— В «Бытии» сказано: «И изгнал Адама и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни», — пробормотал я.

— Действительно, это меч отважных, меч огненных ангелов Библии! Меч этот — страшное оружие против врагов… Но вы, как я понял, не против нас. Вы ищете убийцу нашего брата. Потому-то я ограничусь предупреждением. Перестаньте за нами шпионить и преследовать нас, иначе с вами случится ужасное несчастье.

— Какая роль отводилась Эриксону в вашем ордене? И в чем тут связь с франкмасонами?

— Франкмасонство, — сказал Кошка, — имеет глубокие корни: братство фараона Тутмоса, самаритянские маги, аскетическая община Кумрана… Одной из его эмблем является мастерок каменщика — эмблема, используемая и ессеями.

Последние слова он произнес, внимательно глядя на меня.

— Франкмасоны происходят от тамплиеров…

— Как это? — безразлично спросил я, не спуская глаз с большого шкафа, за стеклом которого увидел деревянную шкатулку; именно ее открывал Кошка во время церемонии и в ней находился Серебряный свиток.

Кошка перехватил мой взгляд, поднялся, подошел к шкафу, словно намереваясь защитить свиток:

— Мы воссоздали орден Храма во франкмасонстве. Орден Храма является бывшей частью ордена. Вы поняли? Это для вас гораздо опаснее. Итак, я в последний раз вас предупреждаю: хотите жить, уйдите, забудьте это дело и все, что видели.

— Чушь какая-то, — сказал я Джейн, когда мы вернулись в отель. — Великий магистр Храма…

— Думаю, что он-то и втянул в эту авантюру профессора Эриксона… Возможно, он воспользовался им, чтобы выполнить свою задачу.

— Почему Церковь так настойчиво преследовала тамплиеров?

— Она не одобряет некоторые их ритуалы, как, например, целование, и за это их обвиняют в ереси.

Джейн открыла свою комнату и пригласила меня войти.

— О каком целовании ты говоришь?

— Говорят, что тамплиеры, принимая в свою общину новичка, целуют его в определенные места: между плеч, в поясницу, в губы.

— Поцелуй, — произнес я, осторожно приближаясь к ней, — это способ, который иудейские каббалисты называют тайной равновесия между Мудростью и Единомыслием, лежащей в плечах, и Основой основ, обеспечиваемой поясницей.

— Вот как! — оживилась Джейн. — Ты считаешь, что тамплиеры используют Каббалу на практике? Но от кого они ей научились?

— Каббала во многом повлияла на создание тайных обществ. Она — знание тайн, соприкасающихся со всеми знаниями. Возьмем, к примеру, толкование букв. Сказано, что тот, кто умеет толковать древнееврейские буквы, сможет познать суть вещей от начала до конца. Сказано также, что все, что написано в Торе, словами или их числовыми символами в форме букв, или же значками под или над буквами, дает возможность постичь их духовную сущность, то есть идею или мысль. Для нас буквы не стихийны, они — порождение небес. Легенда гласит, что когда Моисей спустился с Синая и увидел свой народ охваченным культом Золотого тельца, он пришел в ярость и, дабы наказать народ, разбил скрижали Завета. И тогда все увидели, как по Божественному велению буквы, кружась, взвиваются в небо. Скрижали стали настолько тяжелы, что Моисей и не смог бы удержать их, они упали и разбились: это буквы делали легкими тяжелые каменные плиты.

— Писание, — пробормотала Джейн, — только в Писании находится ключ к тайне…

Она села на кровать и, как всегда в минуты сомнений, начала нажимать клавиши своего ноутбука. Я уселся рядом на диванчик и наблюдал за ее манипуляциями. Через несколько минут она повернула экран ко мне, чтобы я мог прочитать.

Джейн снова застучала по клавишам. Было уже поздно.

Меня тянуло в сон на диванчике у окна, где я пристроился.

Я почувствовал дыхание совсем близко от своего лица.

Итак, я был с Джейн в ее комнате поздней ночью. Над ней веяло дыхание мудрости и единомыслия, дыхание совета и силы, дыхание познания. Но ни одному человеку не доступно обладание всеми четырьмя дыханиями, за исключением Мессии. Из этих четырех дыханий возникает Вдохновение. И как я дрожал в это мгновение, как я дрожал от желания, и как мечтал одарить ее поцелуем любви в губы и соединить наше дыхание — до бесконечности!

Как я мечтал быть рядом с ней, и каким невероятным казался мне этот замечательный момент.

Ах, сказал я себе, до чего же вздыхало по ней мое сердце и как хотела ее моя душа!

Несмотря на все, что она говорила, несмотря на ее отказ, я все-таки был рядом, в двух шагах от нее, и хватило бы одного жеста, чтобы сердце мое, связанное цепями любви, открыло ее сердце и ее опечатанные губы. О Боже! Как жаль, что я не мог обручиться с нею навсегда, законно и с полным правом!

А вместо этого мое желание, словно рана, раздирало легкие изнутри, пожирало меня, а моя любовь была подобна открытой ране, которую ничем не излечить. Я же сам был болен любовью, болен до конца дней своих. Разве не сохранил я свое сердце невинным, чтобы разделить его с ней? Чем больше я смотрел на нее, тем больше в нее всматривался, моему взору была подвластна вся ее глубина, и тем больше я чувствовал ту неразумную, иррациональную силу, которая толкала меня к ней словно по закону притяжения, называемого желанием.

Ах, сказал я себе, если бы только… Если бы только она была еврейкой. Находясь в двух шагах, я просто протянул бы руку, и она бы придвинулась. Она приоткрыла бы губы, готовая к поцелую. И я поцеловал бы ее верхнюю губу, а потом провалился бы в бесконечность; ведь сказано: пусть целует он поцелуями своих уст.

Мы бы сблизились и поцеловались по влечению любви, мы соединились бы в любви, а ее кожа, даря высшую ласку, служила бы источником Познания. Вот так.

И сама кожа ее была бы лаской, а ласка была бы крепка, как вино, дающее радость и веселье. И ее кожа была бы лаской, лаской драгоценной, сильнее вина; любовь ее плоти укрепила бы мою душу, отданную наконец-то ее молодости. И она целовала бы меня своими устами, опоила бы ласками, лучшими, чем вино, одурманила бы кружащими голову ароматами. Мускус, нард и шафран; в ней таились семь поцелуев, которые стали бы семью ступенями, а так как поцелуев было семь, то каждый был бы ступенью, как поцелуи Иакова; ибо сказано: в семи словах заключены его поцелуи.

Лампы под потолком засветились бы подобно небесным светилам и сверкали бы лучистым светом; да будет так.

Ах, сказал я себе, я пошел бы за ней повсюду, я бы жил, где она, я встречал бы ее, протягивал бы ей руку; и все это ради того, чтобы вновь видеть ее, встречать, обнимать по подобию «Алеф»; в чем ее секрет — в огне или в умиротворяющем запахе. И «Алеф» — это была она, мягкий свет, спокойное пламя, секрет всех секретов.

Ах, сказал я себе, я смешаю священный запах ее кожи с моим и, обезумев от счастья и волнения, наконец-то познаю себя, потому что буду в ней, а она во мне, и так мы соединимся.

Ах, сказал я себе. Но это вздыхала моя душа.

Когда я проснулся, уже рассвело. Джейн смущенно смотрела на меня.

— Ты все это время работала? — недоверчиво спросил я.

Она наклонила голову.

— Да. Я искала информацию о тамплиерах. Это странно, Ари, вы до странности похожи.