ЛЕОНИД РЕЗНИК
ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУ
Нет, я не Бродский, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, из Питера изгнанник,
Как он, с еврейскою душой.
Я позже начал, кончу ране.
Был меньше бит и знаменит.
В кипящем жизни океане
Мой утлый челн почти разбит.
Кто может в океане этом
Найти в тумане верный путь?
Кто сможет мне помочь советом:
Как выплыть, как не утонуть?
* * *
Черным-черно на горизонте,
Темным-темно.
Я так хотел закат увидеть...
Но не дано.
Полнеба в красках, фонтаны радуг,
Игра теней...
И нет сомненья, закат последний
Стократ ценней.
Мы разминулись на миг, не боле,
Короткий миг.
Но почему-то сердечной боли
Бесплотный штык
Терзает душу. Ломает волю
Страстей накал.
Бледнеют краски, темнеет небо.
Я опоздал.
Лишь отраженье, цветные тени
Запомнит взгляд.
Воспоминанья о сновиденьях?
Я им не рад.
Пересекая границу ночи,
Ее порог,
Я не запасся частицей света,
Увы, не смог.
НА ГОРЕ ГИЛЬБОА
Меж Самариею и Галилеею
Сижу, заветную мечту лелею я.
Что вот, закончится мое изгнание,
И как спасение, придет признание.
В окне пейзаж уныл: там минарет стоит,
Красоты горные не оживляют вид.
Давно зима прошла, туман закончился,
А без тумана мне смотреть не хочется.
Здесь автомат - мой брат, патруль - отец родной.
Остановись, солдат, поговори со мной.
Увы, не может он на боевом посту.
Ведь не психолог же, чтоб разгонять тоску.
Итак, опять один. Опять пишу роман.
Про мир иных планет, других времен и стран.
Спасенье в творчестве. Живу идеею
Меж Самариею и Галилеею.
* * *
Как объяснить, что красота рождает боль?
А эфемерность навевает грусть?
Лишь мимолетное прекрасно. Это так.
Прекрасно, но надолго ль? Ну и пусть.
Закон природы в нас живет, хоть плачь.
Его не обману, не обойду.
Бег времени - безжалостный палач,
Но только он дарует красоту.
Кошмаром станет вечный аромат.
И так не мил небьющийся бокал!
Момент упущен? Кто-то виноват?
Упущен, но прекрасен. Вот финал.
И музыка, что тает на ветру,
И лист осенний, что летит горя,
И пляска рыбы, мечущей икру,
И радуга, и пламя, и заря,
И близость, и росинка из цветка...
Так все, что исчезает через миг,
Рождает ощущенье торжества,
Блаженство боли, вяжущей язык.
Я это обьяснить могу с трудом.
Меня поймет не каждый - только тот,
Кто утоленье жажды предпочтет
Обилию напитков. Дело в том,
Что постоянство, ласковый лакей,
Увы! увы! - не терпит красоты.
Его услуги кажутся милей,
Но радости унылы и пусты.
СОМНЕНЬЯ
Сомненья меня разрывают на части,
Не отличить мне несчастья от счастья.
Не разделить мне радость и горе.
Все мои мысли смешаны в ссоре.
Не понимая, что я теряю,
Здравые мысли не воспринимаю.
Кажется мне, что таких дураков
Не было в мире во веки веков.
Сам для себя я - тоже загадка.
Званье придурка - это не сладко.
Так тяжело стало жить с этим званьем,
Это - пожизненное наказанье.
Это... Ах это проклятое "Это"!
В чередованьи тени и света
То, что сегодня - мелкая глупость,
Завтра, быть может,- хитрость и мудрость.
Шут, как мудрец, а дурак, как мыслитель.
Трус, как великий отважный воитель.
Так оно в жизни часто бывает:
Здравая мысль не всегда побеждает,
Призрак удачи - обманчивый призрак,
Мир виден сквозь очень странную призму,
Все очертанья сильно размыты,
Самое главное - тщательно скрыто.
Глупо ли, мудро ли ты поступаешь,
А в результате - снова теряешь.
Море сомнений. Что делать - не знаю.
Разума каплю в море теряю.
* * *
Я - листок на осенней ветке.
Все завидуют яркой расцветке.
Я - оранжевый, желтый и красный,
Я не просто красивый, - прекрасный!
Но своей красоте я не рад.
Так оделся я не на парад.
Это красок раздолье
Это цвет моей боли,
Это мой погребальный наряд.
НА ГОРЕ ГИЛЬБОА - II
За окном арабская деревня.
Горы. Пальмы. Жаром бьет хамсин.
Режет глаз тропическое солнце
И осточертевший апельсин.
Муэдзин поет на минарете.
Думаю - цитирует Коран.
Я его, конечно, уважаю,
Но зачем кричать в такую рань?
Парадоксы Ближнего Востока:
Жизнь и смерть - две стороны листа.
Жизнь - изобретательно жестока,
Ну а смерть - жестоко непроста.
Не понять мне проповедь арабов,
Не понять, к чему они зовут.
Может молят от евреев-гадов
Их избавить в несколько минут?
А когда Аллах услышит просьбу,
И падет на землю смерти мгла,
Не спасет меня от этой мести
Толщина оконного стекла.
Может мне начать молиться Богу
И искать спасенье в чудесах?
Пусть он разбирается с Аллахом,
Но не на земле, а в небесах.
* * *
Не отпускаются грехи
За розовый дурман букета,
И за слова, вкусней конфеты,
Не отпускаются грехи.
Я заточил мольбу в стихи,
Придал им правильность сонета,
Но, к сожаленью, и за это
Не отпускаются грехи.
Не каждый грешник виноват,
А каждый виноватый - грешен.
Путь оправданий - безуспешен,
Я обвинением распят.
Но жизнь в грехе не так плоха,
Как уверяют нас святоши.
Я слишком долго был хорошим,
Так дайте мне вкусить греха!
Ты не смогла меня простить,
А мне теперь уже не надо.
Твое прощенье - не награда,
Теперь мне нравится грешить.
О СТИХОТВОРЧЕСТВЕ
I
Как же я сочиняю стихи?
Это как столкновенье стихий
Огня и ветра, рождающих дым,
Попробуйте, уследите за ним.
Разума игры необъяснимы,
Непостижимы, как струйка дыма
Непредсказуема, неуловима.
Как толкование жеста мима:
Вроде - ясно, а вроде - мимо.
Слово - это бесценный дар.
Слово - это всему основа.
Но безжалостен смысла жандарм,
Злая псина на страже слова.
II
Строки выкручивая как руки,
Провожу болевой прием,
И, из строк извлекая стон,
Загоняю в аккорды звуки.
Я тасую в уме слова
И, по шулерски передергивая,
Ухитряюсь едва-едва
Не давать им сливаться в оргии.
Словобуквенной карты расклад
