Через десять минут наша компания вприпрыжку спустилась во двор.

Выйдя на улицу под жаркие лучи солнца, мы прошли через заросший травой двор, перешли дорогу и, углубившись в море листвы высокого кустарника, вскоре оказались на замусоренной опушке у не менее замусоренного сарая.

Где-то поблизости была среда обитания чемодана и, оглядевшись, я подобрал валявшуюся в траве палку.

Лучше бы я этого не делал! Мой поступок вызвал бурю возмущения. Мишка заныл о чистоте эксперимента и заодно облил меня презрением.

Раздосадованный я зашвырнул палку в самую гущу кустов и незаметно нащупал в кармане газовый баллончик, с ним я чувствовал себя поувереннее.

Тем временем мой братец принялся беспечно собирать цветочки что-то, бубня себе под нос.

Стрекотали кузнечики, каркали вороны, Мишка глазел на свой кусок картона. Время шло, но ничего не происходило.

– Ну – прервал я затянувшееся молчание – Где зверь?

– Откуда я знаю! Может он где-нибудь гуляет, – высокомерно, произнес Мишка, отгородившись от меня плакатом.

Так мы стояли и чего-то ждали – пока мой братец не сказал: – Мяу.

Кошки были самым сильным раздражителем для чемодана и почти сразу из кучи мусора показалась его страхолюдная морда.

Увидев нас, он злобно зарычал, показывая пожелтевшие клыки, и издавая: – гыр, гыр, гыр – неторопливо засеменил, переваливаясь на кривых лапах, к обомлевшему от страха Мишке.

– Палка! – с дрожью в голосе спросил Мишка. – Где палка?

– Ты же просил ее выкинуть! – напомнил я ему, прикидывая в какую сторону легче смыться.

К этому времени чемодан уже подбирался к моему другу с плотоядным урчанием, и следовало позаботиться о себе.

– Кыш, кыш отсюда, – боязливо попросил Мишка, и неуверенно ткнул своим пучеглазым плакатом в веснушчатую харю чудовища.

Наступил момент истины, и я затаил дыхание.

Вначале чемодан брезгливо принюхивался, в недоумении уставившись на рисунок. Затем. Почесав задней лапой, ободранное ухо, он крепко призадумался.

Прошло секунд десять, прежде чем он решил испугаться, и, поджав хвост, попятиться к родной куче.

Увидев это, Мишка просто взвыл от восторга и продолжил преследование.

– Видишь, как я его? – вместе с плакатом обернулся он ко мне и тут же поплатился за свою неосмотрительность.

Я не успел и рта раскрыть, как чемодан, ничем более не сдерживаемый, мгновенно отвоевал утраченное пространство и радостно вцепился в Мишкину задницу.

Завопив, тот пулей взлетел на крышу сарая, а лишенная добычи псина, обратила свои взор на меня.

Братец мой, который дома самостоятельно не мог взобраться на табуретку, тут проявил чудеса ловкости, вскарабкавшись на ближайшее дерево.

Каждый спасался, как мог. Я это сразу понял.

Для начала, достав газовый баллончик, я пшикнул им в приближающуюся пасть, и не дожидаясь эффекта, сломя голову, помчался к кустам.

Бежал я, не разбирая дороги, пока не поскользнулся на глинистой почве. Скорость моя была немалой, так что я пару раз кувыркнулся через голову, прежде чем приземлиться на четвереньки по другую сторону большей квакающей лужи.

Полет временно спас меня от неприятностей. Лохматый преследователь чуть поотстал, брезгливо обнюхивая зацветшую воду, и этих мгновений вполне хватило, что бы я заметил лежащую перед моим носом знакомую палку.

Находка была столь своевременной, что я не преминул ей воспользоваться. Ко мне сразу вернулась былая уверенность и я, помахивая оружием, пошел войной на преследователя.

Приятно было посмотреть на приунывшего барбоса. Он даже перестал гавкать! В отличие от баллончика он хорошо знал предназначение палки и затормозил всеми четырьмя лапами. Словно загипнотизированный он следил за ее движением в моей руке, а затем, сделав вид, что меня не замечает, печально побрел восвояси.

Мое появление на поляне вызвало бурю эмоций.

Меня приветствовали как героя – Мишка со своего сарая – и мой братец – с верхушки высоченного дерева.

Поначалу нам было очень весело, но вскоре восторги поутихли, и виной тому был мой драгоценный братец. Взобраться то он на дерево взобрался, а вот спускаться с него его никто не научил, и теперь он непрерывно ныл из поднебесья, требуя незамедлительной помощи.

Наивный парень, он думал, что это так просто!

Подойдя к дереву, я присвистнул, редко увидишь в наших местах такие гладкие стволы. Самое неприятное заключалось в том, что эта гладкость (будь она неладна), наблюдалась на высоту до трех – четырех метров, после которой начинались сравнительно толстые сучки и ветви.

Сперва я попрыгал, стараясь дотянуться до веток, затем попробовал обхватить ствол руками и ногами, чтобы залезть на дерево, но они скользили по нему как по маслу.

Вскоре мне все это надоело. Отдышавшись, я подозвал Мишку, и мы устроили военный совет.

Думали мы долго, но безуспешно.

Мишка, правда, предложил подождать, пока мой брат на ветке уснет, и сам вниз свалится. Но это не понравилось моему братцу, который залился горючими слезами и обозвал нас бяками.

Со стороны это, наверное, выглядело смешно, но сидеть, сложа руки, любуясь вопящим братом, мы не могли, да и не хотели. И я, при помощи пыхтящего от усердия Мишки, сумел дотянуться до ближайшей ветки.

Дальше дело пошло веселее, и я вскарабкался наверх, словно по лестнице.

Но рано я радовался.

Пока я к нему вскарабкивался, мой трижды ненаглядный братец, со свойственной ему наивностью, решил посмотреть на прилетевшую птичку поближе и залез на самую верхушку.

Теперь он сидел, обхватив ногами и руками тонюсенькую макушку дерева.

Лишь трогательный хохолок листвы реял над его собственной макушкой и он, вместе с ветром проделывал опасные кренделя на высоте пятиэтажного дома.

Теперь ему, конечно, стало страшно. Глаза его были крепко зажмурены, а рот, соответственно, широко открыт, что позволяло ему орать во всю силу своих легких.

Почти непрерывно он оглашал окрестности горестными воплями и совершенно не слышал моих увещеваний.

В конце концов, потеряв терпение, я тоже заорал на него, снизу ко мне присоединился Мишка. И так мы орали, кто громче, на протяжении нескольких минут.

Первым умолк братец. С интересом свесившись, он во все глаза таращился на меня и смеялся.

Ему было смешно!

– Бяка закаряка, – подвел он итог своим наблюдениям, и доверчиво протянул мне ладошку.

Что бы дотянуться до него, мне пришлось подняться еще выше. С предельной осторожностью, я снял своего братца с ненадежной макушки, и, нагнувшись, усадил его на крепкую ветку.

– Смотри, не упади, – предостерег я вертлявого младенца, и собирался дать ему еще пару ценных советов, когда сук, на котором я стоял, с треском обломился, и я молча полетел вниз.

Сказать, что я испугался, ничего не сказать!

За четверть секунды полета, я вспомнил всю свою жизнь, успел покаяться во всех грехах, обозвать идиотом себя, Мишку и особенно братца, а так же торжественно поклясться никогда не лазить по деревьям!

Все эти ценные мысли пронеслись у меня в голове за время достаточное для того, что бы с размаху грохнуться на расположенную чуть ниже толстую ветку.

Пребольно ударившись, об нее животом, я, словно летучая мышь, повис, раскачиваясь над бездной кверху тормашками.

В таком положении мне не составляло труда любоваться своими ногами, которые болтались в непосредственной близости от моего носа.

Рассматривая себя со столь необычной точки зрения, я впервые увидел, до чего старые у меня сандалеты и насколько протерты джинсы на коленках.

Где-то внизу бестолково бегал, размахивая руками, Мишка, и участливо спрашивал, как я себя чувствую.

Его глупые вопросы я только потом расслышал, а в начале я не мог ни вздохнуть, не выдохнуть. Так я капитально треснулся.

Прошло некоторое время, прежде чем я, приняв нормальное положение, огляделся.

В мире ровным счетом ничего не изменилось. Все так же чирикали птицы, а кучевые облачка бодро неслись по синему небу. Мой братец, успокоившись, задумчиво ковырял в носу и всецело был увлечен исследованием какой то букашки. Мои страдания его ничуть не взволновали и даже позабавили.