В жанровом плане повесть А. Платонова тоже любопытна. Она, может быть, нагляднее других произведений обнажает условность, а порой и нелепость традиционного толкования термина "научная фантастика".
Вроде бы в "Эфирном тракте" есть все признаки серьезной научной фантастики: в центре внимания необыкновенная научная гипотеза, которая получает пространные научные или, по крайней мере, наукообразные обоснования. И даже не одна гипотеза, а несколько - тут и "допотопная" цивилизация, и геотермальная энергетика, и космический телекинез,- повесть, пожалуй, даже несколько перегружена ими. К сожалению, к печати ее готовил не сам автор, тогда она, наверное, была бы более стройной. На мой взгляд, Платонов не верил в придуманную им научную игру: электроны - это живые существа, питающиеся своими мертвыми собратьями? Для чего же он их придумал? Писателю понадобилась лихая и ультрасовременная посылка, вокруг которой он мог бы выстроить свои соображения о мире, о путях его развития, о месте человека в нем. Научное правдоподобие собственного предположения волновало его весьма мало. Не знаю, есть ли смысл называть подобную фантастику научной? Но сюжет, бесспорно, фантастичен.
"Граммофон веков" Ефима Зозули увидел свет в 1919 году, т. е. тогда, когда наша литература толькотолько начинала осваивать новую действительность.
И главная тема тех лет - антагонистическое столкновение двух миров, старого и нового - с сегодняшней точки зрения подана в рассказе наивно, прямолинейно. Абсолютно совершенное общество создано в невообразимо сжатые сроки, а старый мир, запечатлевший свои шепоты и крики на поверхности тел, выглядит исключительно как обитель насилия и страдания, низости и предательства. Как будто бы нет и не было в нем борцов, и разве сама революция и революционеры не зарождались в недрах старого мира? Но эта наивность, сам этот максимализм в стремлениях напрочь порвать со старым это опять-таки очень характерная и очень привлекательная черта литературы, и в частности фантастики тех лет.
Здесь "научная" основа изобретения Кукса напоминает рассказ барона Мюнхгаузена о звуках, которые замерзли в рожке, но, между прочим, патент Е. Зозули (прошлое, каким-то образом оставляющее материальные следы, которые можно расшифровать) впоследствии не раз использовался в фантастике.
Другой, можно сказать, фельетонный вариант прямого сопоставления "старого" и "нового" предстает пе-г ред нами в рассказе Валентина Катаева "Экземпляр".
Здесь изображен "экземпляр" обывателя, пока еще не приспособившегося, пока еще ошарашенного революционными преобразованиями, но он вскорости приспособит-ся, на что есть прямое "указание" в последних строках рассказа. Дальнейшее развитие этого типа мы найдем у И. Ильфа и Е. Петрова.
Между прочим, использованный в рассказе сюжетный ход - человек засыпает до революции и пробуждается уже при новой власти - как бы напрашивался сам сот бой, его можно отыскать и у других авторов. На той же схеме основан известный в те годы фильм Ф. Эрмлера "Обломок империи", Этот же мотив лег в основу "Клопа" В. Маяковского, только в этой пьесе иной временной интервал: Присыпкин засыпает в настоящем, а просыпается в будущем.
Два небольших рассказа Николая Асеева контрастны по своему тону. В рассказе "Завтра" звучание достигает Трагедийных нот. Грандиозные картины преображенного мира возникают в воображении смертельно больного поэта. Последним усилием он пытается представить себе мир, в котором он мог бы жить и выздороветь. Люди там всемогущи -они переносят города по воздуху, берут неисчерпаемую энергию от вращения самой планеты и уж конечно запросто заменяют изношенные, отработавшие свое людские сердца. Порой бесхитростные, порой дальновидные прогнозы автор отнес в 1961 год. Видимо, и ему лри взятых тогда темпах четыре десятка лет казаг лись сроком, достаточным для кардинальной реконструкции; земного шара. А впрочем, кто знает, какой бы была наша страна к 60-м годам, если бы не война, если бы ее развитие пошло так, как о том мечтали те, кто делал великую революцию и кто принял ее всем сердцем?
; Асеевскую же "Только деталь" можно назвать фантастической юмореской, В данном случае фантазирует студент литературного института, которого переполняет жажда жизни, деятельности, он совершенно уверен в том, что будущее, в которое ему предстоит вступить, будет прекрасным, как и тот замечательный город, в котором он учится. Ивана совершенно не смущает, что пока у него нет денег даже на трамвай и приходится регулярно топать через всю Москву пешком на свидание к любимой девушке, ждущей его на вокзале. Вокзал этот именуется Брянским. Не всякий москвич сегодня сообразит, что речь идет о Киевском вокзале. Пассия Ивана Граня тоже учится, она студентка Педологического института. Было же такое словечко - педология. Все ли сейчас знают, что это такое? И вот молодые люди начинают воображать себе виды будущей Москвы - новые красивые здания, метрополитен (его еще не начинали строить); электричка, в которой они едут, отрывается от земли и летит, летит! Куда летит? В Египет. Тут разыгравшееся воображение приходится притормаживать, но даже завидно становится от такого избытка жизненных сил и цельного, незамутненного мироощущения. По нынешним меркам эти ребята, студенты, рабфаковцы, не имели ничего. Но в их распоряжении была вся вселенная.
По теме и по духу близка к "Только детали" еще одна московская фантазия - "Странный случай в Теплом переулке" Всеволода Иванова.
Черты времени причудливо отразились и в таком на первый взгляд странном рассказе, как "Сэр Генри и черт" молодого В. Катаева. Сначала перед читателем возникает вполне реалистичная картина заболевания сыпным тифом. Стоит вспомнить, какую страшную дань взымала эта болезнь с разоренной, ослабевшей страны, Чтобы понять: сыпняк - существенная примета тех дней.
Но пожалуй, самое интересное в рассказе Катаева - это картина бреда. При всей ее фантасмагоричностн она, конечно, совсем не случайна, совсем не сюрреалистична.
