216

ужасающие египетские пустыни, одинокие пещеры - вот что теперь привлекало взоры и внимание целого света. Суровые подвиги воздержания, умерщвления плоти, страшные лишения, слезы сокрушения, неустанная молитва, отречение от суетных радостей мира - вот что вдохновляло этих новых людей*...

Предисловие священн. М. И. Хитрово

к переводу "Жизнь пустынных отцов" Руфина.

----------------------

по-видимому, отнесли это "облачко души человеческой" к извечному, к небесному: провидели в самом Боге-Творце это "облачко", или уже в Нем-то целую "тучу"... "грозы и молнии"... Мы тут, конечно, ничего не можем сказать, где "да", где "нет". Мой окончательный взгляд заключается в том, что все должно быть введено в свою меру: должна быть размерена и радость и грусть, свой черед и закон - одному, черед и закон - и другому, без "диктования условий" которым-нибудь, и к абсолютно свободному выбору человека. Почтим монастыри; но почтим и того, кто никогда в монастырь не заглядывает. И только скажем ему: "Брат наш, будь в удовольствиях прекрасен, как эллин, и не переходи нигде в свинство" (способ веселиться у христиан); а монастырю скажем: "Не наводи грим скорби иа лицо свое и не разыгрывай театр скорби с комедией в душе"... В. Р-в.

217

ТРЕТИЙ ПОЛ

ПОЛ КАК ПРОГРЕССИЯ НИСХОДЯЩИХ И ВОСХОДЯЩИХ ВЕЛИЧИН

Во всех фактах, которые мы привели, христианских и дохристианских, мы имеем в зерне дела какое-то органическое, неодолимое, врожденное, свое собственное и не внушенное отвращение к совокуплению, т. е. к соединению своего детородного органа с дополняющим его детородным органом другого пола. "Не хочу! не хочу!" - как крик самой природы, вот что лежит в основе всех этих, казалось бы, столь противоприродных религиозных явлений. Крик... "самой природы": и мы должны предположить, что в том как бы мировом котле, где замешивалась каша всемирной насущности, всемирной наличности, уже содержались какие-то элементы этого противоборства, этой противоприродности, что уже там в этом первозданном или, вернее, до-мирозданном котле бурлили течения и противотечения, ходили круги кипящей материи туда, сюда, винтом, кругообразно, а отнюдь не по прямой линии; и когда она застыла и родился оформленный мир, - мы так и видим в нем эти застывшие и переданные нам, т. е. вложенные в природу существ, движения "туда", "сюда", "винтом" и, словом, не по прямой линии. Пол был бы совершенно ясное или довольно ясное явление, если бы он состоял в периодически совершающемся совокуплении самца и самки для произведения новой особи: тогда это было бы то же, что стихии кислорода и водорода, образующие "в соединении" третье и "новое существо" - воду. Но кислород и водород "пртивотечений" не знают: и если бы мы увидали, что вдруг не частица кислорода, жадно соединяясь (как всегда в химическом сродстве) с частицей водорода, - порождают каплю воды, а, напротив, частица водорода, которая-нибудь одна и исключительная, вдруг начинает тоже "с жадностью" лезть на себе подобную частицу водорода же, убегая с отвращением от дополнительной для себя частицы кислорода, мы сказали бы: "чудо! живое! индивидуально-отличное! лицо!!" Индивидуум начался там, где вдруг сказано закону природы: "стоп! не пускаю сюда!" Тот, кто его не пустил, - и был первым "духом", не-"природою", не-"ме

218

ханикою". Итак, "лицо" в мире появилось там, где впервые произошло "нарушение закона". Нарушение его как единообразия и постоянства, как нормы и "обыкновенного", как "естественного" и "всеобще-ожидаемого".

Тогда нам понятны будут "противоборства" в "котле", как такой процесс, в котором "от века" залагалось такое важное, универсально-значительное для космоса, универсально-нужное миру начало, как лицо, личность, индивидуализм, как "я" в мире. "Я" борется со всяким не-"я": суть "я" и заключается в том, чтобы вечно утверждать о себе: "не вы", "не они". Суть "я" именно в я. Это и не добро, и не зло: точнее, "добро" я заключается в обособлении, в несмешивании, в противоборстве всему, а "зло" я заключается в слабости, в уступчивости, в том, что оно хотя бы ради "гармонии" и для избежания "ссоры" мирится с другим, сливается с ним. Тогда есть "мораль", но нет лица: ну, а важно или не важно "лицо" для мира - об этом будут судить уже не одни моралисты. Без "лица" мир не имел бы сиянья, - шли бы "облака" людей, народов, генераций... И, словом, без "лица" нет духа и гения.

Когда мир был сотворен, то он, конечно, был цел, "закончен": но он был матовый. Бог (боги) сказал: "Дадим ему сверкание!" И сотворили боги - лицо.

Я все сбиваюсь говорить по-старому "Бог", когда давно надо говорить Боги; ибо ведь их два, Эло-гим, а не Эло-ах (ед. число). Пора оставлять эту навеянную нам богословским недомыслием ошибку. Два Бога - мужская сторона Его, и сторона - женская. Эта последняя есть та "Вечная Женственность", мировая женственность, о которой начали теперь говорить повсюду. "По образу и подобию Богов (Элогим) сотворенное", все и стало или "мужем", или "женой", "самкой" или "самцом", от яблони и до человека. "Девочки" конечно, в Отца Небесного, а мальчики - в Матерь Вселенной! Как и у людей: дочери - в отца, сыновья - в мать.

Но я несколько отвлекся в космологическую сторону от изыскания первоначального зерна, которое лежит в основе "безбрачных" явлений. Мировое "не хочу" самца в отношении самки, и самки в отношении самца, не было подвергнуто до последнего времени наблюдению, и только XIX век начал собирать в этом направлении факты. Факты эти приводят к бесспорному заключению, что "пол" не есть в нас - в человечестве, в человеке - так сказать "постоянная величина", "цельная единица", но что он принадлежит к тому порядку явлений или величин, которую ньютоно-лейбницевская математика и философия математики наименовала величинами "текущи

219

ми", "флюксиями" (Ньютон). Обращение внимания на эти величины привело одновременно Ньютона и Лейбница к открытию "исчисления бесконечно малых" (дифференциальное исчисление), которое, между прочим, интересно в том отношении, что через него впервые мертвая математика, или как бы мертвая, мертвая в арифметике и вообще пока она занимается "постоянными величинами", - получила доступ, получила силу дотронуться, коснуться и живых (органических) явлений, "вечно текущих"... Вот такая-то "вечно текущая" величина в нас или, точнее, существо в нас есть пол наш, как наша "самочность", что мы суть или "самец" или "самка". Вообще - это так: мы суть 1) самцы, 2) самки. Но около этого "так" лежит и не так: противоборство, противотечение, "флюксия" (Ньютон), "я", отрицающее всякого "не-я". И, словом, - жизнь, начало жизни; лицо, начало лица...

Предположение, что пол есть "цельная величина" и вообще не "текущее", породило ожидание, что всякий самец хочет самки и всякая самка хочет самца; ожидание, до того всеобщее, что оно перешло и в требование: "всякий самец да пожелает своей самки" и "всякая самка да пожелает себе самца"... "Оплодотворяйтесь и множитесь", конечно, это включает. Но навсегда останется тайной, отчего же при универсальном "оплодотворяйтесь, множитесь", данном всей природе, один человек был создан в единичном лице Адама! Изумление еще увеличится, если мы обратим внимание, что позднее из Адама вышла Ева, "мать жизни" (по-еврейски - "мать жизней", яйценосная, живородящая "ad infinitum"1), т. е. что в существе Адама скрыта была и Ева, будившая в нем грезы о "подруге жизни"... Адам, "по образу и подобию Божию сотворенный", был в скрытой полноте своей Адамо-Евою, и самцом, и (in роtentia2) самкою, кои разделились, и это - было сотворением Евы, которою, как мы знаем, закончилось творение новых тварей. "Больше нового не будет". Ева была последней новизной в мире, последней и окончательной новизной.

Лишь в силу всеобщего ожидания "всякий самец хочет самки" и т. д. образовалось и ожидание, что самые спаривания самцов и самок имеют течь "с правильностью обращения Луны и солнца" или по типу "соединяющихся кислорода и углерода", без исключения. Но все живое, начиная от грамматики языков, имеет "исключения": и пол, т. е. начало жизни, был бы просто не жив, если бы он не имел в себе "исключений", и, конечно, тем более, чем он более жив, жизнен, жизнеспособен, животворящ... Не все знают, что уже в животном мире встречаются, но лишь в более редком виде, решительно