Дыхание его было тяжелым, прерывистым. Так дышат, засыпая после тяжкого дня либо перед ранним пробуждением, когда сознание, ухватив одно из последних сновидений, начинает проецировать его на явь. Вся эмоциональная борьба в подкорке, происходящая в эти долгие мгновения перед пробуждением, отражается на лице сложной гаммой работы мимикрических мышц. Вот и сейчас вначале дернулся уголок рта, затем тиком ответила одутловатая щека. Дрогнули губы, Иосиф Виссарионович протяжно выдохнул и замер. Но уже спустя мгновение дрогнули и веки.
Вероятно, вождь что-то почувствовал, так как он повернулся на спину, не размыкая глаз. С полминуты Сталин буквально не дышал, а затем медленно открыл глаза и так же медленно повернул голову. Рядом с ним, опершись на суковатый посох и возложив белую бороду на скрещенные руки, сидел старец. Глухое клокотание сердца отдалось у Сталина в ушах. Он замер, но его тигровые с поволокой глаза надолго вперились в старца, затем пробежали по комнате. На двери, ведущей в комнату охраны, взгляд замер.
– Не тревожься, Иосиф! Они спят. Их вины в том нет, это я повелел им почивать.
– Кто… вы? – сильный акцент в глуховатом голосе выдавал чрезмерное волнение вождя.
– Я Странник, божья букашка. Хожу, на мир смотрю, вот и к тебе заглянул, али осерчаешь?
Он сидел в сереньком застиранном пиджачке, в разношенных яловых сапогах. Обычный с виду старичок, коих немало доживало свой век, сидя на завалинках по деревням русской глубинки. Но во взгляде этого старичка сквозила огромная внутренняя сила, а в лице читалась непоколебимая уверенность. Ровно этого в последние дни недоставало вождю, а если быть искренним перед самим собой, уверенность и вовсе покинула его…
Сталин сокрушенно вздохнул. Странник исподволь взглянул на него, а затем наклонился и коснулся ладонью лба.
– Да ты совсем хворый… – Он сунул руку в котомку, пошарил там и вынул длинную домотканую рубаху: – Возьми-ко, приоденься.
Колебание было сиюминутным, и Сталин покорно опустил босые ноги на ковер. Сменив свою нательную сорочку на льняную рубаху Странника, он ощутил, как нервный озноб, не отпускавший его ни днем ни ночью, тотчас отступил, а по телу стало разливаться благодатное тепло.
Сталин вновь прилег, и блаженное тепло, разлившееся по телу, вытеснило все тревоги. Ему вдруг вспомнились юные годы из духовной семинарии. Странник был удивительно похож на того самого почтенного батюшку, преподавателя их курса. В памяти почему-то всплыли его слова: «Только исповедь способна душу пробудить к благому! Не бойтесь исповеди, но бойтесь гордыни, ее отвергающей».
Исповедь… Перед ним чередой побежали картинки страшных событий последних дней, и он горько скривился. Уж ему-то было в чем исповедаться! Нет, с того злополучного вечера 21 июня 1941 года он почти безвылазно находился в Кремле, но гитлеровская агрессия явилась для него тяжелым, непереносимым ударом. И вовсе не потому, что он уповал на двусторонний договор о ненападении между СССР и Германией. Так может считать только глупец, не знающий истинного положения дел. В тяжелейшей борьбе он вырвал страну из рук интернационального сброда и политических авантюристов. Ведь так называемая «ленинская гвардия» сплошь из них и состояла, кто бы что ни говорил. А кто убил Ленина? Эта самая «гвардия». Она и с преисподней готова была заключить союз, чтобы только навсегда похоронить ненавистную им Россию. Вот ведь что вопил на весь мир Лейба Троцкий:
«Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем до животного состояния… А пока наши юноши в кожаных куртках – сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, – о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию – офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!»
А чем был лучше его дружок, этот недомерок Яшка Свердлов, лютой ненавистью ненавидевший русских казаков? Как жестоко он взялся за дело! В результате развязанного Свердловым и его подручными «красного террора» было истреблено более 70 % казачьего населения Дона и Кубани. Были почти поголовно уничтожены казаки Терека, Урала, Сибири, Семиречья, Уссурийска и других казачьих Войсковых областей. Жуткая оторопь берет, когда вспоминаешь все это.
Страна, которую он, Сталин, мечтал видеть могучей и процветающей, была не просто разорена дотла. К 1921 году бывшая Российская империя лежала в руинах. От огромной страны осталось населения менее 140 миллионов человек. Кроме отошедших от растерзанной империи Польши и Финляндии Россия потеряла Эстонию, Латвию, Литву, западные районы Украины и Белоруссии, а также земли Армении и Бессарабии. Каких трудов стоило ему, Сталину, сохранить единство самой России. Ведь «ленинская гвардия» и ее раскроила было на лоскутки всяких «дальневосточных» и прочих «республик», рассчитывая навсегда расчленить исконную Русь, что удивительным образом полностью совпадало с интересами англосаксов, исторически заклятых друзей России. Сколько крови было пролито сообщниками Троцкого, прежде чем их удалось повыкорчевывать из районных, губернских и республиканских органов!
А какая тяжелейшая ситуация сложилась с Красной армией? Маршал Тухачевский, командующие округами Корк, Якир, Уборевич, начальник Главного политического управления РККА Гамарник, начальник Административного управления РККА Фельдман и их сообщники сделали все, чтобы лишить государство кадровой армии. Репрессировав тысячи высококлассных военных специалистов, доставшихся от царской армии, они уволили из армии тысячи командиров с пометкой «особые условия», на основании которой уволенные из Красной армии командиры арестовывались НКВД по месту жительства. И не кто иной, как Тухачевский, всячески препятствовал перевооружению Красной армии. Именно Тухачевский выступал противником минометов, нарезной ствольной артиллерии и автоматов, ценность которых подтвердила в сороковом году Финская кампания, а сейчас преимущество автоматов над винтовкой с блеском доказывает немецкий вермахт!
А разве он, Сталин, не пытался изо всех сил успеть с индустриализацией страны и перевооружением армии? Острейший кадровый голод – вот что было одной из причин, по которой тормозились реформы. А основным тормозом и главной опасностью являлись чрезвычайно влиятельные на местах и смертельно боявшиеся потерять власть секретари республиканских, краевых и областных комитетов партии, руководители местных органов НКВД и заговорщики из числа высшего военного командования Красной армии, планировавших физическое устранение его, Сталина.
Конечно, обывателю со стороны казалось, что у Сталина безграничная власть в стране, а он, Сталин, до недавнего времени практически ходил по лезвию бритвы. Приходилось тщательно вымерять не только каждый свой шаг, но и каждое слово. Ощущая мощнейшее и смертельно опасное противодействие, иной раз он только и мог в глухой ярости грызть мундштук трубки. Да, в 1937 году Сталину едва удалось предотвратить заговор, который был организован частью высшего командного состава Красной армии, но это было лишь начало решающей битвы за государство. Политическая ситуация в стране к тому времени сложилась тяжелейшая.
С одной стороны – обюрократившийся партийный аппарат на местах как черт ладана боялся планируемых Сталиным преобразований, в результате которых на руководящие посты в партийные и советские органы страны должны были открыто избираться, но не на основе былых заслуг, а на основе массового выдвижения снизу, наиболее сильные и одаренные специалисты из числа производственников, хозяйственников и деятелей науки. Здесь Сталин ясно обозначил свою линию – время агитаторов и пламенных трибунов революции ушло, и страной должны управлять профессионалы.
С другой стороны – созданный Дзержинским «карающий меч Революции» за долгие годы реального противодействия внешним и внутренним угрозам разросся, заматерел и превратился в огромный, чудовищной силы репрессивный аппарат, в котором также находилось немало затаившихся врагов советской власти и разного рода авантюристов. Именно районные, областные и республиканские органы НКВД, подстрекаемые, как выяснилось, наркомом НКВД Ежовым на перехват власти у партийных и советских органов, пользуясь благоприятным моментом в процессе выявления и разоблачения участников военного заговора, именно они и запустили по стране страшную волну репрессий. Обвинения фабриковались незатейливо просто – либо связь с заговорщиками, либо с разгромленным накануне троцкистским блоком. А добавляли масла в огонь те вырожденцы из партийной номенклатуры, кто увидел шанс расправиться с конкурентами или просто неугодными им лицами и возвыситься через «очистительный огонь контрреволюционной борьбы».
