- Шею сильнее массируй, солнце мое, - проурчал, жмурясь от удовольствия, Гурвич, разлегшись на лавке в предбаннике.
Тонкие женские пальцы, оказавшиеся на удивление сильными, массировали мышцы и вызывали истому.
Девки были местные, молодые, развратные и, по московским меркам, удивительно дешевые. За тысячу рублей, пиво, водку и закуску они уже второй день скрашивали одиночество двоих институтских друзей, утомленных московской суетой. При этом девки считали, что им подвалило просто немыслимое счастье, потому что деньги в Замяткове уже несколько лет являлись редкостью и роскошью. Фабрика и два совхоза дышали на ладан, и заняться в этих местах было нечем.
- Я устала, - капризно произнесла Натаха, встряхивая руками. Замандавалась вся.
В выражениях она не стеснялась, и Гурвич имел счастливую возможность слегонца пополнить свой запас нецензурных и ругательных слов.
- Ничего, - сказал он. - Еще чуток поработай. Потом пивком поправимся.
Это обещание воодушевило девушку, и она начала мять спину клиента с новой энергией.
- Развлекаетесь, - констатировал худосочный, с глазами профессионального мошенника, вечно улыбающийся Рома, зайдя в предбанник.
- Балдеем, - кивнул Гурвич.
- Мы уже потрахались, - незатейливо проинформировала Наташка. - А где Нинка?
- За пивом услал. А у меня чего-то машина барахлит.
- Какая? - хмыкнул Гурвич.
- Та, что на колесах. А ты что подумал? С этим все ништяк.
- Это радует, Рома...
- Полезу под железяку, - вздохнул хозяин фазенды.
- И охота? - удивился Гурвич.
- Завтра не заведется, - Ромка вышел. Дверь со скрипом закрылась. И Гурвич снова расслабился под сильными пальчиками массажистки...
Так бы лежал и лежал... Хорошо... Но хорошо не бывает долго.
Затренькал мобильник. Точнее, вдарил бойко и громко саунд-трек из нашумевшего блокбастера "Звездная дорога". Брать трубку страшно не хотелось. Но абонент был настойчив, если не сказать настырен. Телефон звонил и звонил. Гурвич переборол желание заткнуть его, бросив с размаху на пол, чтобы только осколки в стороны брызнули. Нехотя протянул руку.
- Кто там? - растягивая слова, произнес он.
- Это Санин.
- Здорово, - Гурвич закряхтел, как старый дед, и приподнялся на лавке, по ходу легонько шлепнув Наташку по округлому заду. - Палыч, если бы ты только знал, от чего меня отрываешь...
- Плохи дела, Алешенька.
Санин всех знакомых и своих студентов называл уменьшительными именами, отчего у многих закрадывались подозрения по поводу правильности его сексуальной ориентации.
- Что случилось? - встревожился Гурвич, вдруг поняв, что голос у третьего члена их научной группы доктора математических наук Санина потерянный.
- Белидзе...
- Что Белидзе?
- Он умер.
- В смысле?
- Он умер. Погиб. Покончил жизнь самоубийством. Наглотался снотворных таблеток. Достаточно?
- Так, Палыч. Успокойся и не кипятись... Ерунда какая-то. Как Белидзе мог покончить жизнь самоубийством? Сейчас, когда все на мази?
- У него спроси! - По голосу Санина ощущалось, что в его душе трепетала, как птица в клетке, пытавшаяся вырваться на простор, истерика.
- Так... Успокойся... Успокойся, - как заклинание повторял Гурвич. В предбаннике было жарко. Но в груди возник сквознячок. Холодный такой сквознячок, от которого замерзает сердце. - Я сейчас собираюсь и еду... И мы что-нибудь придумаем.
- Что мы можем придумать?
- Так. Успокойся, - то ли себе, то ли собеседнику сказал Гурвич. Дал отбой. И присел на лавке, замерев и тупо уставившись в дощатую стену, на которой был зачем-то накрепко прибит барометр.
Девушка настороженно погладила его по плечу.
- Ну, котик, чего случилось? Он не ответил.
- Чего киснешь, красавец?... Ох, какой хмурый. Сейчас мы тебя успокоим, - она потерлась голой грудью о его плечо, ее руки поползли вниз.
- Отстань! - заорал Гурвич, резко оттолкнув ее.
- Ты чего, совсем? - обиделась Наташка.
- Извини... У меня... У меня друг умер.
- Как умер?
- Отравился... Или отравили...
- Отравили?! - изумленно уставилась на него девушка.
- Да... Но это начало. Всех нас перебьют... Я как чувствовал...
Он начал одеваться.
- Надо ехать... Надо...
Девушка смотрела на него, как на психа...
- Извини, крошка, - застегнув рубашку, кинул он ей. - Пока.
Он вышел из бани, согнувшись от удара мокрого снега. С утра зарядил этот снег, будь он неладен. И тучи - низкие, давящие. Куда подевалось вчерашнее солнце?
- Во, психический, - покачала головой деваха, глядя на захлопнувшуюся дверь.
* * *
- Люблю огонь, - сидящий на корточках молодой плечистый чеченец с наивным дурашливым лицом ткнул кочергой в уютно потрескивающие в камине поленья. - В горах огонь - тепло, хорошо... И редко.
- Почему редко? - спросил Глеб, комфортабельно устроившийся в плетеном кресле с мягкими подушками.
- Огонь - нельзя. Самолет прилетит. Вертолет прилетит. Снайпер ударит... В спальный мешок спишь. Там хорошо. Тепло. Но огонь лучше.
- Долго воевал?
- С тринадцати лет. Отец воевал... Я воевал. А ты?
- Пришлось маленько.
- За кого воевал?
- За всех, - хмыкнул Ратоборец.
- За всех - это правильно. Дураки воюют просто так. Умный воюет за деньги. Нет денег - нет война.
- Хорошо хоть платили? - поинтересовался Глеб.
- За работу. БТР убил - платят много. Солдат убил - платят так себе. Офицер убил - платят нормально. Война. Выгодно.
- Это верно...
- Руслан хорошо тебе платит? - как бы невзначай бросил молодой чеченец.
- Иногда неплохо... Чаще - так себе.
- Руслан жадный... Ты сильный. В тебе воин виден. Сейчас мы с братом отлежимся, тогда поехали с нами Чечня.
- В горах воевать?
- Зачем в горах? Кто сейчас в горах воюет? Дома живешь. Хорошо кушаешь. Днем спишь. Ночью свиней режешь...
- Свиней?
- Которые в военной форме...
- И много заработать можно?
- Как работать будешь, - в голосе молодого чеченца зазвучали зазывные нотки, как в рекламе памперсов. - Ты воин. Мину, фугас класть можешь. Стрелять умеешь. Кроме того, ты русский, в форму тебя оденешь - от солдата не отличишь. Не то что мы... Денег много получишь. Богатый будешь.
- Денег... Каких? Фальшивых?
