«И филин есть, хоть и тряпочный», – подумал Ваня.
– А как же, – прочла яга Ванины мысли. – И кот, и филин есть. Кот, он сам по себе, он про наши замыслы раньше нас знает и важное отмечает. Филина же я сама сделала, старалась. Ох и умный получился! Филин, он знает, что на самом деле за любым делом кроется.
Тётенька яга наложила в вазочку варенья, достала блюдца, две кружки, одну деревянную в виде маленькой ступки, а другую стеклянную, зелёную, с отбитым ободком и с нарисованным мухомором. Ложечки были, как липовые листочки.
И тут заухал филин на чайнике – ух-ух. Ваня даже ойкнул от неожиданности.
– Это чай заварился, – загадочно сказала тётенька. Она сняла филина с чайника. Глаза у филина продолжали гореть. Тётенька подвинула Ване кружку с мухомором и начала разливать чай. Ах, какие запахи заструились во все стороны! Домик наполнился волшебными ароматами, и Ване стало так спокойно и хорошо. Чайник тётенька поставила на самовар, а филина снова посадила на чайник и заговорила:
– Сейчас, Ваня, детям сказки читать реже стали, а ведь в сказках такая суть заложена, что не каждый взрослый понимает. Чем больше сказок знаешь, тем больше поймешь.
Ваня пил чай с земляничным вареньем и рассматривал убранство комнатки. Большую часть комнаты занимала печь. Ваня раньше видел такую в музее, когда они туда с мамой ходили, но та была просто печь, эта же расписана удивительными растениями и животными. Когда человек двигался, казалось, животные поворачивали голову в его сторону. На печи лежанка была занавешена чу́дной, тончайшей, резной паутиной, через которую, однако, ничего не было видно. На паутине сидела яркая бабочка с кружевными крылышками, которые она то складывала, то расправляла. Печь была необыкновенная, но чуть кривоватая. На печи и на полках стояла кухонная утварь: чугунки, плошки, чашки, все старые, даже кое-где отколотые, и чуть кривые, но всё было красиво расписано. Видно было, что роспись делали на уже состарившейся посуде. Был ещё кованый сундук, а в углу гончарный круг. Деревянный стол покачивался, едва до него дотронешься. Здесь всё покачивалось.
Хозяйка осторожно села на скамейку напротив. Она с Ваней вместе пила чай и подкладывала Ване варенья. Была она не молодая, не старая, не весёлая, не печальная, а непонятно какая, одета в старую серую кофту и юбку до пола. На голове синий платок в цветочек, завязан сзади и скрывает все волосы. Глаза то ли приветливые, то ли нет, тоже были синие, а из-за платка казались ещё синей. Когда тётенька смотрела на мальчика, он понимал, что она всё про него знает и что это так и должно быть. Зубы у тётеньки были вставные, ровные и белые, как у Ваниной бабушки, только ещё белее и очень, очень большие, но не страшные. На шее красивые переливающиеся голубые бусы. Ваня никогда не обращал внимания на одежду, но здесь не мог не заметить, что бусы совсем не подходят к одежде тётеньки, они притягивали к себе всё внимание.
– Тётенька, можно мне вас спросить? – смущённо заговорил Ваня. – Почему вас в книжках называют «Баба-яга – костяная нога»?
Рядом с ней на лавке возник кот, будто его тоже интересовал этот вопрос. Яга нахмурилась:
– Потому что любая Баба-яга по одному и тому же пути ходит, ничего не меняет, пока ноги не закостенеют, а путь свой сама запутает от того, что понимает всё неправильно, шиворот-навыворот.
– И у вас ноги костяные? – с опаской спросил Ваня.
– Нет! – рявкнула яга и продолжила спокойнее: – Как ноги болеть стали, я решила, что что-то я не так делаю, новую жизнь решила начать и путь свой изменить. Баба-яга встала и чуть приподняла юбку. Показались синие кроссовки, и тут Баба-яга неожиданно отбила короткую танцевальную дробь и весело щёлкнула большими белыми зубами.
Ваня рассмеялся. Кот исчез.
– А ещё решила красоту кругом навести, не вредить, людей не есть, с пути истинного их не сбивать, хотя, Ванюшка, – взгляд у яги затуманился, – иногда так хочется какую-нибудь вредность сотворить, голову кому-нибудь заморочить или добра молодца съесть.
У Вани похолодело в животе.
– Да ты не бойся, – вздохнув, проговорила Баба-яга. – Я тебя не трону, ты мне сразу понравился, когда меня тётенькой назвал, меня так никто ещё не называл, от этого на душе как-то теплее стало.
– Тётенька, а почему у вас всё качается и почему всё такое кривое, это специально, для красоты? Я в магазине видел вазы, которые специально кривыми делают. Красивые.
На соседней лавке возник кот, будто тоже хотел услышать ответ. А Баба-яга вдруг разозлилась неизвестно на что, вскочила и зло закричала, щёлкая зубами:
– Ничего не кривое!!! Всё ровное, ничего не качается! Я лучше всех!!! Я всё умею! Я лучше всех сделать могу! Я лучше всех всё знаю! Я! Я! Я! Я с детства лучше всех была! Кто самая умная?! Я!.. Кто самая красивая?! Я!!! Родители меня так и прозвали – Ягодка!
Тут голос Бабы-яги стал тише:
– Это сейчас от Ягодки только яга осталась.
Филин заухал – ух-ух-ахах-ахах, – захохотал.
Баба-яга махнула на него рукой и плюхнулась на скамейку, скамейка сильно качнулась и вместе с ягой упала на пол. Баба-яга заплакала, размазывая слёзы. Кот на всякий случай исчез.
Ваня сначала испугался, но всё же подошел к яге, тронул за плечо, помог подняться самой, поднял скамейку и проговорил:
– Да вы не расстраивайтесь, тётенька, всё можно поправить, к ножкам от стола и скамеек можно дощечки приклеить. Я видел, так мой дедушка сделал, и ничего, не качается, я вам помогу. Посуда у вас и так красивая, расписная, а если хотите, можно новую, ровную сделать. У вас и гончарный круг есть, я по телевизору видел, как на нём посуду делают.
Возник кот, уставился на ягу, будто ожидая, каких ещё глупостей она наделает.
– Да я!!! Я… – начала Баба-яга и умолкла, глядя в угол печальными глазами. Кот исчез.
– Вот и в сказках, Ваня, Баба-яга – это старуха, у которой зазнайство и большое «Я»; чем больше она знает, тем больше у неё «Я» становится. А старухой её в сказках называют, потому что такие мысли у людей стары, как мир. Человек умный это в себе заметит, а глупый так и будет «якать». У меня вот опять не получилось. Это только в сказках всё как по волшебству случается, а взаправду, как говорится: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», может вся жизнь пройти, а результата не будет.
Они молча сидели за столом. Ваня вспомнил про маму. Наверно, она волнуется, ведь его так долго нет.
– Не беспокойся, – сказала Баба-яга. – Это здесь время идет столько, сколько надо, а там одна минута. – Ваня уже привык, что тётенька читает его мысли. Они ещё посидели, но тут Баба-яга спрашивает:
– А что ты мне про чёрта говорил, когда меня чуть с ног в лесу не сбил?
Ваня рассказал ей про круглое, как зеркало, озеро и про то, что он там увидел.
– Тётенька, почему я сам отразился в озере, как чёрт? – спросил Ваня, и губы его задрожали.
– Про это я тебе отвечу, – начала яга, сверкнув глазами. – Озеро то лесное, оно и есть зеркало, только видно в нём не только какое у человека обличье, а ещё и то, что у него внутри, как он думает. И про чертей я лучше всех знаю.
Появился и пропал кот, будто предупредил. Яга продолжала:
– Меня с чёртом и ещё кое-кого люди нечистью зовут или нечистой силой, значит, чести у нас нет и совести тоже. Детям про нас сказки читают, и дети понимают, что делается по чести и совести, а что нет. А мне, Ваня, как-то обидно стало, и я решила исправиться. Только дело это непростое, – вздохнула Баба-яга.
Яга встала, наложила в самовар теперь еловых шишек, подожгла их, надела трубу на самовар, он добродушно загудел. Яга вымыла посуду и поставила сушиться на красивом полотенце на печке.
Она взяла другой чайник, положила туда травок из других баночек, достала другие чашки. На одной было солнце, на другой звёзды. Достала вазочку с мёдом и тарелочку с кренделями. Тут самовар закипел. Яга налила кипятка в чайник, поставила его на самовар, а сверху на чайник надела грелку-филина. Теперь глаза у филина загорелись зелёным светом. Баба-яга села за стол. Глаза её были синие-синие и молодые. Голубые бусы переливались. Заухал филин – ух-ух – значит, чай заварился. Баба-яга поставила филина на стол, начала разливать чай, Ване в чашку с солнцем, а себе со звёздами. Чайник поставила на самовар, а филина на чайник. И снова поплыли запахи во все стороны, и вся комната наполнилась удивительным, сказочным ароматом. Но теперь это был другой аромат. От него в Ваниной голове стало свежо и ясно.
