Они углубились в лес, вокруг мерцали светлячки, при их приближении начинала сиять кайма листьев кустарника, пересвистывались ночные птицы. Тьма, царившая кругом, рассеивалась с каждым шагом. Впереди показался шатер, озаренный особыми пылающими золотом соцветиями.

Тириэль остановился, повернулся к Амайе и взял ее за руки. Они стояли так близко, что воительнице приходилось задирать голову, что смотреть сыну вождя в лицо.

– Прекрасная горная дева, тебе понравилась песня, что я исполнил на пиру?

Амайя вспомнила, как расплакалась от трогательных слов и проникновенной мелодии.

– Д-да, – выговорила она, не в силах лгать.

Тонкие губы Тириэля тронула благодарная улыбка, мягкий взгляд зеленых глаз наполнился нежностью.

– Она была о тебе. О нашей встрече. О том, какой я тебя вижу.

– Видишь меня? – поразилась Амайя.

Никто раньше не говорил ей таких слов, и она растерялась, не до конца понимая, что имеет в виду сын вождя.

– Ты ослепительна в своей невинной красоте, – нараспев заговорил Тириэль. – Твои смоляные волосы сродни горному потоку, падающему с утеса.

Он расплел ее косу, освободил густые пряди, волной укрывшие спину, и пропустил их сквозь длинные пальцы.

– Твоя кожа белее лунного света, – продолжал сын вождя, скользя ладонями по открытым плечам и рукам.

– Твоя талия уже начала ущелья возле Перевала путников.

Его пальцы провели по животу Амайи, пробудив слегка утихший внутренний трепет.

– Твои округлые бедра манят с неодолимой силой.

Ладони Тириэля медленно скользили вниз по набедренной повязке, пока не коснулись обнаженной кожи.

– Ты лишила меня покоя, дочь гор, и забрала мое сердце, – выдохнул он в приоткрытый от изумления ротик Амайи и поцеловал воительницу, едва касаясь полных губ и давая возможность себя прервать.

Амайя закрыла глаза и замерла. Она прислушивалась к своим ощущениям, впитывала неспешные прикосновения эльфа и все отчетливее понимала, что не желает его останавливать. Горячий язык Тириэля скользнул в рот, танцуя и маня вступить в игру. Амайя ответила на поцелуй и вложила в него всю свою тоску по ласке и любви, которых еще ни разу не вкусила.

Под сенью исполинских деревьев сын леса и дочь гор переплелись в объятьях, мечтая полнее почувствовать друг друга. Тириэль оторвался от пьянящих губ воительницы, ослабил завязки брюк, стянул через голову тунику и отбросил в сторону. Амайя смотрела на него затуманенным взглядом, очерчивая каждый витой мускул гибкого тела. Сын вождя потянулся подрагивающими пальцами к шнуровке ее кожаного доспеха. Броня упала на траву, и эльф застонал, накрыв ладонями тяжелые груди.

У Амайи голова пошла кругом, стоило ему отыскать и погладить чувствительные соски. Сколько нового открыла для себя воительница в этой бесхитростной ласке! Она выгнулась навстречу рукам Тириэля, найдя опору у ближайшего гладкого ствола векового дерева.

Эльф подхватил ее под бедра и поднял выше. Теперь Амайя обнимала его талию сильными ногами, а он посасывал ее грудь, дразня затвердевшие соски языком. Воительница вцепилась в ветку дерева, боясь упасть, и тихонько протянула от удовольствия:

– М-м-м-м.

Тириэль на мгновение остановился, посмотрел на распаленную горную Амайю и выдохнул:

– Твой голос – самая волшебная музыка для меня. Не сдерживайся. Спой свою песню любви. Услади мой истосковавшийся слух.

Он развязал набедренную повязку Амайи, освободил от белья из тончайшей кожи и принялся ласкать полное влаги средостение страсти. Воительница извивалась и хрипло постанывала в руках Тириэля. Не в силах больше ждать, он осторожно насадил Амайю на себя. Воительница не была невинной, но ее узость, заставляла действовать как можно аккуратнее. Амайя напряглась в ожидании той дикой боли, что когда-то пережила, но Тириэль никуда не спешил, медленно двигался вперед, опуская ее бедра все ниже.

Наконец воительница почувствовала его целиком, и оба на мгновение застыли. Эльф позволил ей немного привыкнуть и принялся нежно покусывать ее шею. Амайя заерзала на нем, давая понять, что готова продолжать, и Тириэль начал двигаться. Медленно, а затем все быстрее и быстрее. Воительница задыхалась от непривычных ощущений. Тягостное томление сосредоточилось в одной точке и требовало финала.

Амайя стонала при каждом толчке внутри нее, но ей невыносимо хотелось большего. Эльф уловил это, замедлил движения и начал проникать как можно глубже, не оставляя в покое ноющую без ласки грудь. И тут Амайя взорвалась внутренней пульсацией и закричала, срывая голос. Тириэль вторил блаженным стоном, три раза резко вошел в нее и замер, крепко обнимая свою утомленную воительницу.

Этой ночью в шатре сына вождя лесных эльфов о сделке так и не прозвучало ни единого слова.

***

Мать клана горных шиал в гневе стискивала пальцы и ходила из стороны в сторону по приемному залу главного дома.

– Как такое может быть?! – в сотый раз вопрошала она, сверля прожигающим взглядом стоящую на коленях Амайю. – Ты получила за наши бесценные травы сущий пустяк. Мы даже не сможем сделать запасы. А скоро нагрянут ледяные ветры. Как теперь прикажешь клану выживать?

Амайя молчала. Она понимала, что виновата перед своим народом, но не могла раскаяться в содеянном. Тириэль подарил ей больше, чем просто ночь страсти. Он показал, как глубоки и прекрасны могут быть отношения с мужчиной. И это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в клане горных шиал.

Амая вдруг поняла, что среди ее народа нет мужчин. Эти существа с внушительными органами между ног, какие они открыто демонстрируют по праздникам женщинам, не имеют ничего общего с настоящими мужчинами. В них нет ни доброты, ни сострадания, ни чести, ни ответственности. Одно только неуемное стремление насытить свою плоть, и неважно чем, едой или женским телом. Они хуже ядовитых слизней, паразитирующих на обитателях гор и медленно убивающих своих жертв. Неудивительно, что боги гневаются и не желают посылать клану мальчиков.

– Отвечай! – рявкнула Мать, но Амая так и не проронила ни слова.

– Какой с никчемной девки спрос? – лениво протянул лежащий на тахте Фарзуф.

На нем были только кожаные брюки. Бугристые мышцы перекатывались под лоснящейся кожей при каждом движении. Длинные шелковистые волосы спадали на плечи, гладковыбритое лицо кривилось в презрительной усмешке.

– Увидела лесных и нюни распустила. Что ты с ней возишься? Заставь пройти наказание. В следующий раз умнее будет.

Амайю передернуло от отвращения. Наказаний она не боялась, но вид праздно валяющегося Фарзуфа заставил ее вспомнить сказания о людях. В детстве она слышала, что в человеческих землях специально откармливают особых животных, чтобы те заплыли жиром, и их мясо стало нежным. Фарзуф походил именно такое животное, и Амайя отвернулась.

Мать клана с обожанием посмотрела на одного из приближенных к ней мужчин и сказала:

– Ты прав, умнейший Фарзуф. Ее ждет наказание. Но оно должно пронять так, чтобы в голову больше никогда не закралась мысль о нарушении приказа.

По бледным губам матери скользнула полная холодной жестокости улыбка.

– Амайя, дочь Вары, ты будешь развлекать меня и наших мужчин этой ночью. Час за часом, пока не взойдет солнце.

Каждая женщина в клане знала, что изредка в наказание за особый проступок Мать могла взять в свой дом преступницу на час, или в самых тяжелых случаях на два. Несчастную отдавали всем мужчинам клана разом, и те делали с ней, что хотели. Бывало, что их беспощадность не знала границ, и тогда преступница едва держалась на ногах после пережитого. Но еще никогда Мать не брала кого-то в дом на всю ночь.

Внутренности Амайи скрутило от ужаса. Она побелела и с мольбой посмотрела на Мать.

– Я подвела народ, – срывающимся голосом затараторила Амайя. – Я заслужила наказание и готова понести любую кару. Но не заставляй меня оставаться здесь на ночь. Умоляю, сжалься, милосердная Мать!

– Нет! Ты будешь ублажать нас, дрянная девчонка! Даю тебе слово, утром тебя вынесут из моего дома. Ты поплатишься за то, что сделала. А теперь убирайся!