– Чего, уже заскучал? – спросил он и посмотрел на напарника. – Это мой брат, Карл Уве. Неделю назад сюда переехал.
– Привет, – поздоровался парень.
– Привет, – ответил я.
Напарник Ингве исчез в комнатушке за их спиной, а Ингве тихонько постучал ручкой по стойке.
– Решил вот прогуляться, – сказал я, – и заодно к тебе заскочить, чтобы не бродить просто так.
– Ага, сейчас тут как раз спокойно, – сказал он.
– Вижу, – я кивнул. – Ты потом домой или как?
Он кивнул.
– Тут Асбьорн приехал. Мы, может, завтра к тебе заглянем, посмотрим, как ты устроился.
– Давайте, ага, – согласился я. – А не прихватишь еще зонтик? У тебя же два, верно? Одолжи мне до стипендии.
– Постараюсь не забыть.
– Ну, тогда увидимся. – Он снова кивнул мне, и я вышел на улицу.
Сидеть в четырех стенах мне по-прежнему не хотелось, поэтому я отправился гулять по мокрым улицам; сначала наверх, мимо кафе «Опера», где снова было людно, но куда в одиночку я соваться не отважился; потом вниз, к морю, но с другой стороны, мимо ветхих сооружений, похожих на склады; снова наверх, на холм, на вершине которого я остановился: прямо подо мной, на противоположной стороне Вогена, поблескивающего во влажном сероватом воздухе, раскинулись набережная Брюгген и Саннвикен! Спустившись на широкую просторную площадь к югу от меня и пройдя мимо отеля из камня и стекла, он именовался «Нептун», название в самый раз, если учесть, что в этом городе с неба постоянно течет вода, подумал я и постарался это запомнить, чтобы потом, вернувшись домой, записать; потом поднял голову и увидел большие каменные ворота в конце пешеходной улицы: я знал, что это старые городские ворота, мама показывала мне такие же, но в другом месте, тоже в центре. Я пересек улицу, прошел мимо большого офисного здания, утесом вырастающего из воды, завернул за угол и уперся прямо в паромный терминал, от которого как раз отходил паром до Согнефьорда, а позади терминала опять показался Вогсбюннен.
В ушах зашумело от счастья. Это все дождь, это все большой город. Это и я сам – я стану писателем, звездой, светом для других.
Я провел рукой по скользким от геля волосам, вытер руку о штанину и прибавил ходу в надежде сохранить ощущение счастья до самого дома, да и потом тоже, пока не лягу спать.
* * *
В ту ночь во сне мне привиделось, будто моя постель находится посреди улицы. Ничего удивительного, подумал я проснувшись, видимо, виной тому стал далекий колокольный перезвон, ведь мой диван стоял под окнами, вплотную к стене, и здесь слышны были не только шаги по тротуару: дом располагался на углу, возле перекрестка, где люди, перед тем как разойтись, останавливались поболтать, а через дорогу торчала телефонная будка, которая, как выяснилось, пользовалась спросом и по ночам: кто-нибудь, притащив с собой всю компанию, непременно заказывал отсюда такси, а другие названивали любимым, или друзьям, или еще кому-нибудь, кто, по их мнению, оказался предателем и кого следовало поставить на место или молить о прощении.
Я немного постоял, собираясь с мыслями, а потом оделся и с полотенцем в одной руке и шампунем в другой спустился в подвал. В коридоре висел пар, я подергал дверь в душ, оказалось заперто. Я скоро выйду, послышался из-за двери женский голос. Ладно, я привалился к стене и стал ждать.
Дверь рядом открылась, и лохматый парень моего возраста высунул из-за нее голову.
– Привет, – поздоровался он, – мне показалось, тут кто-то ходит. Меня Мортен зовут. Это ты въехал на первый этаж?
– Да. – Я пожал ему руку, и Мортен засмеялся, он так и топтался в трусах.
– Чем занимаешься? – спросил он. – Учишься?
– Я только что приехал, – ответил я, – буду учиться на писательских курсах.
– Интересно! – сказал он.
В эту секунду дверь ванной открылась и оттуда вышла девушка лет двадцати пяти. Большое полотенце она навертела на себя, а маленькое намотала на голову. За ней выплыло облако пара.
– Привет. – Она улыбнулась. – Попозже познакомимся. Но зато ванную я тебе освободила!
И она удалилась.
– Хе-хе, – ухмыльнулся Мартин.
– Ну а ты сам, – начал я, – учишься?
– Потом поболтаем, ты давай мойся, а то опять займут.
Пол в душевой оказался каменный и, в тех местах, куда не попадала вода, ледяной. В стоке скопились волосы, на которых поблескивали остатки шампуня. Одна панель на стене слегка отошла, а дверь, изначально белую, снизу покрывали черные пятна. Зато вода была горячая, и вскоре я уже стоял с намыленной головой и тихонько напевал почему-то «Ghostbusters».
Я вернулся к себе и решил больше никуда не выходить, потому что не знал, когда именно придет Ингве, но это не огорчало, по телу разлился покой, но иной, чем накануне, я разложил кухонные принадлежности, убрал в шкаф одежду, развесил оставшиеся постеры, написал список того, что нужно купить, когда получу стипендию. Покончив с делами, я встал на пороге и попытался взглянуть на комнату глазами Ингве и Асбьорна. На столе – пишущая машинка, смотрится неплохо. Постер: амбар и ярко-желтые колосья под американским, почти черным и тревожным небом, – хорошо, источник вдохновения. Фотография Джона Леннона, бунтаря из четверки «Битлз», тоже неплохо. И коллекция пластинок на полу у стены, обширная и внушительная даже по меркам Асбьорна, который, насколько я понял, в этой теме шарит. Портила картину моя библиотека – всего семнадцать книг, и мне было не с чем сравнить, чтобы предугадать, какое впечатление какие книги произведут. Впрочем, Соби Кристенсена – а у меня имелись его «Битлз» и «Улитки» – любят все. И Ингвара Амбьёрнсена, его у меня было целых три романа: «23-й ряд», «Последняя охота на лис» и «Белые негры».
Я положил на стол раскрытый «Роман с кокаином» и бросил рядом пару номеров «Виндюет», один из журналов раскрыл, другой не стал. Три раскрытые книжки – это уж чересчур, словно я нарочно готовился, а вот две раскрытые и одна закрытая – в самый раз, никаких подозрений.
Спустя час, когда я пытался что-нибудь сочинить, в дверь позвонили. На лестнице стояли Ингве и Асбьорн, и, судя по виду, засиживаться не собирались.
– Круто, что ты в Берген приехал, Карл Уве, – улыбнулся Асбьорн.
– Ага, – согласился я, – проходите!
Я закрыл за ними дверь, а они остановились посреди комнаты и огляделись.
– А у тебя тут хорошо, – сказал Ингве.
– Угу, – промычал Асбьорн, – и вообще в таком месте жить круто. Но знаешь что?
– Что?
– Вот этот постер с Джоном Ленноном – лучше сними его. Он не катит.
– В смысле? – удивился я.
– Таким в школе страдают. Джон Леннон. Черт-те что. – Он заулыбался.
– Ты тоже так думаешь? – Я повернулся к Ингве.
– Ясное дело, – подтвердил он.
– А что мне вместо него повесить?
– Да что хочешь, – ответил Асбьорн. – Хотя бы нашего кантри-энд-вестерна. Бьоро Холанна, например.
– Мне вообще-то битлы нравятся, – сказал я.
– Да ладно, – не поверил Асбьорн, – только не битлы.
Он повернулся к Ингве и снова улыбнулся.
– Ты вроде говорил, твой младший братишка хорошую музыку слушает? И что у него собственная программа на радио?
– Никто из нас не совершенен, – сказал Ингве.
– Вы садитесь, – пригласил я.
Хотя меня и задел этот разговор и кровь ударила мне в голову, но стоило Асбьорну высказаться насчет постера, как я тотчас же и сам увидел, до чего тот по-школьному выглядит, и все равно меня распирала гордость от того, что эти двое сидят у меня в квартирке, среди моих вещей.
– Мы собирались дойти до центра и взять по латте или чего-нибудь наподобие, – сказал Ингве, – пошли с нами?
– Может, лучше тут кофе выпьем? – предложил я.
– Нет, в «Опере» уж точно лучше, – возразил Ингве.
– Ну да, разумеется, – сказал я, – тогда подождите, я оденусь.
Когда мы вышли на крыльцо, и Асбьорн, и Ингве надели солнечные очки. Мои остались в квартире, но вернуться за ними я постеснялся, так что махнул на них рукой и зашагал с Асбьорном и Ингве вниз по мокрым улицам, блестящим в лучах солнца, которое пробивалось сквозь прорехи в тучах.
