– От Говорящей с Призраками, такой же, как ты. Ее услуги были подарком. Мимолетной забавой.

– Но она услышала голос вашей матери.

Знакомая тяжесть сдавила грудь. Хотя он и просил Зорна ввести ясновидящую в курс дела перед тем, как назначать встречу, речь незнакомки о чем-то настолько личном потрясла и взволновала его. Надо взять себя в руки, чтобы ненароком не сорваться.

– Да.

Ясна отодвинула карты, протянула другую руку – и двумя пальцами коснулась второго в ряду колокольчика.

– Вы верите, что она застряла в этом мире?

– Так мне сказали, да.

Да, сказали – несколько Говорящих с Призраками плюс один Некромант, ощутивший ее, но не сумевший вызвать ее дух.

Ясна, нахмурившись, дотронулась до третьего колокольчика.

– Гммм, – взгляд ее расплывался. – И вы хотите помочь ей перейти Черту?

– Да, – волна печали грозила затянуть его в пучину. С трудом он вырвался на поверхность, ощутив странное покалывание в плечах и животе. – Я хочу, чтобы она обрела наконец покой.

– Да, понимаю.

Ясна выбрала последний, четвертый колокольчик. Звон разнесся по комнате, и от этого звона мурашки побежали по спине Кирана. А ясновидящая поставила колокольчик на место и взяла первый. На этот раз она осторожно раскачивала его из стороны в сторону, и звенел он тоньше и медленнее.

Киран пытался сбросить с себя оцепенение. Пытался придушить надежду на то, что эта женщина, в отличие от всех остальных, найдет ответы. Что она сможет помочь его матери обрести покой раз и навсегда.

– Посмотрим…

Плавным, театральным движением Ясна взяла карты Таро, привычно перетасовала их и разложила крестом.

– Итак…

Она читала карты одну за другой, неразборчиво бормоча что-то себе под нос, задавая Кирану какие-то вопросы, часто умолкая, наклонив голову и прислушиваясь. И вдруг застыла, прекратив представление.

– Она здесь, – заявила Ясна, подняв указательный палец. – Она… говорит… – голос ее стал ниже, слова звучали совсем по-другому. – Живи… счастливо…

Сердце Кирана остановилось. Доселе лишь одна из медиумов сумела воспроизвести тон и манеру речи его матери – первая, с кем он встречался. Ее имитация убедила его. А теперь двух простых слов оказалось достаточно, чтобы подтвердить, что мать действительно застряла в мире живых и, более того, что она сейчас тут, в этой комнате, рядом с ним.

– Иди… жизнь… место… – Ясна раскачивалась из стороны в сторону, слегка поматывая головой. – Она хочет, чтобы вы спокойно жили своей жизнью. Она счастлива здесь. Она хочет, чтобы и вы были счастливы.

Киран подался вперед, упираясь локтями в колени:

– Ты уверена? Потому что первая Говорящая с Призраками…

Ясна вскинула руку:

– Найди… место… – вот, опять место – жизнь… мир… – Она продолжала покачиваться. – Гммм. Я чувствую… чувствую… – Женщина трижды встряхнула колокольчик, наполнив комнату звоном. – «Найди место». Должно быть, это то место, где хранится ее кожа. А «жизнь»… Должно быть, это «живи». Живи в мире.

Она явно гадала. Ясна была одной из лучших Говорящих с Призраками, но она определенно не так хороша, как та, первая, с которой встречался Киран. Она не могла рассказать ему все, что ему нужно было узнать.

Глаза Ясны распахнулись:

– Ее проникновение очень сильно, – сказала она и чуть наклонилась вправо. Потом выпрямилась, держа в руке маленький серебристый диктофон. – Прокрутим-ка запись, может, отыщем еще что-то.

Сердце Кирана упало, разбивая надежду. Он уже много раз ходил этой дорогой – и предвидел, что ничего путного из этого не выйдет. Если мать действительно застряла здесь, он не знает способа освободить ее. А значит, она продолжит страдать.

Страдать, как страдала при жизни.

Что-то – даже не представляю, что – вырвало меня из глубокого сна. Я повертела головой, осматривая свою маленькую комнату. Задернутые шторы мирно висели, подсвеченные сзади тусклым уличным фонарем, торчащим над забором, отгораживающим задний двор. И никакие тени не нарушали безмятежности – значит, никакие злоумышленники за окном не притаились.

Холодный воздух гладил лицо, но сквозняка, намекающего на открытую дверь, не было. Черные тени, как обычно, густыми мутными лужами стояли в углах, лежали тяжелыми драпировками на мебели.

Я глубоко вздохнула. Наверное, меня разбудил какой-то кошмарный сон, которого я уже не помню. Весь вечер разум играл со мной злые шутки. Я вздрагивала от малейшего шума; и каждая тень, падающая на окно, заставляла тревожно вглядываться в сумрак.

Но все в моей комнате было так, как и должно быть. Все. Если незнакомец и вернулся, он за мной не подглядывал.

Влажный лающий кашель разорвал тишину. За первым приступом последовал второй, от которого затряслись стены.

Сердце мое екнуло, и я вскочила с кровати. А мигом позже моя дверь распахнулась.

С худого личика Дейзи на меня смотрели огромные, полные страха глаза.

– Что-то не так, – выдавила она. Эмоции душили ее. – Он не просыпается. Только продолжает кашлять.

Поспешно завернувшись в халат, чтобы вконец не замерзнуть, я бросилась в соседнюю комнату. Маленький ночник проецировал на потолок лесной пейзаж. Дейзи все еще нуждалась в ночнике – чтобы отгонять воспоминания о зверствах жизни. А тему всегда выбирал Мордекай – соответствующую тому, что он сейчас изучал.

Мягкий зеленый свет падал на груду одеял, в которые закопался мальчик. Груду сотрясал влажный кашель: казалось, что легкие Мордекая забиты слизью. Слизью, в которой он может утонуть…

– Пар, – выдохнула я, рванувшись к нему. – Принеси отпариватель.

– Да вот же, включено! – Дейзи ткнула пальцем в старый воздухоочиститель, который я нашла на улице в куче вещей, выставленных в качестве благотворительного пожертвования.

– Отпариватель, – повторила я, осторожно положив ладонь на лоб Мордекая. Холодный и влажный. Жара нет. Слава Богу.

– Точно, точно. Отпариватель.

Девочка выбежала из комнаты.

Я проверила его пульс. Медленный и ровный. По крайней мере с этим все в порядке.

Еще один приступ кашля сильно встряхнул тощее тело. Веки затрепетали, но не открылись.

Обычно такие приступы будили весь дом, начиная с самого Мордекая. И то, что он не просыпается…

– О Господи, – выдохнула я и прижала ладони к его щекам. К глазам подступили горячие слезы. – Пожалуйста, только бы все обошлось. Пожалуйста.

– Вот, – Дейзи влетела в спальню с отпаривателем в руках, в спешке запнувшись о ножку кровати. – У, жеваный гандон на дерьмовой булке!

Я шагнула к ней и схватила отпариватель, не обращая внимания на ругательства. Палец пройдет. А вот то, что происходит с Мордекаем, может и не пройти.

– Ну же, Морди, – из-за паники я едва могла говорить. – Очнись, Морди. Очнись.

– Черт, черт, дерьмо. Блин, как больно, – Дейзи, прихрамывая, вышла из комнаты.

– Мордекай… очнись, – я осторожно потрясла его. Потом тряхнула сильнее. – Хромай обратно и наполни отпариватель! – крикнула я Дейзи. – Я собираюсь его усадить.

– Я принесла сироп от кашля, – Дейзи вернулась, морщась при каждом шаге.

– Включи свет.

– Точно, точно.

Резкий желтый свет залил комнату, и мы обе прищурились. Веки Мордекая вновь дрогнули и на этот раз чуть-чуть приоткрылись. Он тоже щурился.

– Вот так. Хорошо, – я отдала отпариватель Дейзи, взяла бутылочку с сиропом и поставила ее на прикроватный столик. Потом стянула с Мордекая старое ветхое одеяло – и невольно улыбнулась сквозь хлынувшие с новой силой слезы, обнаружив, что паренек плотно завернулся в новое бирюзовое одеяло. Тепло-теплом, но и старых «друзей» он не бросил.

Значит, ему хуже, чем я думала. Сентиментальным он становился только тогда, когда боль становилась нестерпимой.

Я всхлипнула.

– Нам нужно достать эту антиметаморфозную сыворотку, Дейзи, – сказала я, втискивая руку между его спиной и матрасом. – Он… он… – Я не могла произнести это слово. Даже мысленно. Словно на «у».