— Ленка проблемная какая, да? — Комментирует ситуацию Ксюша и встаёт из — за стола, начиная рассматривать картины, висящие на стенах в столовой. Раньше я не замечала этого, но сейчас… очевидно, что дочку раздражает Елена. Она остро реагирует на это имя и не из-за того, что девушка может оказаться любовницей Димы. Здесь что-то другое.
— Ксюш, что происходит? — Щурю глаза пытаясь просканировать своего ребёнка.
— В смысле? — Поворачивается ко мне, на что я вскидываю брови вверх. Мол, не увиливай, я всё знаю. И девочка сдаётся. — Ты в курсе, что этой Елене восемнадцать?
— Так.
— Она может быть его дочкой, которая на днях должна приехать. Ну как бы… Ещё одна дочь…? Серьёзно?
Так вот, что зацепило Ксюшу. Она боится конкуренции. Боится, что для появившегося внезапно отца, будет не единственной. Вот он, детский эгоизм. Страшно подумать, как поведёт себя дочь, когда узнает, что у Димы скоро родится малыш.
— Если девочке восемнадцать, то он должен был стать папой в четырнадцать. — Усмехаюсь, качая отрицательно головой. Такая чепуха, а затем, улыбка с лица пропадает. А почему, собственно, чепуха то? В свои семнадцать, он же обрюхатил сразу двоих. Меня и девчонку из параллельного. Что мешало ему сделать это раньше? Тем более, отношения со мной не влияли на его разгульное поведение.
— Ты чё мам? — Лицо Ксю превращается в сухофрукт. — Реально его дочка?
— Да отстань ты. — Отмахиваюсь от девочки натягивая на лицо фальшивую улыбку. — Нет, конечно. Какой там ребёнок в четырнадцать?
— А что? Вот у Нинки знакомая родила от тринадцатилетнего парня!
— Ксюш. — Устало фыркаю на неё и в этот момент в столовую возвращается Дима.
— Кто такая Елена? — Спрашивает тут же Ксюша, сильно выделяя имя девушки. Дима кидает на меня взгляд, ища поддержку, но не находит. Какая поддержка то? Мне самой интересно, каких дров ещё ты наломал, Сухарев.
— Это моя сестра. — Спокойно отвечает Дима, садясь на свой стул.
— А-а-а, — Тянет букву «а» Ксюша. — Сестра-а-а!
— А кто ещё?
— Мы предположили, что любовница или… — Внимательно смотрю на Диму. — Дочь. Почему нет? Одного же по малолетству заделал, а где один, там и два, а где два, там и три. — Ухмыляюсь собственным мыслям. — Плодовитый ты, Сухарев.
— Что значит два? Три? — Спрашивает Ксюша и Диме приходится разоткровенничаться.
Он рассказывает нам о сестре, о которой не знал до восемнадцати лет. Рассказал Ксюше о сыне, который трагически погиб. Вот только ни слова не упомянул о своей невесте и ещё одном ребёнке. Странно? Безусловно. И как только Ксюши не будет рядом с нами, я обязательно задам Диме пару вопросов.
После ужина, Сухарев провёл нас в небольшой домашний кинотеатр на чердаке. На полу разбросаны мягкие подушки, на стене рисунок от проектора. Мы включили по просьбе Ксюши, какую-то очень нудную мелодраму, на которой, уже через двадцать минут, дочка была в отключке. Был ли это план остаться на ночь от Ксю? Возможно. Повелась ли я на это?…
Да, конечно, повелась! Особенно когда Дима отнёс спящую дочку в гостевую спальню, сам вернулся и включил наш любимый фильм. Который мы наизусть знали с подросткового времени. Этот фильм доводил до слёз, этот фильм позволял задуматься и любить ещё больше. Только сейчас, при просмотре, я испытываю другие эмоции, нежели раньше…
Это тоска по былому, боль от пережитого и принятие прошедшего времени. Я отпускаю всё то, что было и хочу начать с чистого листа. Только вот, с Сухаревым ли?
— Я рад, что ты снова появилась в моей жизни, да ещё и не одна. — Говорит Дима, заглядывая в самую душу. Его рука ложится на моё колено и ползёт выше по бедру.
— Я не планирую отношений с тобой. — Вру. Конечно же я вру. Я миллион раз представляла во сне, как наши отношения возобновляются.
— Почему ты так категорична? — Не верит ни единому моему слову, лишь поддерживает игру. Рука мужчины переходит на внутреннюю сторону бедра, от чего я начинаю под ней дрожать.
И казалось бы, что может произойти? Ведь всё ведёт к тому, что должно было случиться ещё в Анталии, вот только…
Дверь на чердак резко открывается и на пороге появляется невеста Димы.
24 — глава
Я ничуть не удивилась появлению шатенки. Я как будто бы знала, что именно так оно и должно произойти. Да и сама «невеста» не выглядела растерянной. Она знала, что я с Ксюшей здесь и без сомнения хотела напомнить о своём существовании. Не Сухареву, так мне.
— Вот это да, у нас гости? — Удивляется наиграно девушка и натягивает на лицо фальшивую улыбку.
— Мы разве с тобой не всё выяснили, Лика? — Дима обманчиво спокоен. Обращается к своей невесте, а рукой продолжает гладить моё бедро. И мне бы встрепенуться, оттолкнуть его, хотя бы ради приличия, но я лишь расслабляюсь. Если он позволяет себе такое поведение, значит между ними ничего нет? А ребёнок? Да может она вообще его придумала.
— Дим, имей совесть. — Лика кидает взгляд на его руку, и я вижу, как начинает трястись её подбородок. — Я вообще-то ребёнка твоего вынашиваю и мне нельзя нервничать.
Всё. Не могу я смотреть на неё. Жалко девушку.
Накрываю своей ладонью руку Димы и убираю её в сторону. Встаю на ноги, стряхивая с брюк невидимые пылинки и набрав побольше в лёгкие воздуха, предлагаю самый разумный в этой ситуации вариант решения проблемы.
— Ну что, пришло время поговорить? — Смотрю в чёрные глаза Димы, а он в свою очередь прожигает меня взглядом. Хочет вступить в протест. Ему явно уже не о чем говорить с шатенкой. — Мне нужны объяснения, Дима. Хотя бы банальный ответ на вопрос: «-Дима, у тебя будет ребёнок?»
***
Сижу за обеденным столом глотая через силу чёрный кофе. Мне нужно немного взбодриться и прийти в себя. Лика в свою очередь уселась напротив меня, закинув ногу на ногу. Её длинные ноготки выбивают дробь по мраморному столу.
— Значит, вы ждёте с Дмитрием ребёнка. — Я не спрашиваю. Просто констатирую факт.
— Неужели до твоей пустоголовой кочерыжки только дошло?! — Прыскает ядом Анжелика. Удивительно, как быстро может меняться поведение человека. Когда рядом был Дима, она строила из себя жертву, умирала словно подбитая на поле лань, а как только он отошёл, начала показывать клыки. — Я вообще не понимаю тебя, Мария. Ведёшь себя, как обиженная на жизнь дрянь!
— В смысле? — На моём лице проскакивает лёгкая ухмылка. Неосознанно. Наверное, это просто защитная реакция на стресс.
— Ты же не понаслышке знаешь, как это тяжело растить ребёнка одной. — Начала давить на мои самые болезненные точки. — Но видимо, ты прожжённая жизнью сука, раз считаешь, что мой ребёнок заслуживает того же, что и твой.
— Не сравнивай. — Больше никаких улыбок на лице. Сердце начинает набирать ритм, от вырабатывающегося в крови адреналина. — Наши случаи абсолютно разные.
— Он же просто чувствует за собой вину! Поэтому возится с ней, — Тыкает пальцем на лестницу, судя по всему, имея ввиду мою дочь. Затем переводит тонкий палец на меня. — И с тобой! Он возится с вами обеими только потому, что так надо! Потому что хочет спать спокойно! — Вскакивает со стула и несётся к комоду. Достаёт оттуда белый флакончик и бросает им в меня. — Знаешь, что это такое?
Верчу в руках таблетки. Название незнакомо мне. А все надписи на флаконе — иероглифы, которые не разобрать без знания языка. Поэтому мне ничего не остаётся, как молча поднять на Анжелику отрешенный взгляд.
— Так и думала. — И откуда в ней столько желчи? Ещё и ехидничать успевает. — Это сильнодействующее снотворное, без которого Дима не может спать с того самого дня, как узнал о тебе и твоей дочери.
— Сочувствую.
Странное ощущение заполнило грудь. Мне с одной стороны не жаль его, а с другой стороны, это же моя вина. Он не спит по ночам из-за меня. Из-за моего подросткового эгоизма и обиды.
— Это ещё не всё. — Тяжело вздыхает, поджимает свои губы и начинает рыться в телефоне. Затем разворачивает дисплей ко мне. — Это запись с камеры наблюдения в его комнате.
