Видно, что не привыкать ей к такому труду. Хотя вряд ли инженер на железной дороге имел столь низкое жалование, что не мог позволить своей семье одеваться в готовое платье из магазинов. Да и машинка швейная, как мне показалось, не из дешёвых была. Походила на старинный «Зингер» с ножным педально-ременным приводом. Был когда-то такой агрегат у моей бабушки. Подарок деда, вернувшегося в сорок пятом. Как он из Германии допёр эту трофейную дуру до дома, даже представить не могу. Там одно чугунное основание весило недурно, да плюс сама машинка.

В общем, не похоже было, что девушка по нужде за шитьё засела. Либо хобби это у неё такое, либо она сейчас подобным образом нервы свои успокаивала. А в том, что смерть мужа сильно расстроила Агафью Егоровну, можно было не сомневаться. Я это почувствовал с первых же секунд нашего с ней разговора.

Нет, она не рыдала, не истерила и с нами была предельно обходительна. Но сдержанность и напускное спокойствие явно стоили девушке неимоверных усилий.

– Я очень рада, господа, – узнав о цели нашего визита, заявила она тихим голосом, – что коронное сыскное ведомство приняло во внимание и не пренебрегло моим прошением, назначив дополнительное расследование этого злополучного происшествия. И я надеюсь, господа, что вы не припишете моему радению меркантильный интерес, означенный лишь желанием вытребовать с железной дороги пособие.

– Ни в коей мере, сударыня, – опередил меня Тимон. Мне оставалось лишь кивком подтвердить его слова.

– Прекрасно. Поскольку я, хорошо зная Ивана Федотыча, никак не посмела бы подвергнуть сомнению его разумение и старание в работе. Мне надобно правду знать, а без пособия я уж как-нибудь обойдусь.

– Агафья Егоровна, – я позволил себе чуть ускорить процесс, – мы с вами согласны и ничуть не сомневаемся, что нарушением техники безопасности лишь отговорка руководства, не желающего знать истинных причин инцидента. Мы и прибыли, чтобы разобраться во всём. И нам потребуется ваша помощь. Совсем небольшая. Нам нужно, чтобы вы проводили нас на могилу вашего мужа.

Вдова взглянула на нас с сомнением, видимо, силясь понять, каким образом посещение могилы может способствовать расследованию. Пришлось пояснить:

– Видите ли, сударыня, я обладаю некоторыми способностями, позволяющими общаться с душами умерших. И очень надеюсь увидеть глазами вашего супруга события, предшествующие гибели.

– Но с того дня прошло уже более седьмицы, – Агафья Егоровна глянула на меня ещё более недоверчиво. – Да и кремировали его в тот же день, как нашли. Ни взглянуть, ни проститься мне даже не позволили.

– Мы в курсе, сударыня. Но всё же намерены попробовать. Вдруг да получится.

– Что ж, если вы настаиваете, – кивнула вдова, – не смею перечить. Позвольте лишь приберу работу да упрежу соседку, чтоб приглядела за моей Сонюшкой.

Минут через десять мы уже выехали на кладбище, привлекая прохожих зевак отчаянно дымящей трубой нашего парохода. Видать, сегодня Тимонилино заправил топку не сильно качественным углём. Да ещё и ветер был попутным, а двигались мы по неровной дороге не так чтобы быстро. Поэтому, несмотря на жару, пришлось нам с орком надевать защитные плащи, очки, а носы укутывать шарфами. Агафья Егоровна от очков отказалась и просто зажмурилась, прикрыв лицо шейным платком.

Но один чёрт, пока добрались до кладбища, все здорово надышались едким дымом и прокоптились насквозь. Ещё и вспотели нещадно.

Кладбище оказалось не очень большим. По крайней мере, не таким большим, к каким я привык в своём мире. И никаких оградок, как у нас, зачем-то старающихся застолбить как можно большую территорию для покойника и иной раз сильно мешающих передвигаться по кладбищу. А ещё новых могил здесь обнаружилось совсем чуть. В принципе, могли бы и сами всё найти, не тревожа вдову. Просто вместо того, чтобы сразу пройти к нужному месту, пришлось бы обойти эту юдоль печали по периметру, читая имена усопших на свежих захоронениях.

Понятное дело, памятники на таковых ставить было рано, земле предстояло ещё порядочно осесть. Так что из могильных куч торчали пока лишь одни фанерные таблички, навроде тех, что размещают иногда у нас на газонах с требованием не ходить по траве.

Народу почти не было. Несколько индивидуумов вяло ковыряли землю вдали, похоже, взявшись за работу совсем недавно. Яму выкопать успели лишь по колено и дальше углубляться особо не спешили, уделяя гораздо больше внимания не труду, а большой бутылке, чинно передаваемой из рук в руки.

Едва мы добрались до нужной могилы, горка земли на которой, кстати, была совсем невелика, Агафья Егоровна уселась на корточки возле кривовато установленной таблички и принялась зачем-то поправлять сложенные рядом букетики цветов, при том что-то тихонечко нашептывая. Тимон молча встал в сторонке, понимая, что не стоит меня сейчас ничем отвлекать, а сам я, тоже присев, закрыл глаза и постарался настроиться на нужный лад.

Очень я надеялся, что не зря в моём мире отмечают девять и сорок дней после кончины человека, считая, что до тех пор душа его не исчезает, а витает где-то поблизости, наблюдая за живыми близкими. Возможно, это так оно и есть. И, хотелось верить, что в этом мире у высвобожденных душ не более короткие сроки привязки к телу.

Очень долго ничего не происходило. Очень. Ноги стали затекать, и я просто плюхнулся задом на землю, плюнув на приличия и чистоту одежды.

Чуть поёрзав, уселся поудобнее. Немного отвлекал шёпот вдовы, но не приказывать же ей было заткнуться.

Впрочем, она и сама в конце концов умолкла, позволив мне сконцентрироваться и перестать замечать окружающий мир.

Ещё пару минут в моём восприятии тонкого мира ничего не изменялось, будто и не было его вовсе. Но потом едва ощутимое волнение невидимых материй вдруг зародилось прямо передо мной. До сей поры невозмутимая пустота чуть уплотнилась, образовав слегка вибрирующий сгусток энергии. А тот в свою очередь, приблизившись вплотную ко мне и словно пропустив тонкое щупальце прямо сквозь череп, пощекотал мой мозг.

Я открыл глаза, но почему-то не увидел дымного облачка, в виде которого моё воображение обычно воспринимало души покойных. Даже никакого марева, пусть и еле заметного. Ничего. Однако я совершенно явственно ощущал присутствие чьей-то, как это здесь называют, тонкой оболочки или информационно-биологического поля. Оставалось лишь убедиться, что принадлежало это эфемерное образование именно инженеру Ильину, а не какому-нибудь другому усопшему из соседней могилы.

Вновь закрыл глаза в надежде почувствовать прикосновение чужой души. И на этот раз долго ждать не пришлось. Всего пара секунд, лёгкий холодок в позвоночнике, и чёткая яркая картинка заполнила мой разум.

Вполне ожидаемые рельсы перед глазами. Значит, точно с Ильиным контакт я наладил. Вряд ли на кладбище полно усопших железнодорожников, учитывая, что паровозы только-только появляются в этом мире.

Так, полотно впереди раздваивается. Одна из линий сворачивает направо. В месте ответвления рядом с рельсами торчит станина флюгарки – ручной переводной стрелки с зажжённым фонарём наверху и торчащими сбоку рычагами. Я такие устройства разве что в кино раньше видел. За верхний рычаг нужно дёргать, чтоб рельсы сдвинуть, а на нижнем противовес присобачен для облегчения работы.

Ильин, похоже, как раз к стрелке направлялся. Смотрел то на неё, то себе под ноги, демонстрируя не очень чистые и сильно разбитые, попеременно мелькающие перед моим взором яловые сапоги. Шагал, кстати, не по шпалам, а рядом по насыпи, громко шурша гравием. А позади инженера, вероятно, ещё кто-то шёл, потому как звук шагов периодически словно эхом обзаводились. Я сначала даже подумал, что мне это мерещится.

Но нет. Где-то за спиной раздался гудок паровоза. Инженер, уже почти добравшийся до стрелки, оглянулся, всматриваясь вдаль и цепляя краем глаза фигуру мужчины. Совсем мельком.

Лица разглядеть не удалось. Незнакомец как раз тоже обернулся на звук громкого протяжного сигнала, а потом и сам инженер решил вновь уделить внимание флюгарке.