Однако я отдернула руку. И зашагала по телетрапу, отбросив параноидальные предчувствия, порожденные семейным иммигрантским прошлым: «А вдруг он умрет прежде, чем я вернусь домой?», «А вдруг я заблужусь и не сумею вернуться?», «Вдруг меня похитят?», «О чем все говорят?», «Что я наделала?». У меня перехватывает дыхание. «Без паники!»

Мне просто нужно пройти через аэропорт, а потом я с головой окунусь в таблицы с иероглифами и постараюсь не думать ни о Перл, находящейся в 7627 милях отсюда, ни о Меган, танцующей на площади вместе с Синди Сандерс, которая займет мое место на параде, ни о Дэне… О нем я вовсе не могу думать. Если повезет, улизну от охранника китайской школы и восемь недель мне не придется ни с кем разговаривать.

Офицер в кабинке за стеклом рявкает на меня.

— Простите, пожалуйста. — Я цепляюсь за полку. — Я не говорю по-китайски.

Нахмурившись, пограничник возвращает мне паспорт и жестом велит проходить.

Не помня себя, я добираюсь до багажной ленты, на которой катается по кругу папин чемодан размером с кита. Я протискиваюсь между двумя путешественниками, спорящими по-китайски, и хватаю чемодан (он тяжелее, чем мне помнится), а затем выплескиваюсь с толпой прибывших пассажиров в душный поток солнечного света на извилистый тротуар, по которому струится людская река — такого количества китайцев я в жизни своей не видела.

Паника!

На меня устремляется море лиц, орды людей машут картонными табличками с большими иероглифами. Кто-то выкрикивает приветствие и толкает меня сзади, сбивая с ног, но мне не дает упасть стальной поручень, отделяющий меня от толпы — женщин в стильных блузках и мужчин в брюках, хотя здесь адская жара, способная расплавить цветные мелки на асфальте. И адская духота. Я уже вся взмокла. Позади толпы несутся странные квадратные машины, от рева которых у меня раскалывается башка. Беспрерывно гудят клаксоны.

— «Цзяньтань»? — спрашиваю я женщину с табличкой. — Я ищу…

В мое плечо впивается клешнеобразная рука, которая принадлежит лысому мужчине с лошадиным лицом. Меня обдает зловонным запахом сигарет и кинзы.

— Ни яо цюй нали?^[11]

— Ч-что?

— Ни яо цюй нали?

Его хватка все крепче. Паника пересиливает прочие чувства.

— Нет! — Я вырываюсь и резко отворачиваюсь (вокруг сплошные лица, сплошной ад), полная решимости вернуться в самолет.

Но выход охраняет шеренга полицейских в синей форме. С автоматами наперевес.

Однако я по инерции продолжаю вертеться — виной тому тяжелый чемодан, который тянет меня за собой. Лодыжка у меня подгибается — и тротуар летит мне навстречу, но на этот раз рядом нет стального поручня, чтобы помешать Эвер Ван самым унизительным образом распластаться по земле. Из моей глотки вырывается крик. А чемодан вырывается из пальцев.

И тут чья-то решительная рука хватает меня за плечо, останавливая в нескольких дюймах от земли. Я пялюсь на ноги, облаченные в синие джинсы и черные «найки».

— Эй, притормози-ка, — произносит незнакомый голос, я поднимаю глаза и ошалело таращусь на самого красивого парня, которого когда-либо встречала.

Глава 5

Парень играючи поднимает меня на ноги, словно я вешу не больше обезьянки. Я и чувствую себя неуклюжей обезьянкой, которой срочно требуется принять душ, расчесаться и утешиться мятными леденцами.

— Все нормально? — осведомляется мой спаситель. — Это из-за резкой смены часовых поясов. У нас сейчас четыре утра.

Он находит оправдание для моей эмоциональной вымотанности и внешности жертвы реактивного двигателя, и именно участливость незнакомца окончательно выбивает меня из колеи. Когда парень отпускает мою руку, я вытираю увлажнившиеся глаза.

Его черные как смоль волосы небрежно взъерошены, словно ему нет нужды беспокоиться о том, какое впечатление производит. На нем оливково-зеленая рубашка и обтягивающие джинсы, а значит, либо у него, либо у кого-то из его окружения очень хороший вкус. Незнакомец высок и подтянут — в реальной жизни я еще не видела парня с такими обалденными налитыми бицепсами.

— Привет… привет… привет!^[12] — запинаясь, острю я. Мой спаситель выдергивает из уха наушник. Оттуда доносится знакомая милая песня битлов, которая вызывает воспоминания о закрытом ныне ресторанчике «Патио гриль», где я подрабатывала прошлым летом; только такие красавчики туда никогда не заглядывали.

— Эвер Ван? — Парень поднимает и с грохотом ставит на землю мой опрокинутый чемодан. Уголки его губ хмуро ползут вниз. — Ты опоздала на час. Мы тебя заждались.

Через пять минут, уже в микроавтобусе, который отвезет нас в «Цзяньтань», до меня доходит, что в этом Рике У с его умопомрачительными бицепсами есть что-то очень знакомое. Имя? Лицо? Может, я и одурела от джетлага, но мне бы запомнился молодой азиат столь впечатляющих размеров и телосложения. Сиденье скрипит и прогибается, когда Рик усаживается рядом со мной, заняв половину скамейки. Во всех его движениях ощущается точно отмеренная сила и даже своеобразная грация, словно он ни разу в жизни не совершил неверного шага. Тем временем отпечаток его ладони на моем плече медленно синеет, напоминая о том, что я чуть не грохнулась перед ним и остальными пассажирами пятнадцатиместного микроавтобуса.

— Мы раньше не встречались? — осмеливаюсь поинтересоваться я.

— Нет. — Рик погружается в молчание, которое не располагает к дальнейшей беседе, его прежняя участливость испаряется, как брызги воды, попавшие на пол аэропорта. Он вертит в руках мобильник, который не может поймать сигнал. Телефон падает, Рик, выругавшись, поднимает его, вытаскивает и вставляет обратно крошечную сим-карту. О, нет! Я забыла купить в аэропорту сим-карту, как велел папа. Я никогда не страдала зависимостью от телефона, в отличие от одноклассников, но теперь мне даже не сделать отчаянный звонок Меган. Впрочем, есть и положительный момент: мама с папой тоже не смогут мне названивать.

Рик перезагружает мобильник. У него трясется колено, и он кладет на него руку с мощным запястьем, странным беспокойным движением проводя большим пальцем по подушечкам остальных пальцев. Неприступное молчание Рика не вызывало бы во мне такой неловкости, если бы другие ребята вокруг нас не трепались без умолку с тех пор, как я проскользнула на свое место.

Неужели его и впрямь взбесило, что меня пришлось так долго дожидаться?

Лихань, наш водитель и, по-видимому, главный вожатый, встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида. Он лет на десять старше нас: худой как жердь, густая копна черных волос, бульдожья челюсть, форменная цзяньтаньская неоново-желтая рубашка и очки в черной оправе. Лихань заговаривает по-китайски, и я вздрагиваю, услышав свое китайское имя, Аймэй, которое он произносит, вычеркивая меня из списка. Ай — «любовь», а мэй — «красота», что по-китайски звучит менее напыщенно. Но никто, кроме дедушки, давшего мне это имя, никогда не использовал его в реальной жизни, дедушка же умер, когда мне было четыре года.

По другую сторону от Рика, у двери, флиртует с горбоносым парнем по имени Марк красивая девушка с прямыми, как карандаши, черными волосами, струящимися по молочно-белому плечу. Рядом с Марком — рано поседевший Спенсер Сюй, который, кажется, берет академический отпуск на год, чтобы осенью участвовать в работе сенатской предвыборной кампании. Я еще не знаю, как зовут девушку рядом с Риком, и мне очень грустно — до жути хочется, чтобы Меган была сейчас здесь, ведь все в автобусе, кажется, уже перезнакомились.

Автобус подпрыгивает на ухабе, когда девушка перегибается через Рика. Ее лицо в форме сердечка сужается к подбородку с ямочкой. Наружные уголки темно-карих глаз чуть скошены книзу. Оранжевое платье, облегающее пышные формы, словно недавно с подиума — в сравнении с ним моя сиреневая футболка с V-образным вырезом и коротенькие джинсовые шорты выглядят убого. Даже если бы я переоделась перед выходом из самолета, у меня нет ни одной вещи под стать этому прекрасному платью.