Вторую женщину, которая украдкой вытирала глаза и хлюпала носом, он заметил в бухгалтерии. Разговорить несчастную было просто, учитывая опыт работы Сосновского в загранразведке. Через полчаса она призналась, что любила Филиппова, что у них были отношения, но потом прекратились. О причинах она не стала распространяться, только мотала головой. И было это уже в текущем году. Получалось, что Филиппов любил женщин, но нельзя сказать, что он не пропускал ни одной юбки. Бабником он не был, он был всего лишь холостяком, а вот иметь в качестве врага мужа своей любовницы вполне мог. Он осторожно прощупывал других женщин, которые могли бы отвечать вкусу Филиппова, но тут позвонил врач из больницы и сказал, что в принципе с Храмовой можно поговорить, но только недолго и не расстраивая ее нервную систему. Пришлось Сосновскому сразу бросать все свои дела и бежать в больницу.

Девушка сидела на кровати, опустив ноги в домашних шерстяных носочках на пол и накинув на плечи пуховый платок. Врач, пожилая женщина со строгим лицом, вошла следом и, подойдя к Храмовой, обняла ее за плечи.

– Лида, с вами хотят поговорить, – заговорила она мягким голосом. – Это следователь. Вы же понимаете, как важны ваши показания?

– Да, конечно, – кивнула Храмова. – Я постараюсь, я все понимаю и уже спокойна.

Сосновский подвинул стул ближе к кровати и уселся на него, сложив руки на коленях.

– Вы можете нам помочь, – заговорил Сосновский. – Вы ведь были там, вы могли заметить что-то такое, чего не заметил никто. Мы очень на вас надеемся, Лида.

– Но я ничего не видела, – грустно сказала Храмова. – Я вышла слишком поздно, когда Федор Арсеньевич уже лежал внизу. Скользко было, снег, лед.

– Он решил посмотреть, что-то его заинтересовало внизу? – понимающе кивнул Сосновский.

– Не знаю, может быть, – пожала худенькими плечами девушка. – У нас с фасадом проблемы были, потом еще утеплитель ветром порвало на вводе воды.

Сосновский чисто физически почувствовал, что контакт налаживается, что ему как-то удалось найти точки соприкосновения с этой женщиной, заговорить на темы, которые ей хорошо понятны и привычны. Расспрашивал он о причинах, которые могли заставить Филиппова перегнуться через парапет или пролезть за него, лишь для того, чтобы разговор завязался на профессиональную тему, чтобы девушка втянулась в разговор. Сосновский уже составил свое мнение о причинах, которые могли привести к трагической гибели. Другие специалисты рассказали, что и как могло заинтересовать Филиппова. Так что версия, что мужчина погиб из-за неосторожности, вполне была реальная и рабочая. Но все же… Это «все же» очень беспокоило Михаила, он чувствовал, что есть еще одна тайна. И до этой тайны он никак не доберется. То ли люди молчат, то ли не все знают.

И вдруг Сосновский понял. По глазам, по интонации, по вздохам, по мимике он понял, что Храмова была влюблена в Филиппова. И теперь надо убедиться в этом окончательно, не провоцируя нервную систему девушки на новый срыв. И как же это сделать, ведь любовь для многих очень сильное чувство. Женщины не умеют думать о любимом человек плохо. Если кто-то так думает и говорит, то он просто не заметил, что любовь ушла, что ее уже нет. А в Храмовой она жила до сих пор, скорбела и печалилась.

– Скажите, Лида, а каким был Федор? – спросил Сосновский, умышленно назвав Филиппова просто по имени.

– Добрым и очень хорошим, – мгновенно ответила Храмова. – Самым лучшим. Он был бы замечательным мужем и отцом, замечательным руководителем, только многие говорят, что он был слишком мягок для начальника. Но ведь начальник – это не зверь, ему незачем быть свирепым, злым и грубым, правда же?

– Конечно, – улыбнулся Сосновский и заметил, что губы девушки дрогнули в слабой улыбке ему в ответ. – А почему Федор был не женат? Ведь в него, наверное, была влюблена половина женщин вашего предприятия.

– У мужчин это бывает, – грустно ответила Храмова. – Выбирают долго, не могут решиться, не нашли еще ту, чтобы сразу в сердце загорелся огонь. Вы не думайте, не верьте, если вам кто-то скажет, что Федор был бабником. Увлекающимся он был, это правда, но просто потому, что настоящая любовь к нему не пришла.

– У него была женщина? – решился спросить Михаил, повинуясь интуиции.

– «Женщина», – горько повторила Храмова. – Не женщина, а несчастье это его. Тоже думал, что любовь, а какая она любовь, если женщина замужем.

– Тише, тише, – остановил девушку Сосновский, хотя она и так говорила тихо. Ему нужно было создать обстановку, ощущение, что у них теперь есть общая ото всех тайна. – Не дай бог кто узнает. Вот ведь позора не оберется эта женщина. Опомнится, а семья уже развалилась. У нее, наверное, хорошая семья, да?

– Хорошая, – кивнула Лида. – Уж ей-то совсем нельзя такими вещами заниматься. У нее муж ответственный работник, глава райисполкома.

– И район у него сложный, – предположил Сосновский. – Сутками на работе да по району мотается.

– Междуреченский-то? – вздохнула Храмова. – Да уж. Сел там много, далеко от города. И с врачами плохо, и школы разваливаются. Хоть и война, а детишек учить надо. И стариков лечить.

Михаил сразу перевел разговор на другую тему. А в голове билась мысль: «Междуреченский район, райисполком Междуреченского района». Вскоре поблагодарив Храмову за помощь и пожелав ей скорейшего выздоровления, Сосновский отправился в кабинет главного врача. Оттуда, выпроводив предварительно хозяина кабинета, он позвонил Крапивину.

– Илья Валерьевич, а кто у вас председатель Междуреченского райисполкома?

– Междуреченского? – Голос полковника стал удивленным. – Рубцов Захар Пантелеевич. А что?

– Потом расскажу. А что за человек этот Рубцов?

– Коммунист, хороший хозяйственник. В Гражданскую воевал в этих местах, герой-партизан.

– Герой, говорите…

Сосновский положил трубку и задумался. А что, как раз это многое и может объяснить. Герой, боевой человек, партизанил. Мог из ревности в порыве гнева и убить. Или даже не в порыве, а из чувства ненависти. И не сам, конечно, подговорил кого-то, нанял, убедил. Может, подговорил кого-то из своих бывших и очень преданных ему лично бойцов своего отряда. Вот это поворот!

Чужака видели в семи километрах от поселка, насколько можно было верить словам мальчишки и карте местности. Паренек лет пятнадцати был смышленым и себя не выдал. Он сидел в кустах и смотрел на человека, который, судя по всему, сверялся с картой и что-то искал. Силки были пустыми, птицы сегодня не прилетали в этот перелесок, и мальчишка спокойно сидел и ждал, когда незнакомый мужчины в полушубке и валенках уйдет.

– Оружие у него было? – допытывался участковый.

– Автомат был, – уверенно заявил мальчишка и показал на Когана, – вон как у дяденьки.

– Все, парень. – Участковый нахмурил брови. – Дуй домой и в лес больше не суйся, пока мы чужака не найдем. Понял?

Буторин спрятал карту и поправил на ремне автомат. Отряд у них с Коганом получился маленький. Всего девять человек. Из комендатуры прислали «полуторку» с двумя автоматчиками, да сам участковый привез на своем мотоцикле двух сержантов из райотдела. И военный комендант, и милиция отреагировали оперативно. У них были ориентировки из НКВД, поэтому никто не стал тянуть резину, сразу прислали людей. Ну и самый ценный член группы – охотник Матвей Макарыч.

– Времени у неизвестного было в запасе много, считайте, часов восемь, – заговорил Буторин. – Можно бы и мужиков, охотников поднять для прочесывания. Да только какие бегуны из стариков, а нам пешком много придется преодолеть. Машина не везде пройдет, а мотоцикл и вовсе. Так что, товарищи, выход у нас один – послушаться Матвея Макарыча и выдвинуться туда, где мы можем перехватить неизвестного. Это наверняка диверсант из числа тех, кого мы ищем.

Идея была проста, и, наверное, в данной ситуации это было единственно правильным решением. Люди во всех прилегающих районах, всех населенных пунктах, которые находятся в радиусе ста километров, предупреждены. Но вряд ли этот человек с автоматом старался попасть в город или какой-то поселок. Скорее всего, его интересовало что-то в тайге. Значит, или схрон у них там, или его там ждет остальная группа. А это связник или разведчик.