– И каков будет твой знак, Мэн? – спросил Мэн, не вполне уверенный в правоте дела, которое он затеял.

– Я не могу ответить на этот вопрос. Сейчас. Но ты его несомненно получишь. Когда пройдешь свой путь. До конца. Ты знаешь свой конец. И я его знаю. Весь вопрос в том, каким путем ты к нему придешь. И в зависимости от пути и будет мой знак. Иди, Мэн, с верой в Меня, с верой в себя. Как уже шел однажды другой Мой сын. Иди, парень, и выбери то, что выберешь. – И Бог замолчал.

И ему на смену из-за Иорданских гор выбралось заспанное Солнце. Постепенно оно размялось, разогрелось, ожило и разбудило многотысячное воинство. Вооруженное, чтобы привести к Господу безбожников, засевших в Моссаде.

36 Легла дорога под ноги солдат, легла дорога под копыта лошадей и ослов, легла дорога под колеса колесниц. Пыль поднялась в воздух. И в этой пыли из окрестных поселений, затерянных в мертвечине Иудейской пустыни, вливались в войско добровольцы. Чтобы огнем и мечом вколотить в безбожников силу и славу Господню. А если их тупые головы и нечувствительные сердца окажутся не в силах воспринять истину, то, стало быть, и нет им места на этой благодатной земле, созданной волей Господа. Потому что каждое живое существо, наделенное душой, просто обязано верить в Господа! В том или ином виде. В том или ином обличьи. В том или ином его философском содержании. В противном случае им должен наступить шандец. (Мы не уверены, что слово «шандец» в его сугубо национальном звучании воспроизводилось в мыслях разноплеменной компании. Но его коренной смысл был именно таким. Во всяком случае, так нам его перевел Каменный Папа. А у нас нет никаких оснований подвергать сомнению его лингвистические познания.)

Долго ли, коротко, но в свое, определенное время войско добралось до Моссады. Между Мертвым морем и крепостью сновали автобусы с туристами. Которые чередовали целебное купание с созерцанием мощных слоновьих стен крепости. За которыми безбожники готовились защищать свое право на безверие. Перед штурмом ученики подошли к Мэну.

– Равви, чтобы биться за веру, нам нужно оружие. Где мы возьмем его, Равви?

– Ваше оружие – слово Божие, которое вы не знаете.

– Прости, Равви, но мы знаем Священное Писание, – сказали Крещеный Раввин, Доминиканец, Мулла и Трижды Изменивший. Там сказано: «Оружием уничтожить врага своего, дабы, отвернувшиеся от единого Бога, были уничтожены».

– Да, это было сказано. Для спасения народа Израилева. А сейчас другие темпоры, другие море. А посему должно из писания вспомнить учение Господа о свободе воли. Каждый волен есть от дерева добра и зла. Или не есть. Каждый волен сам выбирать смерть. Или бессмертие. Священное право человека – быть спасенным. Или не быть. И это главное в учении Господа. Поэтому в темноте сгущающейся ночи мы поднимемся в Моссаду и защитим волю Божью вместе с безбожниками… – И Мэн встал. И вгляделся в небо. И вслушался в небо. И не увидел знака Господня. И не услышал ничего. И не получил подтверждения своим словам. Но и не усмотрел в молчании отрицания. Потом он оглядел своих учеников. Один за другим вставали они, вручая жизни свои в руки Мэна. А через него и в руки Божьи. Встал Жук, встал Каменный Папа. Поднялся Владелец бесплодной смоковницы. Выпрямились Здоровый, Бывшие Насморочный и Прокаженный. Один за другим отряхнули пыль с задниц Трижды изменивший и представители трех основных религий. И не пререкаясь друг с другом, присоединились к вставшим Книжники. Ибо кончилось время учения. Настала пора следовать ему. В стороне от дороги, ведущей к воротам Моссады, по узкой козьей тропинке, слегка обозначенной среди осыпающихся скал, потекли они вверх к стенам крепости. Свет звезд не позволял им сверзиться вниз. А когда звезды скрывались среди туч, дорогу им освещал Божий промысел. Во всяком случае, так думал Мэн.

К утру они поднялись к подножью крепости. Огромные валуны, скрепленные собственной тяжестью, не оставляли возможности проникнуть внутрь и присоединиться к защитникам. Тогда Мэн коснулся рукой огромного валуна, лежащего в основании стены. И треснул валун, и искрошился валун, и песком заструился вниз, открывая дыру в стене крепости. И в этом Мэн тоже усмотрел промысел Божий.

Через несколько минут они оказались в цитадели безбожников, которые безмятежно спали в обнимку с копьями, луками и мечами, уповая на крепость стен и неприступность скал. Вдоволь было у них зерна, вдоволь было у них воды, вдоволь оливкового масла, вдоволь вяленого мяса, чтобы выдержать долгую осаду. А когда они проснулись, было поздно. Сквозь образовавшуюся дыру вслед за Мэном с учениками прошли первые нападающие. Таким образом, Мэн сыграл роль троянского коня. И в этом проявилось все многообразие и противоречивость Божьего промысла. Первые нападающие открыли тяжелые бронзовые ворота. И все многоверное воинство хлынуло на улицы и переулки крепости. Сверкнули мечи, засвиристели стрелы, хищно облизнулись острия копий.

37 Есть упоение в резне. Когда бронзовый наконечник копья входит в мягкий живот и, ломая позвонки, выходит с другой стороны тела. А потом с вязким хрустом выдергивается обратно. Чтобы найти очередной мягкий живот.

Когда меч опускается на незащищенную голову и раскалывает ее на две части. Обнажая свежую нежную мякоть мозга.

Когда стрела вонзается в аорту, заставляя сердце толчками гнать кровь не в сосуды, а выплескивать ее на сухую каменистую землю. Унося с собой жизненную силу и саму жизнь.

И падали безбожники под яростные крики:

– О, Адонаи! Во имя Иисуса! Алла Акбар! О всемогущие Боги! – и прочее, прочее, прочее.

И вместе с безбожниками падали и без того стоявшие на коленях ученики. Отправляясь к Господу. Словом защищая волю Господа о свободе воли. Ушли в бесконечность бытия Книжники, сраженные мечами. Упали, пронзенные одним копьем Здоровый, Бывшие Прокаженный и Насморочный. Обнявшись, упали со стены Трижды Изменивший, Доминиканец, Крещеный Раввин и Мулла. Бывший Владелец бесплодной смоковницы лежал, разваленный мечом от темени до яиц. Жук некоторое время стоял с поднятой рукой, пытаясь успокоить резню. Но получив железной рукавицей по левой щеке, покатился по земле.

– Что мне делать, Равви?! – с трудом встав, спросил он Мэна.

– Подставь ему правую щеку. Чтобы показать, что ты не имеешь к нему зла…

И Жук подставил железной рукавице правую щеку и снова покатился по земле. И cнова встал.

– Что мне теперь делать, Равви? – с трудом шевеля раздробленными челюстями, спросил он.

Ни на секунду не задумался Мэн:

– Вспомни о моей притче о догмах-островах. Если новые догмы не помогают, вернись к старым. И поскольку у тебя нет третьей щеки, въебень (или «врежь»?.. Нет, все-таки «въебень». Так литературнее) ему в око за око… В виде исключения…

И Жук въебенивал. И въебенивал до тех пор, пока не упал, пронзенный мечом, прободенный десятком стрел, с отрубленной мечом головой.

– Спасибо тебе, Мэн, – прошептали мертвые губы. И Жук умер счастливый.

И только Мэн и Каменный Папа стояли посреди центрального двора Моссады, да валялся невдалеке какой-то старик, внятно и со вкусом изрыгающий проклятья всем богам на всех известных языках. От арамейского до турецкого. Через кельтский с санскритом. И тогда Мэн сказал Каменному Папе:

– Когда нас будут брать, трижды отречешься от меня…

– Да ты что, Мэн, – возмутитлся Каменный Папа, – обалдел что ли?.. Чтобы я!.. От тебя… Да за кого ты меня?.. Бля буду!.. Чтобы мне второй раз сдохнуть!..

– Успокойся, Папа. Если ты погибнешь со мной, кто понесет истинное слово Божье людям? Ради этого ты должен отречься. А не страха ради. Твое отречение будет угодно Богу. Сознательно споткнувшись в малом, ты утвердишься в большом. Короче говоря, назовем это разумным компромиссом во имя Божье.

И тогда Каменный Папа, пустив искреннюю слезу, бочком, бочком отодвинулся от Мэна и смешался с рядами божьих защитников.

38 А Мэна и чудом оставшегося живым богохульствующего старика загрузили в повозку и повезли в Иерусалим. Чтобы на традиционной Голгофе предать мучительной казни через распятие. На традиционном кресте. На кресте, который с недавних пор стал символом веры. На котором в очередной раз был распят Иисус.