Строка 4: «Буду слышать [я] голос твой сладостный северного ветра». В гробнице своей Айа молит фараона: «Да слышу (я) голос твой сладостный во Дворе солнечного камня (т. е. в глубине главного храма столицы), (когда) творишь ты жалуемое (т. е. службу) отца твоего солнца живого», а у солнца просит Маху: «Да слышу я голос царя, (когда) творит он жалуемое отцу своему солнцу». Об этом же просит солнце и Туту: «[Да слышу] я голос царя, (когда) творит он жалуемое отцу своему —--», «Да дашь ты мне… ухо мое слышащим голос его (т. е. царя)». Также Сута желает в своей гробнице от фараона: «---слышать [го]лос тв[ой]». О том, как они слышат царский голос, сановники говорят и вне пожеланий. Айа и Майа объявляют каждый: «Я слышал голос его непрестанно», а П-вох заверяет фараона: «Крепну я, слыша голос твой». «Голос» же солнца ни Разу не упомянут в надписях солнцепоклонников.
Пожелания и заявления вельмож, напоминающие надпись F, иногда сочетаются между собою, отчего сходство с нею еще увеличивается. Мы находку у П-воха: «Ты (т. е. царь) — солнце, живу я видом твоим, крепну я, слыша голос твой», а у другого верховного жреца Ми-рэ: «Ликует сердце мое при виде красоты твоей, живу я, слушая сказанное то[бою]», далее у Майа: «Я слышал голос его (т. е. царя) непрестанно, очи мои видели красоту твою (опять-таки царя) постоянно», а у Менаштефа: «Да даст он (т. е. царь) (прожить) век добрый, видя красоту его непрестанно, слыша голос его». Но особенно любопытна в этом смысле одна надпись у Туту. Посередине она так и перекликается с надписью F, со строками 2–4, 7–8. Туту молится: «Да дашь ты насытиться мне видом твоим, желание(м?) сердца моего. Да прикажешь ты мне погребение [доброе] после старости в горе Ах-йот-Да обоняю я дыхание твое сладостное северного ветра, запах его — фимиам (храмовой) службы, Нефр-шепр-рэ — Единственный для Рэ (т. е. Амен-хотп IV), сей бог! Да [слышу] я голос царя, когда он творит жалуемое (т. е. службу) отцу своему [солнцу] —-- Да дашь ты мне имя мое остающимся на сотворенном (мною) всем — не (приходится) разыскивать имя жалуемого тобою. Сотворенное (мною) все (? — в надписи, твое») остается, именуют…».
Сопоставляя надпись F с другими солнцепоклонническими надписями, приходишь к выводу, что первоначально она была обращена к фараону, а не к солнцу. Да и вообще, как представить себе, что кто-нибудь из солнцепоклонников мечтал бы, что будет вдыхать сладостное дыхание солнца, слушать его голос, приятный, как свежий (!) северный (!) ветер, что само солнце будет собственными устами взывать «во имя» умершего, т. е. править по нем заупокойную службу. Надпись на гробе допускает все это, очевидно, лишь потому, что переделана в молитву солнцу из молитвы фараону, который мог быть и действительно бывал для своих приближенных предметом подобных чаяний.
Таким образом, надпись F была первоначально обращением к фараону кого-то из его приближенных. Позволяет ли она ближе определить первоначального владельца гроба? Кое-что она в этом отношении еще может дать.
Что гроб сначала предназначался для женщины, Ж. Даресси правильно вывел из передачи местоимения первого лица единственного числа в строке 7. В то время как в других строках это местоимение стоит на золотых заплатках и передано знаком, изображающим мужское египетское божество, соответственно полу обожествленного фараона, в строке 7 данное местоимение стоит на исконном золоте и передано знаком женщины. Но нелишне отметить и разницу между знаками младенца в строках 5 и 11. И тут и там это исконные письмена. В строке 11 знак изображает мальчика, притом, насколько можно судить по изданному воспроизведению от руки, царевича: на младенце передник и ожерелье, а с темени, по-видимому, свешивается, как у царевичей, прикрывая ухо, заплетенная в косу прядь волос (две черточки, отходящие назад от шеи, представляют, наверно, обычный для таких кос завиток на конце). В строке 5 тот же знак изображает, судя по тому же воспроизведению, царевну с прямою, незаплетенною прядью волос, спускающейся сбоку с темени значительно ниже плеча, как то нередко можно видеть на изображениях дочерей Амен-хотпа IV. В строке И мальчик служит определителем, т. е. пояснительным изображением, к слову «отрок», написанному буквами и употребленному о фараоне («отрок добрый солнца живого»). И не потому ли в строке 5 у определителя к слову рнпй «молодеть» облик девочки, что «молодеет» женщина — первоначальная хозяйка гроба («Будет молодеть плоть (моя) в жизни от любви твоей»)?
Обратим внимание на это пожелание: «Будет молодеть плоть (моя) в жизни от любви твоей (т. е. от любви к тебе)». Ничего подобного не найти в надписях вельмож-солнцепоклонников, хотя пожелания тех или иных благ своему телу или утверждения о его сохранности там вполне обычны. Желают, чтобы плоть была крепка, радостна, чтобы солнечные лучи сообщали ей свежесть, чтобы солнце воссоединяло плоть, чтобы плоть была защищена, чтобы с ней не случилось чего Дурного, чтобы она была одета; утверждают, что плоть Цела, в частности, когда созерцают «красоту» фараона.
Глагол рнпй «молодеть, молодить», употребленный применительно к плоти в надписи F, ни разу не засвидетельствован в приложении к вельможам Амен-хотпа IV. Тем не менее этот глагол довольно употребителен в солнцепоклоннической столице, но только применительно к царской чете. О фараоне говорится, что «лучи солнца на нем с жизнью (и) процветанием, молодя плоть его повседневно». К царю сановники обращаются со словами: «Ты молод, как солнце, жив вечно вековечно», «--- (причем) молод ты, как солнце в небе, вековечно вечно», «будешь ты жив (и) молод вековечно». К имени царицы Нефр-эт присоединяют порою пожелания: «жива она, молода она вечно вековечно!» или «жива она, здорова она, молода она вечно вековечно!» Разумеется, из того одного, что в надписи F плоть «молодеет» (рнпй), еще не следует, что она должна быть обязательно плотью царицы. Однако раз плоть молодеет от любви к фараону (что, конечно, никогда не сообщается о плоти вельмож!), вероятность того, что молящаяся особа — жена царя, очень велика. Вряд ли даже царевна могла бы сказать, что плоть ее будет молодеть от любви к ее царственному отцу!
Но что же тогда? Не принадлежал ли гроб первоначально царице Нефр-эт? Может быть, прав был X. Шэфер, приписав ей четыре сосуда для внутренностей, найденные вместе с гробом, опознав в головах, венчающих сосуды, черты Нефр-эт? Но Р. Энгельбах убедительно показал, что на крышке гроба в титле покойного не было места для имени царицы. Стой оно там, ободок с ним приходился бы на резкий перегиб поверхности, на пальцы человекообразного гроба, был бы переломлен пополам! Но если сам гроб никогда не предназначался для Нефр-эт, то не была ли вес же надпись на его подошвах, надпись F, некогда обращена к царю от ее лица? Иными словами, не напрасно ли поддался Э. X. Гардинер доводам С. Олдреда в пользу принадлежности гроба царевне? Может быть, знаменитый английский ученый правильно полагая сначала, что на подошвах гроба должно было быть об-ращение именно Нефр-эт к Амен-хотпу IV вместо обычного обращения Эсе к покойному как брату пли мужу, тождественному с Усире? Правда, Э. X. Гардинер не знал, как быть с прочими переделками на гробе, который оказывался с самого начала предназначенным для Амен-хотпа IV. Однако даже переубежденный С. Олдредом Э. X. Гардинер не хотел отказаться полностью от своей догадки и продолжал отстаивать хотя бы косвенное воздействие обращения Эсе на надпись F.
Подтверждение своим первоначальным взглядам Э. X. Гардинер усматривал в изображениях царицы по углам наружных царских гробов — громадных каменных ящиков, заключавших внутренние гробы. Царица здесь явно заступала прежних богинь-хранительниц умершего, в том числе Эсе. Но английский ученый мог бы найти подтверждение принадлежности надписи F царице и в остатках нескольких строк, различимых на изданном куске одного из таких гробовых углов. Подобно прочим обломкам этих гробов, он происходит из той самой царской гробницы в ущелье позади Ax-йот, в которой рассчитывал упокоиться и сам Амен-хотп IV. На обломке уцелел верх выпуклого изображения царицы, надо полагать, Нефр-эт, в головном уборе из двух высоких перьев, с остатками солнечных рук-лучей перед ней. Позади царицы читается обрывок речи, обращенной к похороненному во гробе лицу, мужчине, как видно по употребленному местоимению второго лица единственного числа мужского рода. Царица, несомненно, обращается к своему мужу: «Будешь ты вековечно (и) будешь жить ты, как солнце, [повседневно —--».
