Вера сохраняла спокойствие. Не видела смысла изводиться. Лишь иногда её подмывало поинтересоваться, зачем же дочь регулярно просит деньги у таких никчёмных людей? Но она себя останавливала. Хорошо, что Лиза уехала из дома далеко. Таким, как она, необходимо пройти испытание самостоятельной жизнью. Женька, он другой, ему лучше под крылом.

Их квартира находилась на двенадцатом этаже. Вид на Волгу открывался незабываемый. Они перебрались сюда не сразу, несколько лет мыкались по съёмным, потом жили в небольшой двушке на окраине, доставшейся мужу от рано умершего брата, и только в начале нулевых, во время недолгого периода бизнес-успехов Колесникова, они купили эту довольно-таки габаритную трёхкомнатную, где с балкона можно взором охватить столько простора, что бескрайность и бесконечность мира не вызовет ни малейших сомнений. За Волгой, после уютного острова с песчаными берегами, за вторым рукавом, суша, прежде чем перейти в небо, прятала в зелени небольшие деревни, сваливала в кучу пригорки и маленькие холмы, клубилась лёгким туманом. «Смотрите вдаль долго и пристально, покуда хватит глаз», – наущала она детей, когда они росли рядом с этой красотой.

Издалека и сверху мир совсем иной, чем он есть на самом деле. Взгляд с высоты – самая большая иллюзия. То, что не видно с земли, вытягивается в сторону далёкого и манящего горизонта и скрывает, глушит, заштриховывает в себе все неказистые детали. Только бескрайность и завораживающая даль!

Сейчас она поклялась, что это будет последняя её сигарета. Завтра она начинает бороться за себя. И не только за себя; без неё – она в этом не сомневалась – жизнь её близких станет невыносимой, и потому она не имеет права сдаваться. Но и предусмотреть любое развитие событий – её долг.

Дым от сигареты уплывал в тёмные бархатные небеса, внизу устало копошились огни машин, а скованная льдом Волга всем своим изогнутым змеиным руслом чего-то ждала – то ли весны, то ли нового Стеньку.

Было ещё что-то очень важное. Она обязана решиться. Решиться на то, чего ещё пару дней назад не могла предположить. Как она этого добьётся? Мысли постепенно складывались в нечто цельное.

Артём всё же переместился в вагон-ресторан. Когда ему принесли ароматную солянку, появились два лощёных пожилых господина в почти одинаковых на вид костюмах тёмно-серого цвета. Они вальяжно расположились за столом через проход от Артёма. Один достал из кармана очки в бежевом футляре, бережно вынул их, водрузил на переносицу и занялся чтением меню, зачем-то беззвучно шевеля губами. Второй по-хозяйски подозвал официантку и заказал четыреста граммов водки. Тот, кто изучал ресторанный ассортимент, обладал театральной седой гривой, немного растрёпанной, второй же блестел большущей мокроватой лысиной на кажущемся угловатым черепе. Волос почти нет – аккуратные полоски по краям. Глядя на голову незнакомца, Артём, заядлый футбольный болельщик, по ассоциации вспомнил ляп одного комментатора во время матча «Зенита»: «Мяч попал Дзюбе на угол головы».

Гривастый наконец оторвался от чтения и встретился глазами с Артёмом. Сначала Шалимов прочитал в них удивление, потом робкую радость, затем обладатель пышной седой шевелюры взволнованно спросил:

– Вы случайно не Сергея Ефимовича Шалимова сын?

– Да. – Шалимов удивился и насторожился.

– Я прекрасно знал вашего отца. Боже! Как же вы на него похожи. Давайте-ка перебирайтесь к нам.

Шалимов-старший до развала СССР работал в Главмосстрое, потом несколько лет нёс государеву службу в Департаменте строительства правительства Москвы, пока не занялся бизнесом. Артём интересовался работой отца не больше, чем требовала обычная сыновняя вежливость.

Выяснилось, что обладатель роскошной шевелюры, Генрих Болеславович Медвецкий, был связан с отцом Артёма с давних времён. Он характеризовал его исключительно в восторженных тонах, с упоением рассказывая, как Сергей Ефимович в 1980 году пришёл к ним в Главмосстрой и сразу произвёл на всех потрясающее впечатление. Грамотный, умный, цепкий, при этом в общении прост, но не до панибратства.

Медвецкий и Рыбaлко, вернее их фирма, выиграли тендер на строительство нового торгового центра в Самаре, и вот теперь они возвращаются в Москву, вдохновлённые и горящие желанием жить.

Иногда российское застолье, гордое и самодостаточное в своих свободных, безрассудно накатывающих на житейские берега волнах, достигает такого этапа, когда все испытают нечто вроде катарсиса, только без трагедии, и над столом воспаряет иллюзия, будто все давно стремились к этому светлому моменту: все рубят правду-матку и проясняют всё до конца как в своей судьбе, так и в устройстве мироздания. И тогда вылетают из людей слова легко, как шустрые птицы, и безответственно парят над столом, нарезая причудливые круги. Водка гарантирует будущую безнаказанность. С пьяного какой спрос? Ну, наговорил лишнего. С кем не бывает…

Медвецкий с высоты своего возраста, а на вид ему было явно за шестьдесят, взял на себя в горячем разговоре роль вопрошающего. Похвалами отцу он выпросил у Артёма доверие и теперь вроде как почти по-свойски имел права на неудобные вопросы.

– Вот скажи мне, Артём Сергеевич… Ты нам рассказал, что работаешь в библиотеке. Прости, директорствуешь. А как отец твой к этому относился?

– Всячески поощрял. – Артём не соврал.

Заслуженный строитель Сергей Ефимович Шалимов всегда заявлял в семейном кругу, что заставлять детей идти по стопам отца – невиданная глупость. Пусть сами выбирают профессию. И когда младший сын поступил на филфак МГУ, горячо это одобрил. Конечно, его связи в московских чиновничьих кругах пригодились Артёму, когда он после нескольких лет преподавания литературы в музыкальном училище взвыл, что никак не может заставить будущих музыкантов хоть что-нибудь прочитать, и задумал сменить работу. Артёма взяли в одну из библиотек Северного округа, сразу на должность заместителя директора. В библиотечную систему главное попасть. В итоге к нынешнему моменту он продвинулся по служебной библиотечной лестнице максимально высоко. Возглавляемая им библиотека, по задумке московских чиновников, должна была стать самой передовой, с кофейней, кучей кружков и прочих премудростей развитого городского капитализма. Её даже переименовали в читальню. Артёму слово нравилось. Да и располагалась библиотека в тихом особняке недалеко от Чистых прудов. Городским ландшафтам Артём придавал особое значение. Старался тщательно избегать тех точек в городе, где его что-то напрягало или страшило. Природу категорически не любил. Не понимал тех, кто живёт за городом, вдали от цивилизации, кормит комаров летом, а зимой беспрерывно спасается от завалов снега. После смерти мамы они с Верой продали семейную дачу и выручили за неё неплохие деньги. Правда, от них довольно быстро ничего не осталось. Вера вложилась в приобретение квартиры для сына (знала бы она тогда, что через некоторое время ей понадобятся деньги на лечение!), а Артём просто прожил их, позволив себе пару раз дорогие одинокие европейские поездки, остальные разошлись сами собой.

Если бы предвидел, что Вера заболеет, не разбазарил бы ни рубля!

Артём не выносил, когда кто-то обзывал профессию библиотекаря бабьей, намекая, что мужикам на такой богадельной работе не место и библиотечный удел подходит лишь неудачникам. Сейчас в вопросе Медвецкого он заподозрил этот оттенок и, несмотря на расслабляющие уютные сигналы алкоголя внутри, напрягся.

– А с чего бы отцу не одобрять мою работу? – Артём придал голосу холодности.

– Конечно, не с чего, – примирительно отозвался Медвецкий. – Вспомнил сейчас вдруг, что, когда мы вместе тянули лямку Главмосстроя, он не раз делился со мной мыслями, что сильнее всего желал бы передать детям свои знания и умения.

– Я от него ничего подобного не слышал. Моя сестра Вера тоже. – Артём разозлился и не собирался этого скрывать.

Обстановка пьяно накалялась.

– Отец твой, Артём, легендарный человек, – принялся спасать ситуацию Рыбалко. – Хоть и лично чести не имел быть с ним знакомым, но легенды и до меня доносились. Я в начале восьмидесятых в одном тресте строительном подвизался. Так в нашем кругу батя твой реальным авторитетом слыл. Если Ефимыч за что-то брался, значит, сделает всё по высшему разряду.