Клеммер нервно облизывает губы, живо представляя себе всю полноту властных полномочий. Перед ним, словно в телевизоре, проносятся картинки. Некуда ногой ступить. Эта маленькая фигурка топчется в его мозгу. Женщина, стоящая перед ним, скукоживается до миниатюрных размеров. Ее можно подбросить, как мяч, и не поймать. Из нее, как из мяча, можно выпустить воздух. Она намеренно стремится стать маленькой, хотя ей это вовсе не нужно. Ведь он и так признает ее способности. Она не хочет быть выше других, потому что ей не встретился никто, кто бы мог чувствовать себя выше ее. Эрика высказывает желание прикупить впоследствии еще кое-какие детали, чтобы дополнить их маленький набор пыток. «На этом домашнем органе мы будем играть вдвоем. Наружу не должно доноситься ни звука». Эрика озабочена тем, чтобы ее ученики ничего не заметили. Перед дверью, кипя злобой, тихо всхлипывает мать. И в телевизоре невидимая женщина всхлипывает почти беззвучно, потому что громкость уменьшена до минимума. Мать вполне созрела для того, чтобы дать этой женщине из телевизионной семьи всхлипнуть так громко, что задрожат стены квартиры. Уж если ей, самой матери, не удается помешать им, то наверняка это получится у телевизионной имитации женщины из Техаса, голова которой украшена перманентной завивкой. Это нетрудно, если нажать на соответствующую кнопку дистанционного пульта.
Эрика хочет вознестись, совершив проступок, за который она мгновенно понесет наказание. Ей не добиться этого. Мать об этом не узнает, и все же Эрика пренебрежет одной из своих обязанностей. «Никоим образом не обращай внимания на мою мать». Вальтер Клеммер вполне может не обращать внимания на мать, однако мать никак не может не дать выход своим горестям в громких звуках телевизора. «Твоя мать мне мешает», – плаксиво жалуется мужчина. Ему как раз предлагают нарядить Эрику во что-то вроде передничка из прочной черной пленки или нейлона, вырезав в нем дырки, через которые можно рассматривать половые органы. Клеммер спрашивает, откуда ему взять такой фартучек: разве что украсть или сшить самому. Она доверяет мужчине лишь дырки и фрагменты, такова глубина ее мудрости, – издевается над ней мужчина. Это она тоже по телевизору увидела? Там никогда не видно всего в целом, а всегда лишь небольшие фрагменты, каждый из которых предстает как целый мир. Соответствующий фрагмент создает режиссер, а все остальное дорисовывает собственная голова. Эрика ненавидит людей, которые бездумно смотрят телевизор. Можно извлечь пользу из всего, если открыться навстречу. Телевизор дает нам нечто, заранее установленное, голова производит для этого внешнюю оболочку. Она произвольно тасует жизненные обстоятельства, продолжает показанные события или изменяет их. Она разъединяет любящих и сводит воедино тех, кто, по замыслу автора сериала, должен пребывать в одиночестве. Голова изменяет все так, как ее это устраивает.
Эрика желает, чтобы Вальтер Клеммер доставлял ей муки. Клеммер Эрику мукам подвергать не намерен, он говорит: «Мы так не договаривались, Эрика». Эрика просит, чтобы он завязал все петли и веревки так прочно, чтобы ей самой не удалось ослабить узлы. «Не щади меня нисколечко, наоборот, приложи всю свою силу! Во всех местах». – «Что тебе известно о моей силе? – риторически вопрошает Вальтер Клеммер. – Ты никогда не видела меня на байдарке». Она слишком низко оценивает его силу. Она даже не подозревает, во что он ее может превратить. Поэтому она ему пишет: «Известно ли тебе, что можно усилить эффект, предварительно как следует вымочив веревки в воде? Делай это, пожалуйста, всегда, когда мне этого захочется, и наслаждайся этим как следует. Застань меня однажды врасплох, в тот день, который я сама назову тебе в письме, и свяжи меня хорошо вымоченными в воде веревками, которые будут стягиваться, когда начнут высыхать. Покарай за прегрешения!» Клеммер пытается объяснить, как Эрика, которая по-прежнему молчит, совершает тем самым прегрешение против простейших правил приличия. Эрика продолжает молчать, но не падает духом. Она считает, что находится на верном пути, и она хочет, чтобы он хорошенько спрятал все ключи от замков, на которые ее запрет! «Только не потеряй! На мою мать не обращай внимания, потребуй у нее все запасные ключи, а их в доме немало! Запри меня вместе с моей матерью! Я жду, чтобы ты уже сегодня ушел, оставив меня связанной, спутанной, пристегнутой и выгнутой в дугу, вместе с моей матерью, но так, чтобы она окончательно не смогла проникнуть в мою комнату, оставь все так до завтрашнего дня. Не обращай внимания на мою мать, ведь моя мать – целиком моя забота. Забери с собой все ключи от квартиры и комнаты, не оставляй здесь ни одного!»
Клеммер снова спрашивает, а что он-то с этого будет иметь? Клеммер смеется. Мать скребется в дверь. Телевизор гремит. Дверь заперта. Эрика молчит. Мать смеется. Клеммер скребется в дверь. Дверь скрипит. Телевизор выключен. Эрика здесь.
«Чтобы я не визжала от боли, вставь мне, пожалуйста, кляп из нейлона, колготок и т. п., вставь, доставляя огромное удовольствие. Завяжи кляп с помощью резинового шланга (продается в специализированных магазинах) и нейлонового чулка (доставляя огромное удовольствие), завяжи так искусно, чтобы мне не удалось от него избавиться. Надень на себя треугольник маленьких черных плавок, которые больше открывают, чем скрывают. Никто не узнает даже малой толики!»
«Снизойди до меня и заговори со мной по-человечески, скажи мне: «Ты увидишь, какой красивый пакет я из тебя смастерю и как прекрасно ты себя почувствуешь после того, как я все это с тобой проделаю». Польсти мне, сказав, что кляп мне очень к лицу и что ты продержишь меня в таком виде часов пять или шесть, никак не меньше. Свяжи мне прочной веревкой щиколотки, обтянутые нейлоновыми чулками, свяжи их прочно, как запястья, прошу тебя, обмотай мои бедра веревкой до самого верха и выше, как бы я ни противилась. Мы испытаем все это вместе. Я каждый раз буду объяснять, как мне хочется, именно так, как ты это однажды уже совершил. Прошу тебя, нельзя ли сделать так, чтобы ты меня, связанную и с кляпом во рту, поставил перед собой? Благодарю тебя сердечно. Кожаным ремнем притяни мои руки к телу так сильно, как только можешь. В конце концов все должно получиться так, чтобы я не могла стоять прямо».
Вальтер Клеммер спрашивает: «Что-что?» И сам на это отвечает: «Вот что!» Он прижимается к женщине, но она ведь ему не мать, и она демонстративно отказывается заключить мужчину, словно сына, в свои объятия. Она невозмутимо и подчеркнуто отводит руки в сторону. Молодой человек ждет от нее нежного трепета и, со своей стороны, нежно содрогается, плотно к ней прижимаясь. Он молит ее откликнуться лаской на ласку, ведь после такого потрясения отказать ему в этом может только абсолютное чудовище. Эрика Кохут способна приласкать только себя саму, и никого больше. «Прошу, прошу тебя», – монотонно заклинает ученик, но учительница не проявляет вежливой уступчивости. Она словно одергивает его, позволяя ему пастись на ней, но, со своей стороны, не принося ему в дар алых губ. «Одним чтением сыт не будешь», – огрызается молодой человек. Женщина предлагает ему читать дальше. Клеммер осыпает ее упреками: «Больше тебе нечего предложить! Тебе нет прощения. Нельзя все время только брать». Клеммер добровольно вызывается открыть ей вселенную, о которой она вообще понятия не имеет! Эрика ничего не дает и ничего не берет.
В письме она угрожает, что проявит непослушание. «Если ты станешь свидетелем подобного проступка, – советует она Вальтеру Клеммеру, – ударь меня наотмашь тыльной стороной ладони по лицу, когда мы будем одни. Спроси меня, почему я не жалуюсь матери или не даю тебе сдачи. В любом случае, прошу тебя, говори мне все эти слова, чтобы я полностью ощутила свою беззащитность. Прошу тебя, обходись со мной так во всех случаях, о которых я тебе написала. А высшей точки, о которой я пока не отваживаюсь даже подумать, мы достигнем, когда ты, подбодренный моим прилежанием, усядешься на меня верхом. Прошу тебя, надави на мое лицо всем весом своего тела, зажми мне бедрами голову с такой силой, чтобы я не смогла пошевелиться. Опиши вслух то время, которое мы потратим на это, и пообещай: у нас достаточно времени! Угрожай мне, что будешь держать меня в такой позе несколько часов подряд, если я не выполню как следует то, что от меня требуется. Ты можешь заставить меня часами томиться, придавив мне лицо всем своим телом! Не оставляй своих усилий, пока я не почернею. Я письменно требую от тебя упоения. Ты легко догадаешься, каких еще более острых утех я жажду. Я не осмеливаюсь написать здесь о них. Письмо не должно попасть в чужие руки. Влепи мне несколько пощечин наотмашь! Не обращай внимания на мой крик: «Нет!» Не следуй моему призыву. Не слушай мои мольбы. Что касается моей матери: не смотри в ее сторону!»
