Алексей Петрович всегда выделялся среди высшего командования суворовскими привычками, доходящими до аскетизма. Ел мало, из общего котла, водку пил крайне умеренно, на жару и холод особо не реагировал, перед боем, отойдя от строя на два шага вперёд, вслух читал молитву и шёл на противника первым. Подчинённые его боготворили, а солдаты в буквальном смысле были готовы идти за него на смерть.

– Голодные? – первым делом спросил он и крикнул: – Эй там, подать хлеба, сахару и горячего чаю! Да вы садитесь уже.

Студенты безоговорочно присели на ту же кровать, генерал Ермолов тяжело опустился на стул, не сводя с них пристального взгляда.

– Откуда?

– Из Москвы.

– К чёрту город, из какого вы века?

– Двадцать первый, год две тысячи двадцать первый, двадцать шестое июня по новому стилю, – послушно отчитался Заурбек, пока его старший товарищ, едва не высунув язык, во все глаза смотрел на одного из самых легендарных героев российской истории девятнадцатого века.

– Всё верно, всё так, – сверившись с какими-то собственными воспоминаниями, облегчённо выдохнул Ермолов. – Значит, как ранее было предначертано, так и сбывается… Я должен был вас дождаться, мне были обещаны два линейца не из нашего времени.

– Предначертано? Ну, шикардос, как говорится… – начал было Вася, но тут же полетел с кровати, словив молниеносный удар львиной лапой.

– Ты мне подерзи ещё тут, мальчишка! – беззлобно предупредил генерал. – Уже давно было сказано: «Когда будешь ты на Кавказе, так после дела под аулом Дадыюрт, жди короткое время, и приведут к тебе двух парней, как бы не от мира сего. Они же и есть те линейцы…»

– Простите, как нам к вам обращаться? – осторожно спросил Заур, пока его друг пытался встать на четвереньки и вытряхнуть солому из уха.

– По чину.

– Как скажете. Ваше сиятельство, видимо, произошла какая-то ошибка. Меня зовут Заурбек Кочесоков, а это мой старший товарищ, Василий Барлога. Мы оба студенты исторического факультета московского вуза. К вам попали случайно, а вы не в курсе, как нам вернуться? – он прервался, потому что в этот момент в палатку внесли медный поднос с ломтями нарезанного белого хлеба и три глиняные кружки горячего травяного чая. – В общем, мы не участники разворачивающихся здесь событий, не хотели никому мешать и были бы рады…

– А жить ты хочешь?

– Э-э… странный вопрос…

– Так вот, Заурбек Кочесоков, – по-отечески заботливо протянул Ермолов. – Ты, я вижу, из кавказцев. Черкес или чеченец?

– Черкес он, – влез Вася.

– Без разницы. Для всех наших ты – татарин. Лучше мирной, кунак[8] вот этого русского увальня.

– Да вы просто неожиданно ударили, я сгруппироваться не успел, а то бы… – Барлога точно так же словил вторую оплеуху, на этот раз едва не вылетев из самой палатки.

– Значит, вот как? – не повышая голоса, продолжил знаменитый генерал. – Вижу, что мозги у тебя есть, традиции знаешь, так вот одевайся-ка словно местные: ичиги, черкеску с газырями, папаху высокую, кинжал на пояс – и от друга своего ни на шаг. Да, и не болтай ты как образованный! В горах таких профессоров мало, раскусят в единый миг и на ремни порежут.

Покосившись на вползающего калужанина, господин Кочесоков быстро сообразил, что кивать надо молча, отвечать когда спросят, а дурацкие вопросы не задавать вообще.

– Молодца. А ну-ка, скажи чего-нибудь?

– Вах! Что такоэ, уважаимый, ничего ны знаю, никаго ны трогал! Кароче, вчера с Казбека спустылся, соль искал, а так сапсэм дикий, дитя гор, э!

– Порадовал старика, – скупо улыбнулся Алексей Петрович, попытался расчесать пятернёй непослушные кудри и поманил пальцем Василия. – Теперь ты слушай. Чин тебе дарую подпоручика, мундир, эполеты, оружие – бери, с приятелем своим на линию пойдёте. В придачу кого из казачков вам дам, для связи. Докладывать только мне! Всё ли поняли?

Разумеется, ни тот ни другой не поняли ни черта. Ну, кроме того, что если будешь тут права качать, так живо получишь по шеям. Ребята переглянулись: с одной стороны, переходы во времени никого особенно не радуют (начитанные на всю голову психи – редкое исключение), с другой – реферат теперь сдавать не надо, потому что некому, зато приключения светят аж по самое не балуйся.

Спешить вроде как тоже некуда, а уж такая историческая практика, как полноценное участие в боевых событиях кавказских войн Российской империи вообще тянет как минимум на кандидатскую. Тогда какой смыл от всей этой роскоши отказываться? Огнище же!

Генерал привстал, негромко свистнул, и в ту же минуту в палатку сунулся немолодой подполковник.

– Ваше сиятельство?

– Драгомилов, друг любезный, не откажи в услуге, вот этих двух молодцов надобно приодеть, вооружить, расквартировать при полку. А поутру гони их с дедом Ерошкой… куда следует!

– Будет исполнено! – Подполковник зыркнул на ребят: – За мной!

Алексей Петрович ещё раз посмотрел в глаза Васе и Зауру, поочерёдно обнял обоих студентов, отечески расцеловал в обе щеки, вытер набежавшую слезинку и напутствовал:

– Линию держать как следует! Ну, а случись что… все под богом ходим… за похороны не переживайте, своими руками по три горсти земли брошу и панихиду закажу.

– А-а без панихиды нельзя как-нибудь? – испуганно охнули парни.

– Можно, – задумчиво кивнул генерал. – Казаки завсегда в овраге прикопают. Только не по-людски это, не по-христиански, что ли…

На этом весь конструктивный диалог был закончен. Легендарный полководец преспокойно отвернулся, махнув рукой, а наших побледневших и так и не успевших поесть героев вывели из палатки. На этом подполковник Драгомилов быстренько счёл свои обязанности исполненными, отдав приказ подбежавшему майору. Тот в свою очередь ловко остановил пехотного штабс-капитана, он поймал поручика, тот перехватил прапорщика, а последний в свою очередь нашёл бредущего с пустыми вёдрами солдата, и уже только тот, зевая, потащился с ребятами на другую сторону лагеря, к интендантскому обозу.

Вот именно там, после недолгих примерок, уговоров, пояснений, ругани и хохота на свет божий были явлены два новых героя. Молодой подпоручик Василий Николаевич Барлога вышел к честным людям в приталенном, зелёном мундирчике с надраенными пуговицами, белой фуражке с лаковым козырьком, чистеньких сапожках, с новенькой сабелькой в стальных ножнах на портупее через плечо. Красавчик, одним словом!

Ну и следом, путаясь в полах длиннющей коричнево-буро-синей черкески, выползло грязное чучело в лохматой папахе, сползающей едва ли не до плеч, продранных на коленях штанах и босиком. Зато на поясе его висел длиннющий кинжал в железном проржавевшем приборе, а слева на бедре болталась чёрная шашка абрека с роговой рукоятью, утопленной в ножны. В общем, такое пугало огородное надо было ещё старательно поискать по аулам…

– Вася-я, – едва сдерживая слёзы, простонал господин Кочесоков, – я не могу так ходить, надо мной ведь лошади ржать будут!

– Нашёл кого слушать! Не парься, джигит.

– А можно меня, как джигита, прямо тут застрелить из соображений гуманизма-а?

– И вот как ты себе это представляешь? – праведно возмутился Барлога, эффектно поправляя фуражку, чуть набекрень, дабы добавить к своему образу нотку весёлой лихости. – Старшекурсник исторического факультета застрелил младшего товарища на фоне кавказских войн из-за не сданного вовремя доклада?! Я на такой кипиш не подписывался.

– Ох ты ж, матерь Божья, пресвятая Богородица! – не сдержался подошедший следом старый казак. – Та за что ж тебя, татарин, так изуродовали-то? У москаля-интенданта на энтой черкеске собака спит, Зулейкой кличут.

– Какая собака?! – шёпотом переспросил бледный Заурбек.

– Брехливая сука да блохастая. Линяет исчё, как зараза…

– Вася-я, пожалуйста-а!

– Не, не, не! Даже не умоляй. Хочешь, вон, дедушку попроси, – по-быстренькому перевёл стрелки Василий. – Извините, вы не могли бы моего друга прирезать? Прямо сейчас, видите, ему очень надо!