Бывает, ищешь в жизни человека, который воодушевит тебя своим примером, поменяет направление в жизни, заставит мыслить иначе. И вот ищешь его, смотришь во все глаза, в ожидании нащупываешь новые нотки в своей душе. Но поиск ни к чему не приводит, увы.

Мне повезло: лет десять назад я встретила Риту Богорад, как всегда, в обычных условиях – у нее дома на уроке немецкого языка. До этой встречи я не могла представить людей с диагнозом ДЦП, а тем более – себя в их компании, компании деловой, объединенной общей целью: научиться немецкому языку. Обычному человеку представить это трудно. Но чем дольше я ходила на уроки, тем больше понимала, как мне интересно в семье Риты, как меня тянет в ее и ее папы Ильи Ароновича дом – не столько из-за научных достижений, сколько из-за человеческих впечатлений. И хотя сейчас мы редко видимся и, к сожалению, не в том же составе из-за кончины Ильи Ароновича, я все равно ухожу из дома Риты с тем же вдохновением, с мыслями, что возможно все. Да, это звучит как-то наивно-глобально, но когда ты видишь пример нереальной силы духа человека, жажды жизни, стремления идти, ползти, скрестись – но только вперед, то понимаешь, что в жизни нет преград. Вопреки, несмотря на, назло!

Я искренне желаю Рите добрых людей, которые поддержат ее во всех замыслах. Я знаю, эти замыслы всегда будут в ее светлой голове. Хоть Рита скептически относилась к амбициозным начинаниям папы, но гены не исправишь – она сама такая. Рисковая, авантюрная, тонко чувствующая, желающая любить и быть любимой. С ней всегда интересно выпить бокал красного, а то чего и покрепче, на уютной кухне, пошутить, посмеяться, забыть о времени, хотя часы висят над столом. Да, именно такой я тебя знаю, Рита Богорад, моя любимая фрау Марго.

Лена Рогова

Писать на сайте «Проза. ру» я начала давно.

Богорад Маргарита.

Это были небольшие истории из жизни. Все, кто меня знал, говорили, что меня ни с кем не спутаешь по стилю. Многие знакомые лет пять-шесть назад даже предлагали попробовать издать книгу. Я только смеялась: ну какой из меня писатель!

А потом папа издал две книги… И мне захотелось объединить мои истории. Тем более что один из знакомых сказал, что такая книга была бы интересна и полезна многим людям. Когда я ответила, что издание требует денег, а их, как всегда, нет, он посоветовал: «Ты, главное, пиши, все решится само». И оказался прав. Видимо, то, что должно произойти, происходит обязательно.

А что из этого вышло – судить вам, мои дорогие читатели.

РОЖДЕНИЕ. ДЕТСТВО

Я родилась в обычной советской семье. Маме тогда было двадцать четыре года, папе – двадцать пять. Родилась мертвой – двадцать минут не дышала. Дабы не ухудшать показатели смертности, врачи оживили меня. В Совке главное – хорошие показатели, то есть меньше смертности в роддомах – любым путем. Папе в армию послали телеграмму: «Приезжайте, родился больной ребенок».

В роддоме маме и отцу советовали написать отказ: мол, молодые, еще родите. Бабушку и дедушку тоже уговаривали. Моя семья не послушала советы – забрали меня, хотя столько времени я не дышала и могла оказаться умственно отсталой. Ну и далее, не жалея себя, семья занялась мной. Бесконечные хождения по врачам, занятия дома. Для любимой дочки и внучки делали все. Санатории, поездка в Ейск дикарем, лечение. Мама бросила прежнюю работу и пошла работать в детсад для детей с ДЦП – со мной.

Бабушка и дедушка жили в Рузе, до школы я больше любила находиться там. Санки, дети соседей, печка, любовь семьи. Летом весело, все внуки приезжали. Кроме меня, еще четыре внучки с разницей в возрасте от года до пяти лет. Мы очень дружили. Всегда вместе.

Читать я начала в четыре года, любила сказки. Еще обожала играть в куклы. Кукол было много, и самая любимая – немецкая кукла-красавица. Большая, мягкая, руки и ноги гибкие, волосы светлые, кудрявые. Я ее кормила, укладывала. У меня была детская посуда и детская мебель. Мне нравилось садиться и все раскладывать. Когда я уже училась в школе и у нас были занятия ЛФК, я приходила домой и занималась гимнастикой с куклой, сгибала красавице руки и ноги. Со временем ее костюм порвался, и моя бабушка сшила новый – синий, в желтый мелкий цветочек. Когда мы переезжали в другую квартиру, моя красавица потерялась.

В Рузе, когда в выходные приезжал папа, мы до ночи вырезали кукол из модных журналов и наклеивали их на картон. Очень любили строить из картонных коробок домики с окнами и дверьми. Еще папа катал меня на велосипеде – сажал на раму; это незабываемо.

В Москве мы жили в коммуналке, в четырнадцатиметровой комнате. Там стояла моя кроватка, диван, стол, черно-белый телевизор на тумбочке у стенки. И сейчас я помню ту комнату и длинный коридор, по которому носилась на самодельных ходунках.

Кроме нас, в квартире жили соседи – Борискины, семья рыжего Коли-пьяницы и бабушка Полина.

У Коли было трое детей намного старше меня, но они играли со мной. Коля-пьяница работал проводником поезда. Он избивал всех: свою семью, соседку – бабушку Полину, моего папу. А меня любил, привозил мне из поездок арбузы, семечки, фрукты.

Лида, я ее так и звала, жена Коли, очень хорошо ко мне относилась. Она была женщиной крупной, громкой, отменной матерщинницей. Однажды зашла к нам в комнату и спросила маму, не стесняясь в выражениях, с матерками: «Рая, а что, Ритка никогда не была в Мавзолее? Одевай ее немедленно». Мне было тогда пять-шесть лет. Лида посадила меня на плечи, и мы поехали на метро в Мавзолей. Очередь туда стояла бесконечная. Лида всех растолкала, и мы прошли к Ленину. Это одно из ярких впечатлений детства.

Бабушка Полина – седовласая женщина с протезом – казалась мне старушкой, хотя ей было, наверное, около пятидесяти пяти лет. После войны она попала под трамвай, ногу пришлось ампутировать. Работала Полина на текстильной фабрике, а дома шила, вышивала и вязала удивительные вещи. Моей маме шила красивые платья, мне вышила корону. Помню, на ее диване лежали маленькие подушечки с красивыми вышитыми узорами на наволочках. Каждый Новый год бабушка Полина клала мне под елку мешочек с подарками. Когда мама уходила в ночную смену (детский сад – пятидневка, в выходные я оставалась дома), она всегда говорила: «Жди папу, не выходи из комнаты». А я шла к бабушке Полине.

Зимой после семи лет я жила в Москве. Мы с мамой часто выходили гулять, а по выходным – с папой. И изредка – с дедушкой, когда он приезжал из Рузы.

Помню, как мама меня подводила к окну, девочка из соседнего подъезда открывала окно и показывала мне свои игрушки, а я ей – свои.

Во дворе дети со мной играли, и я к ним тянулась. Лепили снеговиков, и я вставляла носик из морковки и делала им глазки. С папой мы катались с горки, и он меня отпускал одну съезжать с нее наравне с другими детьми. Один раз я пришла с огромной шишкой на лбу. Мама начала ругать папу, а он ответил: «Пусть растет, как все дети». Мы многого маме не говорили: как сильно меня папа раскачивал на качелях, как катались на каруселях и на аттракционах.

Когда мне было пять лет, родители развелись. Я очень болезненно переживала развод родителей. Хорошо помню тот день. Я обняла маму; когда женщина-судья сказала: «Разведены», заплакала громко. Мама со мной выбежала на улицу, папа тоже. Они поговорили и пошли в разные стороны. Я осталась с мамой.

В СССР женщине, имеющей ребенка-инвалида, положена была отдельная квартира. Давали неохотно, предлагали однокомнатную вместо двухкомнатной. Мама постоянно ходила в жилотдел и просила если однокомнатную, то хотя бы поудобней, не на высоком этаже, без высоких лестниц, но получала отказ. Выбора не было, и мама, хотя это не в ее характере, посадила меня в коляску и повезла к начальнику жилотдела. Стояла зима. Маме тяжело было везти коляску по снегу, да и я уже большая – восемь лет.