываю в Аськину комнату. Точнее, Аськину и мамину. У нас как в восточном гареме: есть женская половина квартиры и мужская. Комнаты-то только две! Поэтому Аська с мамой спят вместе на большой двуспальной кровати, а я в зале на маленьком диванчике. Нормально вообще? Там даже ноги толком не вытянуть!

С другой стороны, никто ко мне не пристает по ночам, когда мне не спится. Я иногда до трех-четырех ночи торчу в телефоне. Или смотрю на прямоугольник на обоях – туда, где раньше папин портрет висел. Смотрю, смотрю… И наконец проваливаюсь в сон, как ложка в тарелку с бабушкиным супом.

Плюх! И сразу на дно.

В безнадегу.

* * *

Аська нашлась под столом.

Обложилась карандашами, как частоколом, и сидит раскрашивает что-то. Опять, наверное, про насекомых. Она их обожает. Всех! Даже комаров никогда не убивает. Смотрит, как они пьют у нее кровь, корчится вся от желания почесать и терпит, терпит… Я вот своих прихлопываю без разговоров. Шмяк! И в смятку.

Я закрываю дверь и ложусь прямо на пол. Просто лежу, даже, кажется, не думаю ни о чем. Ну, может, немножко о К. О том, как бы я ей ответил, если бы был нормальным человеком, а не самим собой. Достаю телефон и пишу в заметках:

Земля тихо-тихо вертится.

Волосы К. будто светятся…

Сердце споткнулось и сбилось со счета,

Когда К. тра-та-та-та вполоборота.

Конец потом, конечно, другой придумаю. Или не придумаю, это же просто так. Да и рифма на ум не идет. Со счета… Суббота? Рвота? Зевота? Запах пота? Вообще не в ту степь! И, кроме того, невозможно же что-то придумывать, когда Аська рядом дышит, как паровоз. И смотрит в упор, будто ружье мне в висок нацелила!

– Ну, чего тебе? – спрашиваю я, не поворачивая голову.

 Аська дергает пальцами нитки в ковре. Сопит и дышит, дышит и сопит… Я не выдерживаю:

– Ну?!

– А как так вышло, что ты на папу похож, а я нет?

Я раздраженно пожимаю плечами.

– Я-то откуда знаю?

Это все из-за бабушки. Вот зачем она каждый раз говорит, что Аська «на Костика не похожа»? И иногда еще добавляет тоном вселенского разочарования – «Вся в мать». Аська после этих слов всегда как пыльным мешком пришибленная. Мне, конечно, все равно. Точнее, мне должно быть все равно, но внутри неприятно все чешется. Может, меня изнутри комары покусали? Просто Аська же не виновата, что на папу не похожа.

А я не виноват, что похож.

Но мама с бабушкой, по-моему, вообще об этом не задумываются.

– Что у тебя там? – спрашиваю я, чтобы отвлечь Аську от грустных мыслей. А то весь ковер выщипает.

– Ничего.

– Показывай давай.

– Ничего!

Я перекатываюсь на живот и выдергиваю у нее из рук тетрадку.

– Отдай! – вопит Аська.

Я, конечно, поступаю по-взрослому – просто ее игнорирую. Тетрадка толстая, сорок восемь страниц, а обложка сиреневая, вся в цветочках. Я кошусь на Аську.

– Не про насекомых что ли?

– Не твое дело!

Аська нападает на меня со спины и, наконец, вырывает тетрадку. Я и не сопротивляюсь. Во-первых, не так уж мне интересно, что там внутри, а, во-вторых, она все равно не удержится и сама все расскажет. Да и вставать лень. Я какое-то место на полу нашел удобное. О, и носок мой под креслом! Наверное, из тазика с чистым бельем упал.

– Это анкета, – выпаливает Аська. И добавляет таким тоном, словно речь про элитный секретный клуб. —Только для девочек.

– Как скажешь, – фыркаю я.

– Надо давать ее подружкам, чтобы заполнили.

– А твои заполнили?

Аська опять начинает выщипывать ворсинки из ковра.

– Они сказали… Они потом заполнят.

– Ясно.

– У меня еще не готово просто.

Ага, как же…

Из коридора доносится шум: явно мама пришла. Аська обычно несется к ней как угорелая, но сегодня даже не двигается с места. И хмурится так, что брови превращаются в галку на переносице.

Бабушка за дверью громогласно хвастается, что мы у нее и суп съели, и по пять кусков хлеба, и посуду помыли. Еще бы! Я подползаю к креслу и прячу носок в карман толстовки, пока мама не вошла. Потом сажусь по-турецки, откидываю голову назад и закрываю глаза.

Спорим, когда мама войдет, первым делом про школу спросит? Или про домашнее задание, что, в общем-то, тоже про школу.

Рядом опять начинается какая-то возня. Аська берет мою голову руками и поворачивает к себе. Я морщусь и выдергиваю голову, а щеки по очереди вытираю об левое и правое плечо. Ладони у Аськи какие-то потные, фу.

– Мака-а-ар…

Я сразу все понимаю, без лишних слов. Тон у нее такой, как будто она меня сиропом поливает.

– Не-а.

– Ну, Макар! Ну, пожалуйста!

– Она же только для девочек?

Аська громко сопит.

– Значит, у меня будет не только.

– Ноу, – говорю я по-английски. – Невер.

– Я буду за тебя две недели Ниндзины какашки убирать.

– Ноу.

– Ну, месяц!

– Пусть подружки твои заполнят.

Удар, конечно, ниже пояса. Аська замолкает и отворачивается. Сначала просто шумно дышит своим длинным носом, а затем опять принимается рисовать. Я вижу только сгорбленную спину и локти. Вот высунулась рука, схватила карандаш, исчезла. Высунулась, схватила другой, исчезла. Высунулась. Опять схватила. Исчезла.

– Ну, ты же мой брат, – бормочет обиженно Аська. – И ты же в восьмом классе. Может, если они увидят, что заполнил тот, кто в восьмом…

Бормотание становится совсем уж невнятным. Как будто она слова там жует! Дверь распахивается, и в комнату, стряхивая воду с рук, заходит мама. Нормально, да? Меня вот ругают, когда я полотенцем не пользуюсь!

Мама, наверное, читает мои мысли, потому что говорит:

– Бабушка все полотенца постирала, – и спрашивает. – Уроки сделал уже?