«В ту пору я еще жила в царстве мечты, – вспоминала Лора. – Вдруг я в один прекрасный день разбогатею, вдруг я выйду замуж за лорда, вдруг, вдруг, вдруг!..»{47}

Мсье Сюрвиль – не лорд, и даже не маркиз. Да и без «де». Хотя… хотя это самое «де» всё-таки имелось. Эжен-Огюст-Луи был внебрачным ребенком провинциальной актрисы Катрин Аллен. Фамилия Сюрвиль – сценический псевдоним его матушки. А вот отец скончался ещё до рождения сына. На помощь матери-одиночке пришёл родной брат умершего отца, богатый руанец, который назначил побочному сыну брата годовую ренту в тысячу двести ливров. Ещё через какое-то время по решению суда Эжен был признан «побочным сыном покойного Огюста Миди де ла Гренере, имеющим право в качестве такового считаться наследником своего отца». Хотя юный Эжен продолжал называть себя Аллен-Сюрвиль.

Таким образом, мсье Сюрвиль – наследник «покойного Огюста Миди де ла Гренере», своего отца; следовательно, настоящий дворянин с достойной наследника частицей «де». Ничего удивительного, что инженер Миди де ла Гренере-Сюрвиль, в отличие от Лоры де Бальзак, считал девушку прекрасной для себя партией.

«На Новый год он явился с конфетами, но напрасно, – пишет А. Моруа. – Его банальные подарки встречали с пренебрежением. Однако в мае 1820 года молодой инженер наконец воспользовался своим правом на отцовское имя – Миди де ла Гренере – и наследство. Узнав о брачных планах сына, Катрин Аллен открыла ему тайну его рождения. В письме, адресованном графу де Бекке, генеральному директору ведомства путей сообщения, Эжен указывал, что его матушка до сих пор не позаботилась добиться исполнения давнего решения суда, а потому ему пришлось съездить в Руан, чтобы узаконить свое гражданское состояние. И он просил отныне именовать его Миди де ла Гренере-Сюрвиль»{48}.

Последнее обстоятельство многое меняло. Пожизненная рента молодого человека могла обеспечить семье жизнь в достатке. Лора извелась: но он ведь даже не маркиз!

– Послушай, деточка, такими женихами не бросаются! – насела на капризную дочурку матушка. – Мсье Сюрвиль – инженер, имеет приличное жалованье… У него впереди прекрасная карьера! Хорошенько подумай, дочь моя, хотя и думать нечего: блестящая партия!..

Пьер Сиприо: «Лора строила воздушные замки. Она хотела выйти замуж за юного и прекрасного пэра Франции, карета которого была бы украшена старинным родовым гербом. Все претенденты получали безоговорочный отказ. Один – “из-за слишком худых ног, другой – из-за близоруких глаз, третий – из-за фамилии Дюран”. Сюрвиль не вскружил голову Лоре, но к нему она в конце концов почувствовала симпатию».{49}

Лора была послушной дочерью. 18 мая 1820 года она выйдет замуж за мсье Сюрвиля. Венчались в парижской церкви Сен-Мерри, куда съехались многочисленные гости и родственники. Но всё это явилось некой парадной вывеской. А суровая правда заключалась в том, что жених оказался заурядным инженером второго класса со скромным жалованьем в двести шестьдесят франков в месяц, что было меньше условий, оговорённых в брачном контракте.

Однако в данной ситуации Лора повела себя в высшей степени достойно. Победила её покладистость. Как правильно замечает Андре Моруа, не в силах похвалиться настоящим, она «сама придумывала себе блестящее будущее. Уж она-то продвинет мужа по службе, пустит в ход свои связи и добьется для него подряда на строительство всех каналов Франции».{50}

Лора де Сюрвиль оказалась прекрасной женой, во многом слепившей свою семью собственными руками.

За полтора года жизни в «литературной мансарде» Оноре Бальзак набил немало творческих шишек, которых ему потом хватило на годы вперёд. От здорового духа почти ничего не осталось – впрочем, как и от здорового тела. Парнишка так отощал, что матушка почти в категоричной форме заставила сына вернуться в лоно семьи, окружив «гения от литературы» домашним теплом и заботой. Нет, это не было капитуляцией! Как считал сам Бальзак, то было кратким временем собраться с новыми силами.

«Ныне я понимаю, что не богатство составляет счастье человека, – однажды напишет Оноре в письме Лоре. – …Те три года, которые я проведу (здесь), будут для меня всю остальную жизнь источником радостных воспоминаний. Ложиться спать, когда заблагорассудится, жить, как тебе вздумается, работать над тем, к чему есть склонность, а когда не хочется, вовсе ничего не делать, не ломать голову над будущим, встречаться только с умными людьми… и покидать их, когда они тебе наскучат, видеть глупцов только мимоходом и поспешно уходить, завидя их; думая о Вильпаризи, вспоминать только хорошее; иметь своей возлюбленной Новую Элоизу, своим другом – Лафонтена, своим судьей – Буало, своим образцом – Расина и местом для прогулок – кладбище Пер-Лашез… Ах, если бы это могло длиться вечно!..»{51}

И всё-таки начинающий писатель угнетён. Его жизнь пролетала в постоянном труде, а на выходе… На выходе почти ничего. Пшик!

Двадцатые годы XIX века – расцвет в литературе английского романтизма. Книги Байрона и Вальтера Скотта во Франции раскупаются на ура. Читателям хотелось пиратов, рыцарей и пылкой любви. А также чего-нибудь мистического: узников таинственных замков, ведьм, колдунов, любвеобильных пажей и обиженных красоток, взывающих о помощи.

Первый роман Бальзака – «Стени, или Философические заблуждения» («Sténie»), написанный в стиле Руссо и выпорхнувший из-под его пера, как поначалу казалось, чтобы прославить даровитого автора, – очень быстро принёс разочарование. Всё то же, на потребу публики: «колдунья-магнетизёрша», узники в цепях, средневековая поножовщина… Однажды он не выдержит: «Это не роман, это оскомина!..» Со «Стенией» получилась одна морока: сто раз садился за неё и столько же раз бросал. Так и не закончил. Оскомина.

А в голове ещё один роман… и ещё…

Романы – хорошо. Но для молодых французов имелось занятие посерьёзнее, чем сочинять сказки про любовь. Например… военная служба.

А. Труайя: «Его угнетает возможность провести годы на военной службе, но первого сентября 1820 года судьба улыбнулась Оноре – он освобожден от подобной перспективы. Сертификат генерального секретаря префектуры Сены говорит о том, что у молодого человека слишком маленький рост – 1 метр 655 миллиметров. Полный коротышка с цветущей физиономией и подпорченными зубами не в восторге от того, что видит в зеркале, но уверен – божественный огонь скрывается под столь неказистой оболочкой. И хочет как можно скорее доказать это. Родным, конечно же. Но главное – тысячам незнакомых людей, которые, закоснев в ежедневных заботах, ждут, сами того не зная, появления на небосводе литературы его, и только его – Бальзака».{52}

Романы «Фалтурна» («Falthurne») и «Корсино» («Corsino») писались быстро, но ни один из них так и не был закончен. У автора, как он сам признавался, просто не хватало терпения изводить себя и бумагу. Лишь много позднее Бальзак поймёт, почему так произошло: он писал не то, что требовал его талант. Следуя общей тенденции, романист всего лишь подстраивался под модный англо-французский роман того времени. Отсюда цепь неудач.

Нет, такое непозволительно, это не для него! Это просто немыслимо!..

И всё-таки Оноре ошибался! Он делал всё правильно. А несколько неудачных произведений оказались лишь ступеньками вверх. Проходя эти ступеньки, рождался блистательный писатель-романист. Он научился таким образом писать романы!

Из письма Бальзака сестре Лоре: «Если бы хоть кто-нибудь придал немного прелести моему холодному существованию! Нет для меня цветов жизни, а ведь я в том возрасте, когда они расцветают! К чему мне будут богатство и наслаждения, когда моя юность уже пройдет? Зачем нужен театральный костюм, если ты больше не играешь роли? Старик – это человек, который отобедал и теперь смотрит, как едят другие, а я молод, моя тарелка пуста, и я голоден! Лора, Лора, исполнятся ли когда-нибудь два самых заветных моих желания: быть знаменитым и быть любимым?..»{53}