– Сколько звезд на небе?
– Много, их не сосчитать.
– Столько и девушек.
– Вы им всем говорили такие громкие слова, как мне?
– Естественно.
Настало глубокое молчание. Шум деревьев, запах твоих волос, усыпанное звездами небо.
Боже, я в раю!
– Но знаете, Лиза. Вы единственная, кому я сказал правду.
– Да что вы?
– Ты.
– Что?
– «Да что ты», – я сделал ударение на «ты».
– Простите, Григорий, но вы… Ты, пугаешь меня своей резкостью. И мне немного не по себе от этого.
– Однако ж ты пошла со мной в лес. И сейчас в округе мы вдвоем, хоть и знакомы всего несколько часов.
– Вы раньше говорили про какую-то тягу ко мне. Я увидела в вас себя, поэтому доверилась вам. Да, это непристойное поведение с моей стороны, но в этом есть часть и вашей вины.
– Может быть, определишься, как со мной обращаться?
– Я в замешательстве. Становится холодно, я хочу попасть домой не позже отца.
– Конечно-конечно. Пройдемте.
К двум часам ночи мы вернулись к Сергею. Он задремал, но проснулся, как только услышал нас. Остановившись возле твоего дома, мы вышли из повозки и стали прощаться. Поцеловав руку, я осознал, что целовал бы эти руки всю жизнь.
Прибыв домой, я не застал отца дома. Слуги спали, все, кроме Марьи. Я тихонько поднялся наверх и, приняв ночной туалет, отправился спать.
Я много думал обо всем: «И я знаю конец этой истории. Она будет другой, не такой как прежние. Я смогу измениться, ведь ты другая, не такая, как те куклы. Я искренне верю в это».
– Григорий! – Послышалось одновременно с хлопком двери, будто выстрел.
– Отец?
– Спускайся вниз, быстро!
– Пару минут!
– Сейчас же!
Выскочив из комнаты и спускаясь вниз, я уже понимал, о чем пойдет речь. Отец стоял в центре зала и ждал меня. Он был напряжен. Я подошел к нему.
– Гриша, у тебя есть голова?
– Да, папа.
– А в голове есть что-нибудь?
– Да.
– И что там?
– К чему это отец?
– К тому, что завтра в полдень все содержимое твоей головы выбьет одной пулей.
– Что?!
– Завтра дуэль, и я не намерен терять своего сына. Марья!
– Да, господин, – донеслось из залы.
– Срочно, принеси двадцать пять свечей с подсвечниками.
– Отец, что происходит?
– Будешь учиться стрелять.
– Но я и так могу.
– Вот и проверим твои умения.
– В такой час?
– На кону твоя жизнь, Григорий.
– И что? Ты сам говорил, что это не главное.
– Это не главное, верно.
– В чем тогда дело?
– Я хочу, чтоб ты убил его, а не ранил.
– Что? Как несерьезно, – засмеялся я.
– Это не смешно, Григорий.
– Хорошо, Отец. Я убью его, а пока что можно мне выспаться?
– Ты не уснешь ближайшие двадцать часов.
– Почему?
– Это не детские игры Европы, это наша, русская дуэль!
– И что?
– Ощущения другие, дуэль с Дозманом была на морях. Вы не стрелялись насмерть. Это русская дуэль – не ты, так тебя.
– На дуэли с Дозманом я был пьян, поэтому отстрелил ему ухо, вместо головы. Я и не хотел его убивать.
– Ты не имел права убивать его, в тех краях, однако здесь, ты должен убить Щетинина.
– Скажи, почему ты хочешь его смерти?
– Хочешь знать – выживи, и завтра же я все расскажу.
– Господин, вот свечи. – Вернулась Мария Андреевна.
– Поставь их в ряд на стульях, в десяти шагах от нас, – указал Отец.
– Мы будем стрелять здесь? – Спросил я.
– Мы – нет, ты будешь.
– Вот пистолет, твоя цель затушить все свечи без права на ошибку.
– Будет сделано, Отец.
– Марья, принеси еще два пистолета и разбуди Михаила.
– Да, господин.
Я, недолго прицеливаясь, выстрелил в фитиль свечи, которая разлетелась из-за пули и затушила еще одну свечу. По всему дому раздался шум выстрела. Отец молча зажег свечу и дал мне другой пистолет. Я выстрелил еще раз. Свеча снова разлетелась. Папа без единого слова зарядил оружие и передал мне. Пришел Михаил с двумя пистолетами.
Михаил крепкого телосложения мужик, молчаливый, добрый, для своего положения довольно умный человек, умеет читать, я часто видел его в библиотеке. Один раз, в детстве, застал его в конюшне с Марьей. Отец тогда не стал наказывать их, сказав, что каждый имеет право на любовь. «Главное – это не разводить любовь где попало и с кем попало» – таким был вывод папы.
Снова раздался грохот пистолета по всему дому. Попадание.
– Господин, звали? – Спросил Михаил.
– Звал. Михаил, как ты думаешь, он хорошо стреляет?
– Не мне судить.
– А ты посуди. Однако если ты так говоришь, то все понятно.
– Григорий стреляет изумительно.
– Сколько раз я просил тебя не формулировать свое мнение как слуга, – вздохнул отец.
– Павел Аркадьевич, мне действительно нравится стрельба Григория.
– Как думаешь, он убьет меня? – Спросил отец.
– Батюшки! Павел Аркадьевич, да что вы говорите? Григорий ни за что не станет этого делать.
– Суть в другом, Михаил. Сможет он это сделать или нет? Отбрось всю мораль в данный момент.
– Вы единственный, кого ему не одолеть.
– Потому что я его отец?
– Прежде всего.
– Знаешь ли, отец учит своего сына своим знаниям. А помимо знаний отца, у ребенка есть и свои знания, которые он копит на протяжении всей своей жизни, чтобы передать все извлеченные выводы из своих знаний и выводы из слов отцов своим детям. Такой круговорот.
– Почему тогда в нашем мире так много дураков? – Спросил я.
– Их немного, просто у всех свои глаза. Одни видят далеко, другие не видят. Но заметь: в полку подзорная труба у командира. Сделай вывод.
Снова отцовские наставления. Но мне они нравятся, ведь если б не они, где бы я был.
– Стреляй, Григорий! Михаил, проследи за тем, чтоб стрелок все свечи погасил.
– Чем будешь занят ты?
– Мне надо выспаться, ведь у тебя завтра дуэль. Доброй ночи.
– И тебе, – прошипел я сквозь зубы.
Отец ушел. Михаил зарядил пистолет и положил рядом с остальными. Меня ожидала долгая ночь и тяжелый день. Через час все свечи были затушены. На двадцать пять свечей ушло двадцать восемь выстрелов. Неплохой результат для сонного человека. Михаил отправился спать, а я поднялся к себе в комнату. Возле двери лежала записка от отца: «Если ты закончил со свечами, то сейчас около пяти утра. Собирайся и отправляйся к Вицеру. Если свечи горят, то и молодость твоя сгорит, я тебе обещаю».
Зачем мне к Вицеру? Мне бы поспать хоть немного, иначе будет тяжко. Делать нечего. Я принял утренний туалет, собрался, разбудил Сергея, который, не обрадовавшись пробуждению, отправился запрягать лошадей. Прошло меньше часа, я стоял у двери Вицера.
Войдя в дом, я осмотрелся. В парадной стоял отец, немного пошатываясь от похмелья. Он рассматривал какую-то бумагу и держал в руках графин с ромом. Я начал привлекать его внимание громкими шагами, но ему было все равно. Подойдя к нему, я увидел на бумаге, которую он разглядывал, ноты.
– Отец, я сделал все, что ты просил. Что это?
– Вицер дал мне этот лист.
Он с чрезвычайно умным видом вглядывался в бумагу, что-то бормотал, напевал, затем протянул лист мне:
– На, держи!
– Что это такое?
– Вицер дал мне это, сказав, что это любимое произведение твоей матери.
– Откуда Вицер это знает?
– Этот червь все знает.
Отец снова выхватил у меня ноты, опустив над ними голову. Его седые длинные волосы повисли, закрывая его лицо. Он несколько минут вглядывался в лист.
– На, вот, держи!
– Мне это сохранить, папа?
– Нет, сожги.
– Что? Зачем?
– Я все равно ничего не понимаю во всей этой музыке. Еще и в глазах все плывет от этой дряни, – сказал он, подняв графин выше.
– Может, хватит пить?
– Как ты не поймешь?! Сегодня я могу стать самым счастливым человеком, сын которого убил врага моей семьи.
– Я понимаю. Но это же очередная дуэль. Если б я пил каждый раз, когда кто-то из нас стрелялся, то спился бы и умер еще два года назад.