Через Симонова же мы вернемся к фантастике конца 30-х. Герой его "Живых и мертвых" Синцов "с яростью вспомнил прочитанный два года назад роман о будущей войне, в котором от первого же удара наших самолетов сразу разлеталась в пух и прах все фашистская Германия. Этого бы автора две недели назад на Бобруйское шоссе!"... В злом, но справедливом пожелании Синцова в принципе не было ничего невозможного: Синцов вспомнил конкретное произведение, автор которого в те годы был жив, хотя мне и неведомо, что он делал и о чем думал в первые дни войны. Речь шла о романе Николая Шпанова "Первый удар" /1939 г./. Книга имела подзаголовок: "Повесть о будущей войне". Враг был назван в ней правильно. На этом прогностические способности автора исчерпывались. Герои Шпанова - авиаторы крупного соединения СБД - скоростных бомбардировщиков дальнего действия. Тема - внезапное нападение гитлеровской Германии и незамедлительный отпор, который дают фашистам советские вооруженные силы, конкретно - воздушные, что происходит следующим образом. Агрессоры нагло рассчитывали проникнуть вглубь нашей территории на 45-70 километров, но были остановлены истребительными частями советского охранения в полосе от двух до четырех километров. Лаконичные военные сводки сообщали: "В 16 час. 30 мин. 18 августа передовые посты ВНОС обнаружили приближение противника... В 17 час. 01 мин. начался воздушный бой... В 17 час. 30 мин. последний неприятельский самолет первой волны покинул пределы Союза..." Немедленно покидает аэродромы орудие возмездия - сводная эскадра, несколько сот бомбардировщиков. Они делают вид, что летят к Берлину, но главная их задача ликвидировать военно-промышленный комплекс вокруг Нюренберга. Противовоздушные силы Германии оказываются не в состоянии помешать их продвижению. Основное сражение над территорией Германии приводит к тому, что люфтваффе лишилось 350 боевых машин. Наши - четырнадцати. Да, автора бы в июль сорок первого... Не то, чтобы совсем беспрепятственно, но и без особых осложнений шпановская эскадра добирается до цели и, конечно же, "с поразительной точностью" уничтожает подземные и наземные заводы, электростанции, склады, взрывает плотину... Рейд советских самолетов имел еще одно важное последствие: "Вода еще журчала на улицах Нюренберга, пламя бушевало в кварталах военных заводов, когда подпольные организации Народного фронта взяли на себя руководство восстанием". /Между прочим, в довоенном издании романа Павленко революция происходила и в Японии/. Наземные подразделения Красной Армии "отбросили первый натиск германских частей и форсируют линию укреплений уже на территории противника". Словом, через 12 часов после начала войны у Германии нет другого выхода, кроме безоговорочной капитуляции. Как видим, фантазия Шпанова превзошла фантазию Павленко. Правда, под конец автор спохватился: один из героев произносит слова о том, что война только начинается, упоминается всеобщая мобилизация, хотя в обрисованной ситуации не совсем ясно: а зачем она?

В художественном отношении повесть Шпанова, конечно, абсолютный ноль, но как знамение времени - весьма любопытный документ. С одной стороны, пожалуй, больше нигде бодряческие настроения не были доведены до такого абсурда. Прочитанная под верным углом зрения повесть могла бы многим раскрыть глаза на несостоятельность шапкозакидательских доктрин. Беда в том, что тогда трудновато было выбрать верный угол. Если бы автору в 1939 году сказали, что его книга психологически разоружает советский народ перед лицом смертельной опасности, он был бы неподдельно возмущен, как и Павленко. Они, несомненно, считали себя крутыми патриотами, как и нынешние соколы, деятельность которых снова и снова наносит стране неисчислимый вред, и не только ее престижу, но и безопасности, не говоря уже об экономике. Представить себе заранее то, что произошло в первые месяцы войны было трудно, а может быть, и невозможно. А впрочем! Вот отрывок из подлинного дневника московского девятиклассника Льва Федотова, написанный 5 июня 1941 года: "...Я думаю, что война начнется или во второй половине этого месяца... или в начале июля, но не позже, ибо германцы будут стремиться окончить войну до морозов... До зимы они нас не победят, а наша зима их полностью доканает, как это было в 1812 году с Бонапартом... Победа победой, но вот то, что мы сможем потерять в первую половину войны много территории, это возможно... Как это ни тяжело, но вполне возможно, что мы оставим немцам... такие центры, как Житомир, Винница, Витебск, Псков, Гомель... Что касается столиц наших республик, то Минск мы, очевидно, сдадим, Киев немцы тоже могут захватить, но с непомерно большими трудностями... То, что Ленинграда немцам не видать, это я уверен твердо, если это случится, то это будет не раньше, чем падет его последний защитник..." Пророческие строчки юноши, право же, выглядят куда большей фантастикой, чем стряпня профессионального литератора. Но не будем требовать слишком многого. Чтобы так заглянуть за горизонт, надо было обладать почти что ясновидением. Впрочем, если ты назвался фантастом... Нет, будем честны, вряд ли хотя бы один автор решился представить себе, а тем более живописать сдачу русских, белорусских, украинских городов, ужас разбитых переправ, трагедию народного ополчения под Москвой, отчаянные бои в окружении... А если бы и решился, то шансов узреть сочинение опубликованным у него не было никаких. Такого рода претензий предъявлять Шпанову мы не будем даже сегодня. Но кое-что можно и предъявить. У фантаста был в резерве, по крайней мере, один достойный выход: не писать вредную галиматью. Однако кого-то устраивала шпановская макулатура. "Первый удар" был напечатан в самом массовом издании тех лет Д "Роман-газете" и переиздан в "Библиотеке командира". Видимо, под барабанный бой и залихватские возгласы было сподручнее заниматься уничтожением командных кадров РККА перед войной, самой загадочной из всех кровавых акций вождя народов. Можно вспомнить еще и кинофильм "Если завтра война", не делающий чести ни его постановщику Ефиму Дзигану, ни его сценаристам, среди которых мы с удивлением, может быть, и необоснованным, обнаружим имя Михаила Светлова. Сюда же примыкают "Истребитель 2-Z" С.Беляева, романы и повести В.Валюсинского, Н.Автократова, Н.Томана и других столь же патриотичных и столь же легкомысленных сочинителей. Что же все-таки двигало этими людьми? Душевный порыв? Массовый психоз? Слепая вера? Но любопытно и другое. Ведь в конце 30-х годов Сталин пытался заигрывать с Гитлером, и хотя бы временно не должен был поощрять нанесение "первых ударов" по предполагаемому союзничку... А-а, бесполезно искать логику в действиях наших властей. И не только в конце 30-х годов.