- Думаю, на север. Я не сумел нагнать его, чтобы убедиться в этом окончательно. - Открыв дверь, Мэллори высунул голову на улицу, обнаружил, что видимость по-прежнему нулевая, и решил подождать еще пару минут, прежде чем снова двинуться навстречу ветру и снегопаду. - Я еще ни разу не видел такого маленького коня.

- Я не всегда был так мал, - ответил тот.

- Да?

Конек горестно покивал головой.

- А что же случилось? - полюбопытствовал Мэллори.

- По моему виду не скажешь, но я был беговой лошадью.

- Может, я и видел тебя на бегах. Я бывал в Белмонте и Акведуке три-четыре раза в неделю.

- Да я был не очень-то хорош. Когда я родился, на меня возлагали большие надежды, но я изрядную часть своей карьеры провел, бегая в местах вроде Тристлдауна, Латонии и Фингер-Лейкс.

- А как тебя зовут? - спросил Мэллори.

- Вас интересует имя, которое мне дал владелец, или настоящее?

- Пожалуй, настоящее.

- Эогиппус.

- Ни разу о тебе не слыхал.

- Я бегал не под этим именем. Это имя я избрал, когда понял свое истинное предназначение. - Фыркнув, Эогиппус продолжал: - Как я сказал, я был не очень хорошим бегуном.

- Похоже, ты как раз из разряда тех лошадей, на которых я всегда ставил, - холодно заметил детектив.

- Мой владелец и тренер делали все от них зависящее, чтобы помочь мне добиться успеха.

- Например?

- Первым делом они выхолостили меня.

- И это придало тебе прыти? - с сомнением поинтересовался Мэллори.

- Это придает мне прыти, когда я вижу приближающегося ветеринара, вот что я вам скажу, - с горечью молвил Эогиппус и заржал; эхо его ржания долетело из сумрачных глубин конюшни, словно вздох. - Едва я оправился, меня вернули на ипподром.

- Может, им следовало испробовать шоры, - предположил Мэллори.

- Пробовали.

- Помогло?

- Шоры помогают лошадям, которые озираются по сторонам и отвлекаются от дела. Я был не таков. Я вкладывался душу в каждый свой шаг. А шоры лишь заслоняли от меня две трети мира, и только. - Он помедлил. - Потом в ход пошли медикаменты.

- Запрещенные законом?

- Совершенно законные, - покачал головой Эогиппус. - Мой тренер считал, что у меня болят мышцы, а лекарства должны были заглушить боль. - Он снова заржал. - Они искалечили мою сестру, которая и помыслить не могла, что у нее воспалена лодыжка, пока не порвала связки. Но я-то был совершенно здоровым!

- Просто медленным, - подсказал Мэллори.

Конек печально покивал головой и несчастным голосом подтвердил:

- Просто медленным.

- Что ж, не каждому коню дано быть Сиэттл-Виражом.

- Он был моим дядей, - сообщил Эогиппус.

- Правда? Я едва не разорился, пытаясь найти лошадь, способную обставить его.

- Когда он бежал по дальней прямой, деревья клонились к земле, - при этом воспоминании в голосе Эогиппуса зазвучало благоговение. - А я так отчаянно хотел быть похожим на него! Для того я и родился на свет - бегать настолько быстро, чтобы мои ноги едва касались земли, чтобы опережать ветер. Ах, как я старался! Я бегал до потери пульса, - он выдержал трагическую паузу, - но у меня просто не было способностей.

- И что же случилось?

- Однажды я бежал на третьеразрядном ипподроме в Нью-Мексико и уже отстал от лидера больше чем на корпус, как всегда со мной бывало через полмили или около того, и жокей начал нахлестывать меня, но вдруг седло соскользнуло, и он свалился.

- Твой тренер плохо затянул подпругу.

- Точно так же подумал и я, но в тот же вечер заметил, что ясли с овсом будто бы стали чуточку выше. А когда помощница тренера пнула меня во время разминки на следующий день, седло опять съехало. Тогда-то я и понял, что уменьшаюсь. Всякий раз, когда меня били, я становился чуточку меньше. - Он помолчал. - В конце концов я стал слишком мелким для бегов, и меня списали, но я все равно продолжал уменьшаться. И тут наконец я понял всю правду: всякий раз, когда любую из лошадей хлещут плетью или дурно с ней обращаются, я становлюсь мельче. Вот тогда-то я и сменил свое прежнее имя на Эогиппус - первая лошадь. Во всех беговых лошадях есть что-то от меня, а во мне - что-то от них.

- И давно это продолжается?

- Уже лет десять.

- Да ты вроде бы не уменьшился за время нашей беседы, а ведь гдето на планете в это самое время непременно проводятся бега, где хлещут беговых лошадей.

- Так и есть, - подтвердил Эогиппус, - но теперь я крайне мал, и перемены во мне так же пропорционально малы, и от недели к неделе едва заметны.

- А как тебя занесло в Центральный парк?

- Это конюшня для списанных беговых лошадей, избежавших мыловарни, - пояснил Эогиппус. - Большинство таскает тележки, а пара-тройка возит жирных мальцов по ездовым дорожкам.

- Только не говори, что ты возишь тележку!

- Нет, но здесь я живу в полном довольстве.

Тут Мэллори услышал за спиной вполне отчетливый лошадиный смех. Обернувшись, он узрел вороного коня, вперившего в него взгляд.

- О каком довольстве тут может быть речь?! - изрек вороной. - Мы всего лишь сборище надломленных духом и телом кляч, дотягивающих свой срок по пути к могиле или фабрике собачьих консервов.

- Твои слова полны горечи, - заметил Мэллори.

- А как же может быть иначе? Не все же мы похожи на Эогиппуса, а уж тем паче на Меновара или Секретариата.

- Очень немногие лошади похожи на Меновара или Секретариата, - указал детектив.

- Это потому, что очень немногие так же здоровы! - огрызнулся конь. - Я был бегуном целых шесть лет, и ни разу не сделал твердого шага, не провел ни дня без боли. Я привык чувствовать, как кнут жокея впивается в меня, в то время как я выкладываюсь, хотя ноги у меня сводит, а бабки прямо пылают огнем, и все ломал голову, чем же эдаким заслужил, чтобы Бог так люто ненавидел меня.

- Прискорбно слышать.

- Тебе не было так прискорбно в тот день, когда ты швырнул мне билеты в лицо, а тренеру велел порубить меня на корм рыбам.

- Я?! - удивился Мэллори.

- Я запомнил твое лицо на всю жизнь.

- Тогда прими мои извинения.

- Вот уж порадовал, - с упреком буркнул конь.

- На ипподроме я теряю контроль над собой, - смутился Мэллори.

- Только люди теряют контроль над собой на ипподроме. Лошади - никогда.

- Это не совсем так, - мягко вклинился в разговор Эогиппус. - Бывают исключения.