И договорились встретиться через год на этом самом месте, чтобы сравнить места, которые увидят, которые будут хороши, в которых живет мирный человеческий люд, где есть какая-никакая работа, и выбрать среди них одно, в котором найдется место для евреев Хелома. Ну и конечно же, непременным условием было, чтобы в этом месте никогда не наступала мутная тоскливая осень.
Долго ли, коротко ли шли семеро мудрецов по большой-большой земле, жили-поживали в разных местах…
Реб Аарон побывал в Москве, откуда его выперли по причине того, что и так вас уже развелось, типа – евреи, евреи, кругом одни евреи.
Реб Метцль побывал в Сингапуре, где на фоне китайцев выглядел инородным телом, что соответствовало истине, и выперся из него сам.
Реб Хаим побывал в Эфиопии, где на фоне эфиопов выглядел китайцем и не смог доказать, что он не китаец, а еврей, над чем эфиопы лишь посмеялись в уверенности, что не может быть еврея с такой белой кожей. И реб Хаим сбежал из Эфиопии, оставив без обеда семью эфиопского императора.
Реб Ицхак побывал в Великобритании. Побывал премьер-министром Дизраэли, бароном Ротшильдом, но покинул Туманный Альбион как раз по причине его туманности, так напоминающей мутную тоскливую осень Хелома.
Реб Кардан-Штуцер побывал в Лос-Анджелесе, где основал Голливуд, но сбежал оттуда из-за наглости кинематографических евреев.
Реб Додик тоже побывал в Лос-Анджелесе, откуда сбежал из-за наглости реб Кардан-Штуцера.
А реб Реб (Эшмиэль на самом деле) тоже пошел. Небыстро пошел. И сел на пригорок, невдалеке от Хелома. И молился, чтобы остальные мудрецы не затерялись в пространстве, а нашли место, где никогда не будет мутной тоскливой осени. И к нему однажды пришел Господь и сказал, что эта земля будет его, и народа его, и других народов, с которыми он, Эшмиэль, будет жить в мире. И залогом этого взял у Эшмиэля крайнюю плоть. И реб Эшмиэль закопал ее в землю и стал хранителем ее до наступления последних времен.
А все остальные мудрецы, обойдя Землю по кругу, пришли в Хелом. Но не совсем. (Правда, эта история сильно отличается от анекдота о еврее, который из-за душевной тоски ушел из своего местечка, на дороге заснул, во сне перевернулся и на следующий день вернулся в местечко, как две капли воды, похожее на его местечко, нашел дом, женщину, детей, как две капли воды похожих на его дом, жену, детей, стал с ними жить, но всю жизнь тосковал по дому.) Смысл моей истории другой. Из-за вращения Земли вокруг Солнца и лунных приливов, они пришли на место, находящееся в двух верстах от их родного Хелома. И так сложилось, что в этом месте на пригорке сидел реб Реб (Эшмиэль).
Была весна, и ощущение вечности этой весны, а когда пришла осень, она уже не казалась такой мутной и тоскливой, потому что впереди была весна и ощущение вечности этой весны. И мудрецы стали жить в этом месте. В двух верстах от их родного Хелома. Там текла красивая река, плыли песенные облака, пекли душистые хлеба. Там было мало людей. Всего семеро. Семеро мудрецов из Хелома. Потом пришли другие люди. Евреи, русские, арабы, поляки, еще много кого. И я не знаю, сколько лет, веков, тысячелетий прошло с тех пор. Мудрецы назвали место Городом на воде, хлебе и облаках, но до самой своей смерти в душе называли его Хеломом. Ибо где есть хоть один еврей, там и будет Хелом.
А под пригорком, где была закопана первая крайняя плоть, все кому положено стали хранить до последних времен свою крайнюю плоть. И… Впрочем, все это я вам уже рассказывал. За исключением того, что вместе с обрезанием крайней плоти Господь откромсал для удобства речи от имени реб Реба пару букв, и он стал реб Шмуэлем. Раввином синагоги нашего Города.
Итак, за историей возникновения Города незаметно пролетел понедельник. Не хочу сказать, что Город весь понедельник только тем и занимался, что слушал мои сомнительные с исторической точки зрения измышления на предмет истории Города из местечка, появившегося через несколько тысяч лет после возникновения Города, который из него вышел. Конечно, что-то он делал обыденное, но описывать это так же скучно, как потом про это читать. Поэтому я этого и не буду делать, а предоставлю вам возможность выпутаться из позапрошлой фразы, на что, надеюсь, у вас уйдет вторник, и тем самым сокращу время ожидания пятничной молитвы, после которой и должно произойти разрешение мучившей Город проблемы.
Но во вторник произошло событие, которое не позволило Городу и вам поразмышлять о сущности возникновения Города. Шломо Грамотный, волею рока приставленный к упрямому бомжу, остался голодным. Ни Ванда, ни Ксения Ивановна, ни Ирка Бунжурна не принесли Шломо ни крошки хлеба, чтобы наполнить желудок, ни капли воды, чтобы оросить нёбо. А почему? А потому, что Ванда решила, что это сделает мерзкая девица с той стороны мира. Ксению Ивановну перехватил ее якобы брат околоточный надзиратель Василий Акимович Швайко, отнял бутылку перцовки и жареного куренка, которые выпил и съел сам. После чего заснул, приковав Ксению Ивановну к ножке кровати именными наручниками, пожалованными за верную службу князем Ромодановским во времена Анны Иоанновны.
С Иркой Бунжурной дело было несколько сложнее. Она сварила кастрюлю борща и поволокла ее ко мне домой. Чтобы доставить его Шломо Грамотному. Но по пути к ней пристал с нескромными намерениями какой-то старый козел, состоящий из одного профиля. Он сделал ей лестное предложение разделить с ним свадебное ложе в его однокомнатных чертогах на Большой Никитской, но свадьбы перед этим почему-то не предлагал. Вместо этого он доказал серьезность намерений тем, что хватанул ее за попку. Первый раз Ирка это стерпела. Что делать, человек давно не трогал женской попки. Кто ж ему, старому, это позволит. Второй раз Ирка это тоже стерпела. Потому что руки были заняты кастрюлей с борщом. А на третий не стерпела и дала человеку-профилю кулачком в левую сторону лица. Предварительно освободив руки от кастрюли, потому что она была уже без борща, потому что борщ был уже на профиле человека-профиля, который от борща обрел фас, потому что борщ был горячий. Не знаю, что стало с человеком-профилем, но борща, чтобы накормить Шломо Грамотного, у девицы Ирки Бунжурны не осталось.
Вот так и сложилось, что при трех потенциальных кормилицах Шломо Грамотный во вторник остался без еды. И Осел, кстати, тоже, но остался достаточно спокойным, представив себя кораблем пустыни, способным по неделям обходиться без еды и питья. Но он недолго оставался спокойным. Он не учел, что, в отличие от кораблей пустыни, у Ослов нет горбов, в которых хранились бы запасы пищи и воды. Конечно, он мог бы уйти куда-нибудь в поисках пожрать, но для него уже было делом принципа не уходить с площади Обрезания. Из интереса. И из принципа. Ослы очень принципиальные животные. И на исходе ночи вторника на среду он стал просто орать. И разбудил Гутен Моргеновича де Сааведру, который спал в своей квартире над Шломо Грамотным и орущим Ослом. А иначе как бы Осел его разбудил, если бы он не спал?.. То-то и оно.
Ну и хорошо, что разбудил. Потому как настало во всей красе утро среды. А надо сказать, мои разлюбезные читатели, что утро среды – это вам не вечер вторника и уже никаким боком не пятничный полдень. Кто со мной не согласен, приводите свои доводы, и, если это будет убедительно, я соглашусь даже на то, что утро среды – это практически четверговая ночь. Но пока процесс приведения доказательств не произошел, мы будем считать, что утро среды – это утро среды, и не лезьте ко мне с намеками на понедельничьи сумерки. А по средам Гутен Моргенович де Сааведра выходил на площадь Обрезания, чтобы узнать, какие в Городе произошли события за ночь со вторника на среду. Правда, в это срединное утро кое-что ему стало известно не выходя из дома. А что стало известно? А то, что Осел орет. А если он орет, то он чем-то недоволен. Или, наоборот, доволен. Или же орет просто так. Других причин для ослиного крика Гутен Моргенович де Сааведра не видел. Поэтому Гутен Моргенович де Сааведра побрился, съел яичницу с помидорами, приготовленную мадам Пеперштейн, которая, как вы помните, прислуживала у Гутен Моргеновича де Сааведры на предмет заработка, так как реб Пеперштейн отсутствовал и кормить мадам Пеперштейн было некому. А впрочем, помнить вы этого не можете, потому что я вам этого не говорил. А почему я вам этого не говорил? А потому что и сам узнал об этом только сейчас, увидев мадам Пеперштейн, жарящую яичницу в кухне Гутен Моргеновича де Сааведры.
