Быстро слова говорятся, да дела не скоро делаются: обо мне вспомнили только в начале августа. Нужно отметить, что и начальник отряда полковник Селиверстов Валерий Викторович и начальник политотдела подполковник Новичихин Валерий Викторович отличались человечностью – они заранее освободили меня от служебных обязанностей, предоставив время для решения личных дел и дав возможность нам с женой на три дня выехать в г. Благовещенск на отдых, который запомнился нам уморительной пограничной сценой.
В то время государственная граница с Китаем охранялась очень усиленно и с 21 часа выход на отмель с городской набережной населению был строго запрещен, так как она перекрывалась нарядами и сигнальными приборами «Кристалл-М». На реке Амур службу несли пограничные сторожевые корабли и катера, а на стоящих на якорях баржах были установлены прожекторные и радиолокационные станции, которые освещали и сканировали набережную с целью своевременного выявления нарушителей границы. С наступлением темноты «аранжировка» от прожекторов создавала завораживающую картину на границе по Амуру. Любуясь этой «иллюминацией», наше внимание привлек луч прожектора, судорожно шаривший по отмели возле лестничного спуска с набережной, где собралась большая толпа людей. Из толпы раздавались громкие выкрики, сопровождавшиеся хохотом. Подойдя ближе, мы с женой сразу же все поняли и тоже разразились неудержимым смехом. Уморительность ситуации состояла в том, что один из захмелевших посетителей ресторана «Юбилейный», находившегося в каких-то тридцати метрах на набережной, в нарушение правил пограничного режима, спустился на отмель справить естественную нужду и сразу же был обнаружен ПТН «РЛС», по наводке которого в место его нахождения был дан луч прожектора, который и осветил этот интимный процесс. Нарушитель, не имея возможности его прервать, стал метаться, стремясь увернуться от луча. Пограничники, увидев мечущегося человека, в свою очередь, стремились удержать его в луче, чтобы не дать ему скрыться до задержания пограннарядом. Ну а поскольку набережная была с выступами и изгибами, то на ее высокой стене зеваки, словно в театре теней, наблюдали огромную мечущуюся человеческую тень нарушителя с «интересной выпуклостью». Это был последний «нарушитель», которого я встретил на границе с КНР.
Быстро пролетели дни отдыха, остались позади прощание с заставой, хлопоты по переезду жены с дочкой к родителями (служебную квартиру на заставе мы освободили для сменщика), прощания с родными и слезы близких… И вот, 14 августа 1984 года в 3 часа ночи в аэропорту Ашхабада (так тогда называлась столица ныне независимого Туркменистана) молодой «старлей» вышел из самолета. Шагнув на трап, он лицом ощутил «дыхание» зноя, волна которого, словно из парилки, обняла жарче самой знойной женщины, и не было спасения от него ни днем, ни ночью (разве что под кондиционером). Когда в надежде ощутить приятную прохладу, уже на «точке» я прислонился спиной к стене дома (дежавю из детства), то и та обдала меня жаром. Жара выпустила нас из своих знойных объятий только в октябре, когда по ночам начались резкие перепады температуры. Это была Средняя Азия!
А еще нас, «европейцев», в первое время нестерпимо мучала жажда, которую мы никак не могли утолить. Спасибо моему попутчику-таджику, который, видя мои страдания, дал мне разумный совет: «Запомни: чем больше пьешь воду – тем больше хочется. Наберись терпения, потерпи несколько дней и твой организм привыкнет к нашему климату. И еще… Не пей сырой воды, какая бы она чистая ни была, иначе ты узнаешь, что такое тиф и желтуха. Пей чай!» Впоследствии мне пришлось быть свидетелем нескольких случаев, когда на операциях мои сослуживцы, соблазненные чистотой колодезной воды, пренебрегали этим правилом со словами: «Зараза к заразе не пристанет», а затем уезжали в госпиталь на лечение с осознанием того, что «зараза» все-таки «пристала». К тому же были случаи, когда душманы в подконтрольных нам кишлаках отравляли воду в колодцах. В этой связи если уж оказался в безвыходной ситуации, сил нет терпеть и не боишься «козленочком стать», то нужно внимательно осмотреть воду и все вокруг нее: если вода отравлена, то разные там жучки-паучки будут покоиться лапками вверх, если вода «живая» – то и они будут живо резвиться. Местные жители об отравлении колодцев знали и не пользовались ими, а вот «шурави» (советские) могли попить и «занять позу брюшком вверх». На самих «точках» в ДРА вопрос утоления жажды решался достаточно просто и эффективно: мы пили только заваренную на верблюжьей колючке кипяченную воду. Ее терпкий вкус хорошо помогал утолению жажды. На крайний случай в избытке был пантоцид – дезинфицирующие грязную воду таблетки, обеспечивающие воде «приятный» хлорный привкус. Также верным спутником желтухи и тифа были грязные руки. Я очень хорошо усвоил эти правила и за свою длительную службу в Средней Азии, к счастью, так и не удосужился близко познакомиться с этими «болячками» (да и малярия обошла меня стороною).
Однако, вернусь к событиям в Ашхабаде. Утром, после доклада о своем прибытии в отделе кадров Краснознаменного Среднеазиатского погранокруга КГБ СССР меня вновь постигло жестокое разочарование: упомянутый выше кадровик банально обманул – мне предстояло заменить капитана Сергея Мостового в должности замполита 1-й заставы (на БМП) 3-й мотоманевренной группы «Артходжа» 48-го Пянджского пограничного отряда. Кстати, в кабинете отдела кадров я обратил внимание на висевшую на стене фотографию пальмы, обмолвившись мимоходом: «Здесь даже пальмы растут!», не подозревая, как был близок к истине – эта фотография повлияла судьбу не одного ушлого лейтенанта-выпускника. Но об этом я узнал только спустя несколько лет. А дело было в том, что начальник штаба Кара-Калинского погранотряда умудрился вырастить возле здания управления пальму, хотя она достигала всего каких-то 70 см в высоту – ну не хотела она почему-то расти – ведь вокруг пустыня и барханы. Однако эта пальма стала местной достопримечательностью. Как-то ее увидел кадровик из округа и придумал неординарный «маркетинговый ход»: сфотографировал и поместил ее увеличенную фотографию в своем служебном кабинете и как заядлый рыбак стал ждать «клева», который начинался с прибытием молодых лейтенантов. Некоторые из них, проявив живой интерес к ее местонахождению (предполагая, что растет она в субтропиках), задавали «роковой» для себя вопрос: «А нельзя ли туда попасть служить?» Суровый кадровик отвечал, что, мол, места там все заняты, но затем, «смилостивившись» и порывшись в своих записях и «обнаружив» якобы одну случайно затерявшуюся вакансию (в действительности желающих служить в Кара-Кала было ох как мало), сообщал радостному лейтенанту: «Есть одна, быстро пиши рапорт о своем назначении на нее!» Трудно описать эмоции лейтенанта, когда он видел эту пальму наяву и осознавал, куда попал служить. Так что нынешние специалисты по маркетингу просто малые дети по сравнению с нашими кадровиками.
В управлении округа в Ашхабаде судьба свела меня с такими же «счастливчиками», получившими «путевки» в Афганистан. В их числе был и старший лейтенант Виктор Нарочный, назначенный заместителем начальника 2-й заставы (на БТР) на «Артходжу», с которым мы бок о бок провоевали почти два года. Все мы воспринимали свое новое место службы как естественный зигзаг офицерской судьбы. Поэтому после 3-дневных сборов мы в хорошем настроении направились к новому месту службы – ведь впереди у нас был интереснейший и динамичный период службы. По дороге в Пяндж я впервые столкнулся со среднеазиатской «прозой жизни». В купе поезда Ашхабад – Душанбе меня встретила местная «экзотика»: отсутствовало оконное стекло (местные пацанята ради развлечений бросали камни в проходящие поезда), а так как проводниками были исключительно мужчины-туркмены, то последняя влажная уборка в вагоне, видимо, была еще при его сдаче в эксплуатацию. Перегородки в купе были исписаны полуграмотными «лирическими» надписями типа: «Сдес бил Курбан» и т. п. Постельное белье почему-то серого цвета было влажным, мятым и пригодно лишь для подстилки. Отсутствие стекла породило у меня иллюзию на прохладу в дороге. Но не тут-то было – вместо желанной прохлады меня ждало горячее дыхание пустыни и… песок, много песка. К приезду в Душанбе он был у меня везде – в волосах, в ушах, и даже на зубах, что оставило у меня на всю жизнь «неизгладимые» впечатления от этого путешествия и неописуемого удовольствия от душа после поездки.
