— Хорошо, упаковывайте. А сладости? У вас есть сладости для деток такого возраста?

— Печенье, пюрешки, смузи, соки? Что именно вас интересует?

Я только рот открываю. Откуда я знаю, что лучше взять ребенку в этом возрасте: пюре или сок, а может смузи?

— Обычно берут печеньки, детки их любят и там натуральный состав, — улыбается девушка, замечая мое замешательство. Можете взять и сок тоже.

Я киваю и прошу ее упаковывать. Понятия не имею, что можно есть маленькому сыну Богдана, но надеюсь, что хоть что-то. Если что — будет играть игрушками. Все покупки складываю в машину, а дома выгружаю только те, которые купила Дане. Богдан с сыном ждут меня дома, и я уже опаздываю, все никак не могу себя заставить поехать. Это ведь ребенок. Сын. Что, если я ему не понравлюсь? Какое будущее тогда нас ждет?

Не знаю как, но до дома Богдана добираюсь быстро. Паркуюсь, беру пакеты в руки и иду к привлекательной высотке. Богдан встречает меня на пороге прямо с ребенком. Я даже рот открываю от неожиданности, потому что сын у него на руках. Такой маленький, я бы даже сказала крошечный. Хнычет, видно, что не очень доволен и капризничает. Маленький совсем, хотя Данька еще меньше, но его-то я видела с пеленок, и уже привыкла. Новый ребенок в моей жизни появляется слишком неожиданно. И громко.

Я прохожу внутрь, целую Богдана в щеку. Чмокаю по-быстрому, потому что в этот момент его сын хнычет.

— Извини, мы сегодня капризные, — Богдан обнажает идеально ровный зубной ряд. — У нас зубки режутся, так что… ночь обещает быть веселой.

Я улыбаюсь и быстро скидываю с себя обувь и одежду, тащу пакеты в гостиную. Говорю, что купила печенье и сок. Не знала, можно ли, но взяла.

— Там есть печенье? — Богдан кивает на пакеты. — Доставай сейчас же!

Я быстро распаковываю печенье и протягиваю одно малышу. Он тут же резво хватает его в руку и пихает в рот.

— Рома определенно доволен.

— Теперь я хотя бы знаю его имя.

Ребенок и правда замолкает. Увлеченно жует печенье, измазывая Богдана в кашице, что выпадает у него изо рта. Это так мило, что я с глупой улыбкой засматриваюсь на своего мужчину, который в клетчатых штанах и серой растянутой футболке нянчит ребенка. Он весь измазан в печенье: лицо, подбородок, шея, Рома не скупится, достает печеньку из рта, проводит мокрым куском по лицу Богдана и запихивает обратно, с жадностью вгрызаясь в лакомство.

— Ты знал, что он перестанет плакать?

— У него зубки режутся, гель Анжелика привести забыла, а я только заказал, поэтому хожу с ним на руках успокаиваю. Палец, как в пять месяцев уже не дашь, зубов много, кусает больно.

Я чувствую себя полнейшей идиоткой, потому что не знаю о детях практически ничего. Хотя не так. Не знаю о проблемах прорезанных зубов, потому что Данька еще маленький и Настя не жаловалась, а других знакомых у меня попросту нет. Зато все об этом знает Богдан. Казалось бы, я ведь женщина. Определенно должна знать хотя бы элементарное, но рядом с ним чувствую себя неумехой и обещаю, что обязательно прочту несколько статей из интернета.

Глава 27

— Ты уверен, что у него режутся зубки? — спрашиваю, хотя мне не по себе.

Кто я такая, чтобы указывать Богдану? Он отец, и он лучше знает. Правда, я сегодня прошерстила несколько интересных статей по прорезыванию зубов. Мы с Богданом сделали всё: массировали десна, давали охлажденную игрушку грызть и мазали гелем. Не помогало ничего. К вечеру у Ромы поднялась температура, и Богдан попросил отмерить жаропонижающее по инструкции. Я все сделала, а через час у мелкого снова поднялась температура.

— Ты точно дала точную дозу по инструкции?

— Пять миллилитров я отмерить могу, — отвечаю резко, так что тут же себя одергиваю.

Он отец, а это его ребенок и он сделает все, чтобы убедиться в правильности моих действий. Тем более, когда его сыну плохо. Спустя полчаса, когда температура только растет, я начинаю сомневаться в себе сама. Вспоминаю. Нет, я точно дала пять миллилитров, так, как написано в инструкции. Это ведь ребенок. Я не могла ошибиться.

— Побудь с ним, я наберу Анжелику, спрошу, как долго у него это. Вдруг она что-то напутала.

Богдан дает мне ребенка на руки. Я крепко его обнимаю и пытаюсь успокоить, сделать так, чтобы ему стало легче. В том, что это действительно режутся зубки, сомневаюсь. Особенно, когда замечаю, как трудно Ромка дышит. Разве проблемы с дыханием могут быть при прорезывании зубов?

— Ну что там? — спрашиваю, когда возвращается Богдан.

— Она не помнит. Говорит, няня была, а звонить ей уже поздно.

— Может, поедем в больницу или вызовем скорую? Мне не нравится, как он дышит. Со свистом. Ты прислушайся. Да и температура так быстро при прорезывании зубов не поднимается, я читала.

Богдан хмурится, внимательно смотрит на сына, а потом кивает. Снова кому-то звонит, подносит трубку к уху, говорит, что нужна скорая помощь. До приезда врачей мы старемся отвлекать Рому и постоянно меряем температуру. Давать еще одно лекарство так скоро нельзя, да и температура пока в пределах допустимого — тридцать восемь и три.

До приезда врачей она поднимается почти до тридцати девяти. Я уже прошу Богдана разбавить уксус с водой или дать другое лекарство. Мне страшно, я вовсе не привыкла ежедневно бороться с повышенной температурой у детей, да и видеть, как они капризничают и у них что-то болит — тоже. Несмотря на то, что ребенок не мой, я чувствую ответственность за него. Меня трясет от одной мысли, что с ним может что-то случиться, что мы, не дай бог, провороним момент, когда температура вскочит слишком сильно.

Когда раздается звонок в дверь, я позволяю себе выдохнуть. А когда в комнату заходит несколько человек, одетых в медицинские костюмы, становится чуть легче. Я понимаю, что они точно знают, что делать в таких случаях.

Доктор расспрашивает о ребенке, собирает анамнез и только потом приступает к осмотру. Сразу же отмечает жар и приказывает фельдшеру приготовить раствор для инъекции, после смотрит горлышко, ротик, говорит, что зубки у него не режутся и проблема в другом. После Рому слушают. Доктор, пожилой седовласый мужчина, внимательно вслушивается в то, как малыш дышит и после ставит неутешительный диагноз:

— Двусторонняя пневмония! Требуется срочная госпитализация.

Мы молчим. Я в шоке, Богдан кажется тоже.

— Родители! — возвращает нас к действительности врач. — В больницу ехать будете или отказ?

— Будем! — выдаю первой. — Конечно, едем. Нам же можно поехать вместе с ним?

Доктор улыбается и встает с дивана:

— Нужно, голубушка. Нужно.

На сборы у нас уходит минут пять. Богдан не успел распаковать все, что передала его бывшая жена, поэтому мы быстро сложили одежду, соску и бутылочку и последовали на выход. После укола Ромке стало чуть легче, у него спала температура и он уснул прямо в машине у меня на руках.

В больнице нас с ним сразу определяют в палату. Документами занимается Богдан, а я что-то понятия не имею, что делать. Только сажусь на кровать с маленьким, но вдруг потяжелевшим тельцем и смотрю в одну точку перед собой. Во сне Ромка почему-то кажется тяжелее, поэтому мне приходится подложить под руку подушку, чтобы хоть как-то облегчить себе задачу.

— Все еще спит? — спрашивает Богдан, заходя в палату. — Ты проверяла, он дышит?

— Глупости не говори, конечно! Сопит смешно так, ты только послушай!

Я стараюсь крепиться, хотя у самой наворачиваются слезы на глаза. По соседству от нас с Игорем жила молодая семейная пара с ребенком. Ему было около полугода, когда врачи диагностировали пневмонию. Не знаю, какой там был случай и что именно пошло не так, но домой она вернулась в черном платке. Потом их семья распалась и они продали квартиру. Мне ужасно страшно, что с Ромой может что-то случиться. Не дай бог. Богдан это не переживет, а я… как я могу оставаться равнодушной после той связи, что у нас возникла?

— Ты как? Не тяжело? Давай я переложу его в кроватку.