Впервые он поднял взгляд. Его глаза смотрели ровно, только слабая тень тоски угадывалась в них, словно звуки рыданий из-за закрытой двери.

– Это как болезнь, – прошептал граф. – Как лихорадка. Война повсюду. Жестокость. Убийства, некоторые из них совершил я сам. Кровь течет как вода. Я все время чувствую это – крики умирающих раздаются в Силе, отзываясь во мне эхом. Я похож на вену, которая вот-вот лопнет.

Он взял себя в руки; пожал плечами; продолжил:

– Я дошел до предела. Я уже не знаю, что правильно, а что нет. Я устал, учитель. Я так устал. И, как всякий старый человек, чья смерть близка, я хочу вернуться домой.

Маленький голографический Дуку взял присланную Йодой свечу, повертел ее в сморщенных пальцах.

– Я хочу с вами встретиться. Но никто за пределами Храма не должен об этом узнать. За мной все время следят, а вокруг вас, учитель, намного больше предателей, чем вы думаете. Придите ко мне; Джей покажет путь. Мы поговорим. Обещаю, что больше ничего не случится. Разумеется, я верю в вашу честность, учитель, но даже вас используют намного сильнее, чем вы догадываетесь. Если мои союзники проведают, что вы летите ко мне, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить вас. Если они догадаются, зачем вы летите, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить меня.

Его взгляд снова сделался деловым и пронизывающим.

– Я буду разочарован, если вы используете мое предложение как повод извлечь тактическое преимущество. Если я увижу малейший признак того, что в направлении Хайдианского пути перебрасываются новые войска, я покину свое нынешнее пристанище и буду продолжать войну до тех пор, пока боевые крейсеры дроидов не выжгут Корусант дождем плазменного огня. Не берите с собой никого, кроме джедаев. – Он улыбнулся кривой, печальной усмешкой. – Некоторые секреты нужно держать в семье…

Дуку, граф Серенно, предводитель могучей армии, один из богатейших жителей Галактики, легендарный фехтовальщик, бывший ученик, гнусный предатель, блудный сын, замерцал перед древними глазами Йоды и погас.

Йода снова нажал на кнопку питания и прослушал запись еще три раза. Погрузившись в размышления, он взобрался на свой любимый камень. Наверху, в его комнатах, накапливались сообщения со всей Республики: донесения от командующих войсками; вопросы от далеких джедаев насчет их разнообразных заданий и приказов; возможно, вызов в Сенат или просьба прибыть на совещание к канцлеру. Слишком хорошо знал он силу всех этих встревоженных глаз. Сегодня им всем придется подождать. Сегодня больше всех мудрость Йоды нужна самому Йоде.

Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь очистить разум при помощи медитации, пробуждая образы вокруг себя.

Ладонь Дуку на свече, эмоции гудят, как ток, заставляя его пальцы дрожать.

Джей Марук дает краткий отчет в Зале Совета, на его впалой щеке, обугленный рубец от удара световым мечом.

Еще дальше, он и Дуку в пещере на Джеонозисе. Шипение и мелькание гудящих мечей в темноте, прекрасное, как танец стрекоз, и Дуку – двадцатилетний парнишка, а не этот старик, бормочущий на эмиттере меча бедной Чжан. Йода медленно опустил уши, все глубже погружаясь в Силу. Под прикосновениями его разума время таяло, как лед, прошлое и настоящее сливались воедино. Этот гордый мальчишка шестьдесят лет назад пробормотал в саду: «Каждый джедай – это ребенок родителей, которые решили, что могут обойтись без него».

Маленькая Чжан Ли-Ли, восьми лет от роду, обрызгивающая орхидеи в Зале тысячи фонтанов. Яркий солнечный день, свет льется потоком сквозь транспаристальные панели, Ли-Ли выпускает облака тумана из своего распылителя и заливается смехом каждый раз, когда маленькое облачко разбивает солнечный луч на эфемерные полоски красного, зеленого и фиолетового цветов. «Учитель, учитель, я делаю радуги!» Эти цвета еще не означают ни военные сигналы, ни навигационные огни космических кораблей, ни клинки световых мечей. Просто маленькая девочка делает радуги.

Дуку, только что привезенный с Серенно, угрюмый и уже достаточно взрослый, чтобы знать, что мать отказалась от него. Достаточно взрослый, чтобы понять: в мире существует предательство.

Вокруг Йоды бурлила и журчала вода, словно время прошлое и время настоящее, быстротечное и ускользающее; и вдруг рядом с ним появился Квай-Гон. Было бы неверно сказать, что мертвый джедай пришел к Йоде; правильнее сказать, что Квай-Гон всегда был здесь, в неподвижной точке, вокруг которой вращается время. Квай-Гон словно ждал, когда Йода отыщет непроторенный путь и войдет в не открытую никем дверь в сад, что в самом сердце всего.

Йода открыл глаза. Присутствие Квай-Гона в Силе было таким же, как всегда, – решительным и энергичным, похожим на моток прочного каната, завязанного крепким морским узлом. «Стал волной он, – подумал Йода. – Волной без берега».

Он постучал по рукояти меча Чжан Ли-Ли.

– Видел ты?

«Да».

– Хитер ход его. Если поеду я к нему, подальше от Хайдианского пути держать корабли Республики я должен. Отвергнуть предложение о мире должен я или дать ему еще несколько месяцев отсидеться в его логове.

«Он фехтовальщик, – согласился Квай-Гон. – Использование ошибок, выбор позиции, преимущество – для него все это так же естественно, как дыхание».

– Мой бывший ученик – твой бывший учитель, Квай-Гон. Правду говорит он?

«Он думает, что лжет».

Уши Йоды встали торчком.

– Хм-м?

«Он думает, что лжет».

Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.

– Да-а-а-а! – прошептал он.

Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Квай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он – отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.

Настоящие сны – они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.

Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно – за последний год почти каждую ночь. Путаные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивалось тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал – со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.

Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.

Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: «Рад Тарн погиб!» Уи хотел спросить: «Кто такой Рад Тарн?», но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч, – тот просто ошивался в его голове, как привидение.

Не было ничего – ничего! – хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая, – разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.

На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив – колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови – его.

В углу комнаты монотонно тикали древние часы, что висели на металлическом шкафу, напоминавшем переплетение шипов и колючих лиан. Их удары казались замедленными и неритмичными, словно пульсация умирающего сердца.