С их последней встречи прошел месяц. Несколько дней назад Нико прислал сообщение, что, возможно, заедет на вечеринку к Лионелу. Не познакомься она с Эмметтом, то обязательно ушла бы с вечеринки с Нико, но теперь у нее уже был спутник на вечер. Нико не свойственно излишнее любопытство – он не станет задавать слишком много вопросов. Их отношения всегда были как бы случайно глубокими. Глубоко случайными. И если бы Нико понадобилось, он легко нашел бы веселую даму в костюме тако или умную – в просторной белой рубахе со словом «фрейдистка» на груди, и в конце вечеринки удалился бы с ней в глубь длинной подъездной дорожки у дома Лионела. Мысль о Нико, уходящем с маскарада не с ней, а с другой женщиной, не то чтобы запускала у Талли счетчик ревности, но внутри у нее покалывало – где именно, она точно сказать не могла.

Нико бывал чрезвычайно упрямым и одержимым, зацикливался на споре, пока не доносил свою точку зрения до оппонента сто раз, но при этом он знал не только свои сильные стороны, но и недостатки, и сразу просил прощения. Он был красив и подходил ей, как герои романов ее любимой Джейн Остин. В ее представлении мисс Остин, забегая вперед, описала бы его, как высокого молодого человека с большими синими, как у Синатры, глазами, длинными ресницами и добродушной физиономией. Энергия Нико представлялась ей такой же синей, как его глаза. Талли иногда сама удивлялась, что не вышла за него, когда он предложил, а они еще учились в колледже. Время выбрал неправильное. А теперь серьезные отношения с кем бы то ни было, пусть даже и с Нико, были бы после развода с Джоэлом расценены как слишком поспешные.

После развода в ее поведении не появилось так уж много необычного, за исключением того, что она давала волю своему естественному стремлению открыто предаваться грезам, плакала и поедала мороженое в больших количествах, когда не работала, позволяла себе среди дня выпить бокал или два вина, слишком много тратила на пряжу, пижамы, а также французские и корейские продукты ухода за кожей. Она втайне завидовала разведенным подругам, которые делали пластические операции, потчевали себя поездками на тропические курорты и покупками элитных автомобилей, имели бездумный секс с мужчинами, с которыми знакомились в приложениях для случайных связей. Одна подруга исчезла больше чем на месяц, умотав с лихим французом в Париж. Айша после каждого разрыва отношений делала стрижку и перекрашивала в спальне стены, раскуривала шалфей и дымила, изгоняя самые последние крупицы воспоминаний о любовнике. Талли хоть и мучилась бессонницей, не просила выписать ей снотворное и даже не сменила прическу по случаю развода. Она пока не разгулялась, но понимала, что рычаг пейнтбольной машины оттянут далеко – и она вот-вот отпустит его, после того как многие годы она не обращала внимания на свои чувства, а лишь прислушивалась к чувствам других. Она еще разгуляется! Она такое устроит! Все еще будет!

Эмметт опять вдохнул через рот, выдохнул через нос, и это было так чувственно! Зачем он это делает? Так сексуально. Ах, этот неразрешимый парадокс: с одной стороны, она не хочет, чтобы он себе вредил, а с другой – ей так нравится смотреть на него с сигаретой. Покраснев, Талли отвернулась. А вдруг он специально? Или вправду настолько привлекателен, но даже не подозревает об этом? Знает, но все до лампочки? Ему сейчас много о чем приходится думать. Он мог просто облокотиться о стену, сексуально курить, и ни одной живой душе не будет до этого дела. Он был в депрессии, а депрессия не делает человека сексуально привлекательным. Она ее видела каждый день в таких количествах, что никак ее не романтизировала. Люди умирали, люди страдали, люди сдавались. Забывали, как они важны и любимы. Депрессия, как вакуум, высасывала из человека все, не оставляя ничего, кроме тяжкого бремени пустоты.

Они стояли у окна ресторана и молча курили. Она боялась, что Эмметт, глядя на нее, прочитает ее мысли, и постаралась придать лицу непринужденное выражение. Эту технику она часто использовала в работе с клиентами: проецировала безмятежность. И когда он ей улыбнулся, улыбка не была пугающей. А была приятной и немного хитрой. Как будто он хотел сказать «я ведь тебе говорил». Талли улыбнулась в ответ. «Точно. Ты ведь мне говорил».

– Еще раз спасибо за все. Еда, напитки, выбор костюмов, – сказал он, когда уже после обеда они шли по торговой улице и воздух был как прохладная вода.

– Не стоит благодарности, – сказала она и на мгновение замолчала. – Вчера я сказала, что мне лучше, но временами после развода мне по-прежнему тяжело, – выпалила она.

– Слушай, он, судя по всему, придурок. И тебя не сто́ит. – Эмметт будто только и ждал разрешения это сказать.

– А ты в этом уверен? – фыркнув, переспросила Талли.

Они остановились у магазина свечей. Талли знала, что, попадая туда, теряла способность надлежащим образом распоряжаться деньгами и без малейших колебаний отдавала полтинник за свечи, от которых дома пахло костром, тыквой, яблоневым цветом. Оглядев витрину, она заметила свечку этой осени, выпущенную ограниченным тиражом, которой не было в наличии в ее прошлый визит. Она прижалась носом к стеклу.

– Черт побери, я все бы отдал за такую жену, как ты. Честное слово, – сказал он, глядя на ту же самую свечку с тем же вожделением.

– Да ладно, ты просто пьян, – хихикнув, возразила она. – Зайдем, купим ее. Но цены здесь заоблачные. Пошли. – Она взяла его за руку, он не сопротивлялся.

Для похода на торговую улицу Талли выбрала удобную одежду, в которой чувствовала себя привлекательной, будто сорокалетняя Гермиона Грейнджер, отправившаяся на экскурсию в Хогсмид за сливочным пивом. На ней была просторная теплая кофта, вязать которую она закончила еще в летнюю жару, насыщенного цвета красного золота. Она надела ее поверх серого боди с длинным рукавом и темных джинсов в обтяжку. На ноги она сначала хотела надеть оксфорды цвета ириски, но передумала и надела проверенные водонепроницаемые ботинки коричневого цвета, гордая собой из-за сделанного впервые за эти сутки разумного и практичного выбора. Она не хотела, чтобы было заметно, будто она прилагает слишком большие усилия, но ведь это был особый случай: Эмметт жив! И она жива! Она добавила серьги-кольца, маскирующий карандаш и пудру, подводку для глаз и румяна. И помаду, как же без нее. Она из дома не выходила, не наложив хотя бы телесный оттенок и блеск для губ.

После того как Талли купила свечи, они еще походили по магазинам, разглядывая товары, со смехом критикуя, иногда соглашаясь, если находили что-то необычное и интересное.

– Так ты был женат? – Она задала ему этот вопрос, когда они уже шли к парковке. Она купила мохнатую голубую шапку-ушанку и напялила ему на голову, и он так и не снял ее, как будто носил всю жизнь. Такую же красную она купила для себя.

– Да, был, – сказал он.

Кристина? Бренна? Обе?

– И что произошло? – спросила она.

– Произошло то, что… я больше не женат.

Она улыбнулась ему, игриво шлепнула по локтю.

– И это все? – спросила она.

– Теперь твоя очередь быть со мной честной.

– Я подумываю об усыновлении, – призналась она. Этого никто, кроме Айши, не знал.

– Вот это да. Серьезный разговор. Очень серьезный.

– Ну да. Раз в несколько дней я захожу на нужный веб-сайт и думаю: «А что, если?»

Ей нравилось щелкать по страничкам и читать о беременных женщинах – некоторым до родов оставались многие месяцы. И если бы они подошли друг другу, то спустя от суток до трех после рождения младенец мог бы оказаться у нее. Ей нравилось думать о том, как она будет переделывать гостевую спальню в детскую и вязать носочки и шапочки из бамбукового волокна. Ее не приводила в ужас, как было еще совсем недавно, мысль о том, насколько изменится ее жизнь, когда она станет матерью-одиночкой. Эмоциональная травма после предательства Джоэла и развода вызывала у нее чувство, что она начинает жить с чистого листа. Раньше она с этим чувством боролась, но теперь… Теперь она наконец была готова именно это и сделать.