Вот так. И ни малейших сомнений: они приедут, и в магазин заедут, и шашлыка пожарят, и все будет ровно так, как Вера Григорьевна себе запланировала.

А с чего бы ей сомневаться? Влада в своем стремлении нравиться свекрови ни в чем ей не противоречила.

Они приехали примерно в шесть, как только Костя вырвался с работы.

Свекровь встретила у ворот, одетая в элегантный спортивный костюм, немного измазанный землей. На руках красовались желтые резиновые перчатки.

– Привет, – сказала она, чмокая губами в воздухе около щеки Влады, затем проделывая то же у щеки сына. – А я тут прополку устроила. Представляете, у меня же от дома до клумбы с гладиолусами тропинка идет. Она заросла, я раскапываю.

Влада вежливо улыбнулась.

– Привет, бабушка, – пропели в унисон Ростик и Ромка и, не ожидая ответного приветствия, понеслись дому.

– Аккуратнее! – прокричала вслед им Вера Григорьевна. – У меня там герань в горшке на входе стоит, не поломайте!

Влада подхватила пакет с овощами и пошла к дому, молясь, чтобы за минуту ее отсутствия дети что-нибудь не испортили. А испортить что-то в доме Веры Григорьевны было проще простого. Достаточно не туда повесить полотенце или положить мокрую тряпку на бесценную столешницу, и все…

Но дети не пакостили. Уселись перед включенным телевизором и принялись копаться в Ютубе, выискивая «Диких скричеров». Влада достала овощи из пакета и начала мыть. В окно было видно, как Костя на улице разжигает мангал.

Салат был почти готов, когда вошла Вера Григорьевна. Резиновые перчатки она сняла, спортивный костюм отряхнула.

– Влада, ты позволяешь им смотреть такую гадость? – возмущенно спросила она, глядя в телевизор.

– Иногда, – дипломатично ответила Влада. – Иначе они начнут бегать.

Вера Григорьевна фыркнула и отвернулась.

А Влада внезапно содрогнулась от неприязни. Какая же ее свекровь… слоеная. Будто капуста: один слой, другой, третий. Сверху вроде бы интеллигентная женщина, внимательная бабушка, хорошая мать, терпеливая свекровь. Но снимаешь слой за слоем, и видишь одинокую эгоистичную женщину, занятую лишь собой. К тому же – злую эгоистичную женщину.

Спустя час-полтора все уселись за стол на улице. Ростик тут же потянулся за едой, Вера Григорьевна остановила его:

– Подожди, пока всем разложат.

Влада промолчала. В конце концов, это дом Веры Григорьевны и ее правила.

Вечерело. Воздух стал теплым-теплым, насыщенным. Мальчишки носились по газону вокруг ухоженных клумб под благосклонным взглядом бабушки, едва сказавшей им за вечер пару слов. Влада убирала посуду, Костя медленно тянул коньяк из широкого стакана. Вдалеке шумела железная дорога, где по рельсам катили электрички, уносясь в город пустыми – накануне выходных желающих уезжать из пригорода не было.

В этот вечер мальчишки легли спать на удивление легко: набегались на свежем воздухе, и их разморило.

– Спокойной ночи, мамочка, – прошептал Рома, проваливаясь в сон.

– Спокойной ночи, солнышко, – ответила Влада. – Вам все сегодня понравилось?

– Да… – потянул Ростик, – у бабушки есть «Дикие скричеры»…

– А остальное?

– Купаты папа сделал вкусные… Мама, а можно у нас тоже будет дача, мы будем жарить купаты и смотреть телевизор, а к бабушке ездить не будем?

Не успела Влада удивленно спросить, почему Ростик не хочет ездить к бабушке, как сын уснул.

«Спрошу завтра», – подумала Влада.

Спальни в доме Веры Григорьевны находились на втором этаже. Отсюда Влада слышала приглушенные голоса свекрови и мужа, доносившиеся из гостиной внизу. Погладив сыновей по взъерошенным головам, Влада направилась к лестнице: чтобы присоединиться к Косте и Вере Григорьевне, ей нужно было спуститься вниз, пройти через коридор и кухонную зону, и лишь потом очутиться в гостиной.

Влада не дошла.

– Я не понимаю, что происходит, и я никак не могу на это повлиять, – услышала Влада, едва ее нога коснулась последней ступеньки лестницы. – Я старался, как мог, я сотни раз предлагал ей: сходи к психологу. Она не хочет. И я больше так не могу.

– Понимаю тебя, – спокойно ответила Вера Григорьевна, – любому было бы тяжело.

– Она все время дерганая. Что я ни скажу – все воспринимает в штыки, на все огрызается. Я устал. Внимания просто ноль. Она не знает даже, с кем я сейчас общаюсь, чем занимаюсь. Все просто мимо нее.

– Ты пробовал с ней говорить?

– Много раз. Она меня не слышит. А мне плохо, понимаешь, мама? Я не могу больше это терпеть. Я не хочу идти домой, не хочу возвращаться к ней. Я все думаю: а как же дети? Как они будут себя чувствовать, если мы разведемся?

– Они все равно останутся твоими детьми. Никто не сможет тебе запретить с ними общаться. Это большое заблуждение, что нужно сохранять семью ради детей. Ни один ребенок не будет счастлив, глядя, как его родители живут и ненавидят друг друга.

– А Влада? Как ей придется, если мы разведемся?

– Костя, спасай себя.

Костя еще что-то говорил, но Влада перестала слышать. Внутри у нее все окаменело. Лишь ее рука, действующая будто отдельно от тела, от сознания, протянулась к стоящей у лестницы тумбочке и взяла ключи от машины.

«Уйти», – пронеслось в голове.

Быстрым шагом Влада подошла к входной двери, отрыла ее, вышла, тихо закрыла и пошла к машине.

Машину Костя оставил за забором, не стал заезжать на участок, и это было хорошо: не нужно открывать ворота, не нужно привлекать к себе внимание и объяснять, что делаешь и почему – на это у Влады не было сил. Она вышла через калитку, плотно прикрыла ее, нажала кнопку на брелоке автомобильной сигнализации и через секунду уже сидела за рулем.

Заурчал мотор, повинуясь обороту ключа, зажглись фары. Влада перевела рычаг передачи на «Драйв» и нажала педаль газа. Фольксваген Туарег покатил по грунтовке.

Что происходит позади, Влада не видела: слезы мешали, превращая пейзаж в зеркалах заднего вида в неясную размазню. Завибрировал телефон, забытый в заднем кармане джинсов, но Влада не реагировала. Ей казалось, что боль, от которой она пыталась уйти, ослабнет, пропадет по мере удаления от источника боли, а телефон был ниткой, крепко связывающей Владу и этот источник. За нитку Влада дергать не собиралась.

Телефон звонил и звонил, и Влада поставила его на беззвучный режим.

Боль рвала изнутри. Влада представила, что это ворочаются, распрямляются внутри нее крылья, что вот-вот прорвут кожу на спине и раскроются во всю мощь. И понесут Владу на свободу, наконец-то, на свободу.

Он думает о разводе? Что же, прекрасно, она не станет его держать, такого бедного-несчастного, никем, кроме мамы, не понимаемого. Пусть идет. Слава Богу, ее уровень образования позволит ей обеспечить себя и детей. Беспокоится о детях, что они будут чувствовать? Да пусть забирает себе!

Хотя нет. Детей она ему не отдаст. Это словно кусок сердца отрезать…

Ничего, проживут они и втроем. Они и так все втроем делают, справятся.

Пойдут в детский сад, ничего страшного. Она работать будет, и все у них будет хорошо!

Влада ехала и орала в голос, сама этого не замечая. Криком звериным страшным разрывая горло. А мысли текли сами по себе, будто не Влада думала, а кто-то за нее.

Пускай уходит. Пусть спасается. Если он такой, что плевать хотел на жену с двумя детьми, пусть проваливает. Сейчас она доедет до дома, соберет вещи, и уже завтра будет жить у мамы.

От дачи Веры Григорьевны до дома было минут 20-25 езды, и, когда Влада въехала во двор, уже окончательно стемнело. Она кое-как припарковалась у парадной – в моменты усталости и стресса Влада всегда парковалась плохо, не могла засунуть легковушку в пространство, достаточное для танка – и пошла к дому. Консьержка удивленно взглянула на одинокую женщину, обычно уезжавшую и возвращавшуюся с детьми, но ничего не спросила.

Может быть, ее отпугнуло бледное заплаканное лицо Влады.

Влада вошла в квартиру. Тихо и темно. Посреди коридора валялась игрушечная машинка – Ромка хотел взять с собой к бабушке, но в самый последний момент передумал. Влада скинула кроссовки и прошла в детскую, не включая свет.