Ислам был началом и других проявлений культуры. То, что не удалось ни персам, ни грекам, ни римлянам — денационализация народа, создавшего древнейшую в мире цивилизацию, то выпало на долю арабов, при которых Египет потерял своё христианское искусство и забыл почти свой язык. В VIII, особенно же с IX в. начинается настоящий мартиролог коптской нации. Первые поколения после арабского нашествия пережили некоторый подъём, результатом которого явилось благосостояние, вызвавшее алчность мусульманских чиновников и подогревавшее религиозный фанатизм, тем более, что влиятельные копты успели занять места при дворе и в администрации, не соответствовавшие положению подчинённой нации. Подозрения возбуждали и сношения коптских патриархов с христианскими государями подчинённых им в церковном отношении Нубии и Абиссинии. И вот, против коптов издаются унизительные ограничительные законы, открываются настоящие гонения, усиливающиеся вследствие восстаний населения, обременяемого налогами и грабежами. Особенно сильны были гонения при Мутанеккиле (849 г.), при известном фанатике и сумасброде Аль-Хакиме (кон. X в.), когда дело доходило до разрушения церквей и запрещения богослужения, и в 1320 г., когда страшные насилия вызвали представления византийского императора, испанского короля и абиссинского царя. Красивая коптская легенда, создавшаяся по поводу внезапного исчезновения Аль-Хакима, повествует, что этот халиф, желая доказать, что христиане, как не имеющие веры даже с зерно горчичное, подлежат истреблению, потребовал, чтобы патриарх при огромном собрании мусульман, иудеев и христиан, передвинул с места Мокаттам. Когда патриарх совершил это чудо, он крестился и тайно ушёл в монастырь… Неизмеримо тяжелы были последствия гонений и, прежде всего, массовые отпадения в ислам; к концу XVII в. из шести миллионов коптов, которых застало арабское завоевание, уцелело всего около ста тысяч, да и это малое стадо, руководимое не всегда достойными пастырями, отрезанное от живых и деятельных сношений с христианским миром, опускалось в культурном и нравственном отношении. Забывался родной язык, изгнанный в VIII в. из официального употребления. Лучшие люди употребляли усилия и изыскивали средства спасти нацию и церковь от поглощения морем ислама. К XII-XIII вв. относится деятельность иеромонаха Марка Ибн-аль-Канбара, едва ли не самой яркой после Шенути личности. Обладая недюжинной для копта и своего времени учёностью, он поставил целью своей жизни поднять свою церковь до уровня православной. В горячих проповедях, привлекавших множество народа, он, странствуя по Дельте, указывал на нестроения в церкви и быте, исправлял нравы, говорил о необходимости чтения Св. Писания на понятном языке. Гонимый духовенством, он перешёл в православие и получил от патриарха Марка II в управление небольшой монастырь к югу от Каира, где и скончался (1208). Его богословские сочинения, а также перевод Св. Писания на арабский язык до нас не дошли и известны только по выдержкам. Движение, возбуждённое им, продолжалось. Усилия лучших представителей клира и мирян имели некоторый результат: недостойному патриарху Кириллу III (1235–1243) пришлось подписать пункты о прекращении симонии вымогательств, о введении соборного начала и других мер к упорядочению церковной жизни. В это же время жил один из последних коптских писателей, пытавшийся в длинном, довольно бессвязном и неуклюжем собрании 732 (сохранилось 428) четверостиший под именем «Триадон» (с рифмой, заимствованной у арабов) дать своим соотечественникам назидательное чтение на духовные, нравственные и национальные темы. Здесь преподаются уроки монофиситской догматики, указывается на высокие примеры святых, особенно национальных, напоминается о пользе коптского языка и необходимости его изучения. Но сам автор уже пишет на искусственном языке, говорит, что без особой помощи Божией он не мог бы написать своего произведения и присоединил к нему арабский перевод. Между тем, знание коптского языка исчезало; а он всё ещё оставался языком церкви; кроме патриотических побуждений к заботам об его сохранении приводили и религиозные. Египет XI-XIV вв. выставил целый ряд крупных представителей христианской литературы, однако уже писавших по-арабски; среди них были и радевшие о возрождении коптского языка или, по крайней мере, о том, чтобы он был понятен. Так, Иоанн, епископ Саманудский (ок. 1240 г.) пишет: «Так как коптский язык исчез из разговора, то отцы уже составили “лествицу”, в которой собрали весь язык, все его имена и глаголы, чтобы дать пособие для перевода». Итак, уже в XIII в. дело идёт только о пособиях грамматического и лексического характера, о средствах сделать понятным Св. Писание и богослужение. И до нас дошло довольно много произведений копто-арабских грамматиков, ставивших себе эти задачи. Усилия этих достойных вождей своего народа не прошли бесследно — до половины XVI в. продолжалось литературное творчество на коптском языке, главным образом, в области богослужебной поэзии, иногда довольно изящной, хотя и искусственной, но уже на северном, так наз. «бохейрском» диалекте патриарха, переселившегося в XI в. из Александрии в Каир и давшего толчок к распространению его в Верхнем Египте. Выдающийся литературный и исторический интерес представляет один из последних памятников коптской письменности — житие пострадавшего при преемнике Саладина Османе в 1210 г. Иоанна из Фониджонта, отступившего в ислам и покаявшегося в этом. Автор, очевидец, священник Марк, уже думал по-арабски и следовал лучшим арабским литературным образцам; его произведения напоминают их с достоверностью и живостью изложения. Бохейрский диалект поглотил все прочие, и до сих пор в церковном богослужении напоминает о языке великого народа и великой литературы. Потомки современников фараонов уже не понимают его с конца XVII в., когда умер последний старик копт, для которого он ещё был живым разговорным. В настоящее время может идти речь только о пользовании им среди немногих грамотеев ради курьёза или об искусственном его возрождении. Попытки и того и другого нам известны. Почтенна деятельность Лабиба, профессора патриаршей школы и издателя коптских книг, не без успеха приучающего своих учеников к разговорному коптскому языку, и производит впечатление помещённое в приёмной патриарха изображение обелиска, с начертанным на нём именем иероглифами в картуше — овале древних царей.
