— Не буду спорить! — рассмеялся Теодор.

— Вы сказали о своей семье, — подала голос Орианна. — Я слышала, что вы женились совсем недавно. Она красивая, ваша жена?

— Да, мне кажется, что Мадлен — самая красивая женщина из всех, кого я встречал.

— И вы счастливы?

— Вполне.

— И уже скучаете по ней?

— Я начал по ней скучать, едва выехав из дома.

Он заметил, что маркиз смотрит на него с задумчивой улыбкой.

— Ты истинный де Лианкур, — произнёс он. — Любовь для тебя важнее выгоды.

— Может быть, — пожал плечами Марк. — Хотя раньше я полагал, что эта странность характера досталась мне от отца.

— Не исключено, — согласился старик.

После обеда Орианна с нежной улыбкой поцеловала в щёку сначала маркиза, потом Теодора, а затем нерешительно взглянула на Марка и тот с усмешкой кивнул. Рассмеявшись, она наклонилась и звонко чмокнула и его, после чего удалилась, оставив мужчин с их делами и полным графином вина.

— Я хотел бы допросить де Шательро и его подельника, — проговорил барон, когда дверь за ней закрылась. — Слуга, к сожалению, нем, вряд ли удастся узнать от него что-то полезное. А вот оруженосец должен знать многое.

— Они там внизу, — помрачнев, сообщил де Лианкур. — Мои палачи в полном твоём распоряжении.

— Возможно, мы обойдёмся без них. Я уверен, что мне удастся развязать им язык, не прибегая к крайним мерам. Тем более что я хочу передать их в руки королевского суда, а там теперь уже не так доверяют признаниям, полученным под пыткой. Все смертные приговоры теперь утверждает сам Жоан, и он просматривает дела весьма тщательно, чтоб не допустить трагической ошибки.

— Он не похож на своего отца, — вздохнул де Лианкур. — Взвалить на свои плечи столь тяжкую ношу и так ограничить себя в средствах… Это нелегко.

— Верно, и именно поэтому ему нужны надёжные союзники при дворе.

Маркиз хмуро взглянул на него.

— Я прекрасно вижу, куда ты клонишь, но я слишком стар, чтоб снова ввязываться в придворные интриги. Не говоря уж о том, что я до сих пор сердит на Армана и Ричарда. Впрочем, я подумаю. Если я получу от короля то, что мне нужно, то соглашусь поддержать его реформы, как поддерживал все начинания Армана, пока не покинул двор. Когда ты хочешь допросить этих мерзавцев? Я пойду с тобой. Де Шательро своими выходками выставил меня дураком! Я чуть не отдал ему Орианну и её приданое. И мне теперь ещё придётся оправдываться за то, что я заточил в темницу владетельного сеньора. Не лучше ли было придушить его по-тихому в камере?

— Не лучше, ваше сиятельство, — покачал головой Марк. — Что же до оправданий, то я с лёгкостью избавлю вас от этого.

— Каким образом? — спросил Теодор. — Шательро весьма влиятельны на западе королевства. У них полно родственников и, я слышал, что есть влиятельные союзники при дворе.

— Это не имеет значения в данном случае, — небрежно заметил барон. — Я думаю, что мы можем поговорить с этим разбойником прямо сейчас, а потом я допрошу их официально. Мне понадобится писарь и пара палачей для острастки.

— Ты получишь всё, что тебе нужно, — кивнул маркиз.

Казематы Лианкура были так же темны и пугающи, как светел и уютен был замок над ними. Марк долго спускался вниз за маркизом и Теодором по крутым лестницам и проходил по длинным галереям, по обеим сторонам которых в проёмах тяжёлых арок гулко отдавалось эхо. Здесь было темно, и огни факелов в руках сопровождавших их стражников тревожно метались, озаряя красноватыми отсветами выщербленные временем стены. Воздух здесь был спёртым, и иногда откуда-то раздавались тяжкие стоны, от которых в страхе сжималось сердце, и только потом становилось понятно, что это всего лишь завывание сквозняка в вентиляционных шахтах.

Должно быть, сам спуск сюда любому узнику казался началом мучительных пыток, но, как ни странно, Шательро, сидевший в узкой клетке за проржавевшей решёткой выглядел вовсе не испуганным, а, скорее, возмущённым. Окинув раздражённым взглядом подошедших к нему людей, он резко спросил:

— По какому праву вы удерживаете меня здесь? Я приехал к вам как гость, а вы заперли меня в этой клетке как дикого зверя! Или думаете, что ваша близость ко двору оправдывает это беззаконие? Но вы имеете дело не с беглым каторжником и не с бродягой! Я — виконт де Шательро, знатный и уважаемый человек, и я могу рассчитывать на защиту своей жизни и свободы.

— Кто ж будет защищать вашу жизнь и свободу после того, как вы пытались убить меня? — с иронией поинтересовался Марк, опершись на край клетки и глядя на сидящего в ней узника сверху вниз.

— Это было самообороной, — заявил Гастон. — Вы сами напали на меня.

— Со связанными руками, — кивнул Теодор. — Он, однако, ловок!

— Его руки вовсе не были связаны! — раздался из темноты голос оруженосца, тоже, видимо, сидевшего в такой же клетке неподалёку. — Я могу подтвердить это!

— Твоё слово против слова барона? — уточнил Теодор, обернувшись.

— Моё против твоего! — крикнул тот.

— А моё против барона, — усмехнулся де Шательро. — Я знаю, что его светлость весьма влиятелен при дворе, но меня знают в западных землях, у меня там много сторонников. Вряд ли король захочет портить с ними отношения. К тому же у меня тоже есть при дворе обладающие властью знакомые, которые без колебаний заступятся за меня.

— Что ж вы так стремились заручиться моей поддержкой, если у вас есть такая протекция в Сен-Марко? — поинтересовался Марк. — А, может, всё дело в том, что это не ваша протекция, а совсем другого человека? А, может, никакой протекции нет, и вы лишь жалко блефуете. Но вы же понимаете, что нам известна правда, и у вас нет способа переубедить нас, а никто другой здесь и сейчас за вас не вступится. Впрочем, я дам вам возможность защищаться упомянутыми вами средствами, поскольку намерен отвезти вас в столицу и передать в руки правосудия. Вот тогда и посмотрим, кто сломя голову кинется защищать проходимца, обвиняемого в многочисленных убийствах. Вы, и правда, полагаете, что разбойник с большой дороги сможет опровергнуть слова служащего тайной полиции, пользующегося особым доверием короля?

— Вы осмеливаетесь оскорблять меня, называя проходимцем, потому что я скован и засунут в эту клетку. Если б не это, я бы вызвал вас на поединок и убил!

— Нет, моя правая рука в порядке, а значит, шансов у вас не было бы. Впрочем, я не принял бы ваш вызов. Я не сражаюсь на дуэлях со всякими отбросами. И уж тем более не стану тратить время и силы на презренного убийцу.

— Это клевета! Вы просто пытаетесь уничтожить соперника в борьбе за сердце Орианны, а маркиз де Лианкур ради возвращения ко двору готов отдать вам её в наложницы!

— Да ты!.. — зарычал маркиз, хватаясь за кинжал, но Марк удержал его руку.

— Не тратьте на него силы, ваше сиятельство. Просто следите за тем, как слетит эта фальшивая позолота с вашего обидчика. Слушай, Гастон, или как там тебя зовут на самом деле, то, что ты сейчас сказал, это та позиция, которую ты собираешься отстаивать в суде? Жалкая попытка! Никто не будет тебя слушать.

— Посмотрим, — с угрозой проговорил тот. — Или королевский суд нынче не верит словам благородного человека?

— Благородный человек — это не про тебя, — процедил Теодор.

— Как вы правы, друг мой, — улыбнулся Марк. — Этого человека нельзя считать благородным даже формально, поскольку мы не знаем, кто он такой. Завтра нам предстоит нелёгкая миссия, мы будем извлекать из заброшенной шахты тела его жертв. И я с печалью полагаю, что среди них будет и тело настоящего виконта де Шательро.

— О чём ты? — насторожился маркиз, взглянув на него.

— Этот человек — не Гастон де Шательро, — заявил барон. — В этом я совершенно уверен.

— С чего вы взяли? — оскорблённо воскликнул тот.

— Подозрения возникли у меня в самом начале нашего знакомства, — ответил Марк, — когда ты заявил, что ожерелье в виде лебяжьих крыльев — это твоя фамильная драгоценность и досталось тебе от деда. Это было первой ложью, которая смутила меня. И дело было даже не в том, что ожерелье выглядело совсем новым. Видишь ли, такие ожерелья появились лишь после недавней военной кампании, когда участники горного похода короля Ричарда сподобились дважды узреть явление святой Лурдес. Многие из них после этого пребывали в благоговейном трепете и в честь этого события стали носить такие знаки. Кстати, образец для них изготовил придворный ювелир короля по его заказу. У меня тоже есть такое, правда, я не ношу его постоянно, поскольку имею и другие знаки отличия, и не считаю возможным обвешиваться драгоценностями, как статуя святого в храме. Впрочем, ты в войне не участвовал и таких подробностей можешь не знать. Для тебя это просто милая побрякушка. Затем ты с гордостью упомянул о том, что твой предок де Шательро служил принцу Филиппу, брату короля Анри Золотое копьё. Видимо, ты вычитал эту информацию в какой-то старинной книге, но не знаешь, что Филипп был обвинён в заговоре и убийстве своего отца короля Алфреда Сурового и публично казнён, так что вряд ли служба ему являлась предметом гордости этого семейства. Следующим достаточно ясным для меня знаком послужил тот кинжал с накладками из зелёного камня, который ты так гордо мне демонстрировал. Ты посчитал, что это змеевик, и тоже объявил его своим фамильным достоянием. Но, во-первых, это не змеевик, а зелёная яшма, во-вторых, мне знаком этот кинжал. Я сам заказывал его для Армана, когда он ещё был наследным принцем, а потом он наградил им графа де Бриенна, и тот поместил на него свой герб. И, в-третьих, ни один дворянин, особенно титулованный, не станет украшать оружие чужим гербом, и не позволит носить чужую символику своему оруженосцу. Серебряные пуговицы с гербом де Бриеннов на камзоле твоего так называемого оруженосца были последним подтверждением моей догадки, хотя я обошёлся бы и без неё.