Литмир - Электронная Библиотека

Я опомнилась, вывернулась из «тесных объятий», и молча отправилась в ванную. Вернулась, откинула покрывало и улеглась, прижав к груди свою любимую подушку.

— Господи, и некого обнять. Да тебе нужна грелка во весь рост, Лизок! — Последнее, что я услышала перед тем, как смежить свои опухшие глазоньки.

Красотка, ещё та… Ведь сам сказал и… поскакал по подиуму вместе с продавщицей, размахивающей разноцветными шнурками… во сне.

Я и сама себе не смогла объяснить, почему не выгнала его. Скорее всего, виновата моя одинокая душа, проигравшая битву с мозгами. В свои двадцать я представляла собой деловую матрону, на вид лет двадцати пяти, с пуком волос, тяжёлых, всё время разваливающихся. Очёчки без диоптрий, для солидности, минимум косметики, и затянутая в офисные костюмы фигура воблы с солидной грудью. Светлый верх, тёмный низ довершали неприглядный портрет самостоятельной женщины, по сути, ещё девочки. Правда, я обожала обувь, высокие шпильки, стильные сапожки или удобные балетки, лишь бы, креативные и красивые. А из отдыха, если это можно так назвать, только бассейн по воскресеньям, прогулки с работы на работу и редкие выходы в свет. Вот и весь список моих развлечений. Даже Николай Николаевич ругал за чересчур аскетичный образ жизни и обещал всё рассказать родителям, рискующим не дождаться внуков. Но в глубине души, он симпатизировал мне и надеялся увидеть в роли невестки. Эту тайну выдал Колька, объясняясь в любви и вечной верности. Он решил, что наше будущее уже определено, папа же сказал. Семнадцатилетний балбес, на год младше меня, но при этом высокий и сильный, облизал меня, причмокивая и засасывая части моего лица, и чуть не изнасиловал… мой спортивный костюм. И был оттянут его же отцом, «отбуцкан ремнём и поставлен в угол на горох», где и стоит до сих пор немым укором всему миру в виде инсталляции из манекена и Колькиных вещей. Уже года два как… Его мама, рукодельница и «шьюха», как она себя называет, обожала одевать своего сыночка сама, для чего и был приобретён этот пластмассовый мальчик с параметрами её чада.

С тех пор, преданнее Ника у меня нет никого на свете, такого друга только поискать. И его родители стали мне близкими, заменив в чём-то моих предков, вечно находящихся в своих экспедициях. Его мама любила пообщаться с нами, устраивала вечера воспоминаний, ненавязчиво направляя нашу кипящую энергию в нужное русло. Например, прослушав притчу о её маме, мы ржали до утра. Девушке было девятнадцать, и её первый раз поцеловал будущий муж, после чего она убежала и прорыдала всю ночь в подушку. Ведь была уверена, что забеременела… В связи с этим, родительница предупредила своего сына, что тенденция к подобному в нашем современном обществе осталась: одно неосторожное движение, и ты отец. Тем более, когда касается таких красивых, умных и богатых парней, как её замечательный оболтус. И что порядочных и несовременных, как Лизонька, уже не делают, она — эксклюзив, который они бы очень хотели видеть рядом с их сыном. Бедный парень ходил за мной немой тенью год, получил прощение, после чего растворился в пенатах своего института. Там он был гвоздём программы. Ловелас и весёлый мажор — мечта студенток! И моя спокойная жизнь. Но в двадцать лет быть ещё девочкой, тем более не целованной — это неприлично. И что делать? Искать жеребца? Претенденты, конечно, были. Особенно, в командировках. Но Лизонька воротила носом. И чем дальше, тем больше. И вот… Исаев спит рядом, он под утро переполз из кресла, всё-таки в согнутом виде неудобно. А я смотрю на него, он даже не храпит, растянувшись почти на всю кровать. Большой, сильный, пахнущий хорошим парфюмом и чуть-чуть потом, он, как ребёнок, посапывал, подложив под щёку ладонь. А я… ждала, когда он разлепит уже свои чудные тёмные глаза и пожалеет меня. Расслабившись, находилась в прострации, прислушиваясь к шевелению мозгов. Нет, безмолвствуют, стоят, видимо в очереди за здравым смыслом.

Исаев так неожиданно открыл свои зенки, что я отшатнулась и чуть не свалилась на пол, вовремя пойманная ручищей, накрывшей мою грудь.

— Ой, извини, я тебя испугал? — Он отдёрнул руку, ток прошёл по всему моему телу, заземления ж не было, и меня тряхануло, внутри загорелось тёплым, приятным огоньком.

Господи, я остро ощутила желание закопаться в его свитере и забыть обо всём на свете. Как устала моя душенька от этой долбаной независимости, от игры в сильную женщину, да просто от одиночества!

— Иди ко мне, я тут всяких примочек понаделал, это дело мне знакомо. Иди поближе, Лиза, я не кусаюсь. — Он подтянул меня, положил к себе на руку и прилепил свои тряпочки к моим ранкам, а на нос пристроил какую-то нашлёпку. — Лежи спокойно, раза три сделаем и можем идти гулять. Хочешь?

Я кивнула, заклеенный рот что-то промычал. По-моему, это лишнее, губы, точно, не пострадали. Что удумал, доктор Айболит? Да ничего, просто прижал меня к себе и запел прямо в ухо детскую песенку про кораблики, что по небу плывут, обжигая своим дыханием мою женскую натуру, просыпающуюся с каждой новой нотой. Мы знакомы один день, а кажется, всю жизнь. Как хорошо с ним, спокойно, надёжно. Я потянулась и обняла его за шею. Мишка замолчал, сильнее прижал, вопросительно глядя в мои глаза. А мне стало смешно, я представила себя со стороны: романтика танцевала марсельезу на лице пламенной революционерки, не хватало только самопальной бомбы под кроватью. Кружок незадачливых народовольцев перед арестом.

— Ты чего, лежи смирно, а то придётся тебя приклеить.

Исаев ещё несколько раз прижимал меня к себе. Честное слово, он врачевал, по большому счёту, чтобы лишний раз дотронуться до меня, улечься рядом. А я уплывала в тех корабликах в чудесное путешествие к берегам райского сада. Яблоко уже созрело, пора срывать. Так быстро? Не-не, Лиза, ты же не такая…

Я задремала. Проснулась от громкого шёпота. В коридоре два мужика выясняли отношения, шипя и брызгая слюной.

— Ну, вообще! Ты что себе позволяешь? Ничего себе, уход! — Ник негодовал, и словесная «гдя» его была ужасна.

— Что ты завёлся, уже почти всё в норме…

— В норме воспользоваться болеющей девушкой и залезть к ней в постель? Что, обалдел?

— Да ты о чём? Я со вчерашнего вечера в одежде, джинсы приросли ко мне, как вторая кожа.

— Откуда мне знать? Может, ты только сейчас напялил штаны. Давай, вали, я не посмотрю, что ты боксёр, за Лизку всех порву.

— Это даже не смешно, Николай, а очень смешно. Я не уйду, у меня обед на плите ещё не готов. Всё, прекращай, боевик доморощенный.

— Интересно, когда это вы перешли на «ты»? — Они не слышали, как я подползла. — Мы будем кушать, мальчики мои?

Мальчики заткнулись, вылупившись на меня. Одновременно сорвавшись с места, столкнулись лбами в сантиметре от Лизоньки. Колька отлетел к стене, а я обомлела от перспективы быть покалеченной в третий раз за последние сутки. А Исаеву хоть бы что. Он поставил на ноги мажора, перенёс «перепуганную меня» на кухню и встал к плите. Пахло очень вкусно.

— Николай, есть будешь?

— Буду. — Буркнул тот, и стало понятно, что, если он и не голоден, обожрётся, но не уйдёт.

— Мы собираемся немного погулять, ты с нами? — Миролюбиво спросил Мишка. — Я думаю, может свозить Лизу за город? Одобряешь?

— Думаю, свежий воздух ещё никому не мешал. Я с удовольствием.

Так и поехали, я и двое. Причём, Колька изображал заботливого самаритянина, а Исаев, посмеиваясь в кулак, исполнял обязанности водителя, шашлычника и личного поводыря для нас обоих. Протягивая руку помощи мне, ему приходилось помогать и Нику, всё время опаздывающему подать свою длань. Мишка уступал, незаметно отходя в сторону, подсказывая мажору суть предстоящего действия. Мне это противостояние осточертело, нервировало ужасно. Отдыха не получалось, и я ушла на берег, может моё отсутствие им вправит мозги. В башке зашумело, пришлось присесть. Закрыв глаза, я прислушалась к себе, и очередной раз удивилась своему желанию остаться с Исаевым наедине. Ну как избавиться от Ника?

3
{"b":"833439","o":1}