Владку прямо покоробило от такой бессмыслицы:
– Тёмные вы люди, – с презрением в голос огласила приговор девушка, – от пьянства ампулу под кожу вшивать надо или гипнозом лечить, а они мыло в гроб.
– А ты не заносись, милая, мала ещё учить нас, – просвистел сквозь жёлтые, наполовину вылезшие из лунок зубы, дряхлый дед и нервно затряс туго обтянутым сухой кожей черепом.
Старики недовольно зашептались, осуждая легкомысленную девчонку.
– Больно мне надо учить вас. Как были невеждами, так и помрёте, вон как она, – небрежно махнула рукой бунтовщица в сторону лежащей в гробу бабки.
Гордо подняв голову, она обвела стариков надменным взглядом. Те презрительно зацокали и зашипели.
В словесную перепалку вмешалась тётка Даша. Проходя мимо, она схватила девушку за руку и, работая локтями, с трудом выбралась из возмущённой толпы.
– Нашла, перед кем бисер метать, – сварливо пробормотала она, – чего они понимают старые немощи. Вот Клава много всякого знала, не любили её здесь, боялись. Поэтому и на тебя косятся, как-никак внучка ты её.
– Чего знала? – сразу ухватилась Владка, заглядывая в её хитрые глаза.
– Чего- чего. Я же сказала- всякое. Люди умных не любят. Им ведь как кажется: если человек не дурак, так к любой пакости с умом подойдёт. Вот и сторонились её, чтобы беду не накликать. Вдруг зло на них затаит…
Хоронили бабку ближе к вечеру. Владке это не понравилось, впрочем, как и вся церемония.
Погрузили гроб на сани, и бедная лошадь поволокла их по ухабистой дороге. Владка шла за санями молча, так как тётка Даша строго настрого запретила ей вмешиваться. Путь оказался неблизким. Деревня закончилась, началась роща. Дорога петляла между деревьями, сужаясь и расширяясь, где ей вздумается, комары облепляли открытые участки тела, лезли в лицо, стоял невообразимый гул. Владку раздражало всё, особенно собственное бессилие. С остервенением лупя комаров, она гадала, сможет ли продержаться до конца путешествия. Наконец впереди забрезжил просвет. Завидев покосившиеся деревянные кресты, она внутренне возликовала, уповая на теперь уже быстрый исход затянувшегося мероприятия. Возле кладбища повернули налево и поползли дальше. Девушка злилась и проклинала деревенских жителей на чём свет стоит. «Отличное решение! Недаром говорят – готовь сани летом! А местные добавили наверно – и пользуйся, не жди зимы!» Полозья скрежетали по мелким камешкам, лошадь хрипела от натуги, роняя с морды хлопья белой пены. Старики волоклись позади Владки и тётки Даши.
– Надо же, настырные какие, – в ярости проговорила девушка, – чего им дались эти похороны. Не ровен час, кто-нибудь из них концы отдаст в дороге.
– Да и чёрт с ними, – выдавила тётка, утирая мясистое лицо платком. – От них не отвяжешься, сделаешь по своему – врагов наживёшь. А мне с ними ещё век коротать бок о бок.
– Что это за прихоть такая? Прямо абракадабра… Всякое слыхала, но чтобы летом на санях катались!
Окончательно запыхавшаяся тётка махнула рукой и повисла всей тушей на Владке. Девушке пришлось тащить её волоком. Сразу все мысли куда-то улетучились. Главное – не надсадиться, а сани, и правда, чёрт с ними…
Дорога закончилась, началось поле. Владка плелась, смотря под ноги, поддерживая тётку за талию, и не заметила, как сани остановились.
– Пришли, – гаркнула тётка Даша ей в ухо и отцепилась.
Владка присела на корточки и закашлялась. Проходящий мимо старик сунул ей в руки бутылку с водой и, не сказав ни слова, пошёл дальше. Девушка наблюдала с ненавистью, как стаскивают гроб с саней.
Она и раньше не выносила присутствия людей, а в этом проклятом месте все эти старики и старухи точно высасывали из неё последние силы, оставаясь спокойными и бодрыми.
Она не могла взять в толк, зачем старым, больным людям понадобилось тащиться в такую даль, чтобы проводить в последний путь человека, которого они сторонились при жизни. И, наконец, почему поле?!
Тем временем никто не дожидался Владки. Пока она приходила в себя, пытаясь перевести дух, все столпились у гроба. Начало смеркаться.
Владка поняла, что про неё забыли. Она с трудом поднялась с земли и направилась к ним, медленно перебирая ногами. Подойдя ближе, она увидела горку сырого песка, заслонённую их спинами.
Девушка протиснулась к гробу и обомлела – бабку Клаву успели перевернуть лицом вниз. К тому же она застала бойкую маленькую старушку, в натянутом до бровей синем платке, за странным делом: её маленькая сухая ручка, похожая на лапку птицы, проворно мелькала, чертя угольком черные крестики на внутренних стенках гроба.
Тогда Владка просто перестала удивляться. «Видать, крепко насолила им бабуля» – подумала она и еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Обратно возвращались быстрее, несмотря на сумрак. Когда проходили через рощу, ей под ноги кинулась большая чёрная собака. Владка громко взвизгнула от неожиданности и сиганула на руки тётке Даше. Она, в свою очередь, тоже испугалась, оторвала от себя девушку и, сломав большую ветку, принялась отгонять собаку. Чёрное лохматое существо неистово рычало и кидалось на тётку в бешенстве.
Лошадь страшно захрипела, встала на дыбы и бросилась в кусты, волоча за собой пустые сани. За ней кинулись старики. Треск стоял невообразимый.
– Пошла прочь! – крикнула Владка из-за спины тётки Даши.
Собака завертелась на месте, заскулила и тут же скрылась во мраке.
7.
Первым делом Данилу необходимо было подоить корову.
«Намучилась бедная, целый день не доенная».
Он принёс из дома ведро тёплой воды и принялся, было, обмывать ей вымя. Как же он удивился, обнаружив мягкую, морщинистую плоть без каких либо признаков молока.
«Чёрти чё», – громко выругался Данил.
Он ещё раз пощупал корову, дабы твёрдо убедиться в отсутствии молока. Она повернула к нему голову и виновато замычала. Данил пожал плечами и обмыл пустое вымя. Поставив перед Скотиной ведро с пойлом, он пошёл домой, тщательно заперев дверь на засов.
«Может, та дурочка её в лесу доила?» Данил вспомнил, как однажды напившись до беспамятства, забыл подоить корову. Тогда она своим мычанием всю деревню среди ночи подняла. Вымя у неё раздулось сильно, и жар начался.
Раздражённый и голодный Данил занялся приготовлением позднего обеда: сварил картофель в мундире, достал из подпола банку прошлогодних огурцов. Поел с жадностью, запивая остатками самогона. Захмелел на старые дрожжи… Лёг передохнуть, не переставая мысленно возвращаться в лес.
Он не знал, стоило ли ему рассказать кому-нибудь о случившемся. Могут не поверить или, ещё хуже, сочтут его самого тронувшимся.
Бесцельное лежание на топчане не приносило Данилу ощущение отдыха, напротив, ноги и спина занемели и начали ныть ещё сильнее. Он ворочался с боку на бок, но так и не смог отключить мозг от ненужных мыслей.
За окном мелькнула милицейская фуражка.
Данил соскочил с топчана и в спешке открыл дверь.
На пороге появился участковый и с озадаченным видом заявил:
– Здорово, Данила, я к тебе по делу.
– Здорово, – пробормотал Данил, удивлённый неожиданным визитом участкового. – Случилось чего или так, по пустяку?
– Да какие тут пустяки, – выдохнул милиционер, – тут беда.
Он без приглашения прошёл к кровати и бухнулся на неё без сил. Приподняв фуражку, он вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони:
– Давай собирайся, понятым будешь.
Внутри Данила всё похолодело от дурного предчувствия:
– Убили что ль кого?
– Да я и сам толком ничего не знаю. Генка Сидоров прибегал, сказал, у Петьки Лапина ребёнок пропал. – Он устало посмотрел в окно. – Вот такие дела. Пока следователь из центра не приехал, мне нужно место происшествия осмотреть. Понятно?
– Непонятно, – замотал головой Данил, жалея, что выпил самогона опять не к месту, – Петькиному ребёнку, вроде, месяца два отроду. Он же младенец, как он мог пропасть?