— Стерва… динамщица…

Дверь содрогается под его ударами. Нижняя петля трещит, по моим босым ногам летят клочья пыли, я молюсь, чтобы дерево выдержало натиск.

— Какого черта, Дэн? — сердито рычит чей-то голос снаружи.

Ксавье? Глаза у меня расширяются от удивления, Софи подносит руку ко рту.

— Отвали, богатей. Коридор не твой.

Однако стук в дверь стихает. Голос у Ксавье ровный, невозмутимый:

— Может, пойдем выпьем? Тебе нужно прийти в себя. Встретимся внизу.

Маттео что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Затем его шаги удаляются. Через мгновение Софи дрожащей рукой убирает волосы с лица. У меня ушиблено плечо, мою соседку по комнате неистово трясет. Ее глаза распахнуты от страха, лиловый глаз заплыл. Раздается стук в дверь. Это Ксавье.

— Девочки, все хорошо?

Глаза Софи вспыхивают.

— Да. Нормально. — Она жестом просит меня не открывать. — Спасибо, Ксавье. Я в порядке.

— Мы в порядке, Ксавье.

— Он уже вырубился у себя комнате. Я буду в холле в конце коридора. Не бойтесь.

Ксавье нас защищает. Я ему очень признательна.

— Спасибо, — шепчу я через щель в двери. Мне просто повезло, что он оказался гораздо лучше Маттео. Когда его шаги тоже стихают, я поворачиваюсь к Софи:

— Я думала, он тебя прикончит.

Она плюхается на кровать, поджав под себя голые ноги. Тушь стекает по щекам, и бедняжка размазывает ее по лицу серым пятном. Ее узкие губы неподвижны, злы.

— Я его укусила.

Я опускаюсь рядом с Софи и беру ее за руку:

— Это была самозащита. Надо сообщить Дра-конше.

Софи с горьким смехом отстраняется:

— О, все будет прекрасно. Динамщица заработала фингал. А чего она ожидала?

— Софи! — Я обеими руками вцепляюсь в свою ночнушку. Эта девушка умеет быть такой сильной, когда дело касается близких… Почему же, когда речь о ней самой, все наоборот? — Ни один парень не имеет права так с тобой обращаться.

— Да, мамочка.

Я окидываю ее оценивающим взглядом:

— По-моему, ты этого не понимаешь.

Здоровый глаз Софи судорожно дергается, и она нетерпеливо трет его. Потом подтягивает ноги к груди и утыкается лицом в колени, подавляя рыдание.

— Я не могу его уважать. Никого из них не могу. Я не способна держать рот на замке — и они ненавидят меня за это. Даже если бы на «Корабле любви» у меня имелись все возможности, тетушка Клэр права. Мне в жизни не найти приличного парня.

Ох уж эта тетушка Клэр!

— У нее изумительная жизнь, но, будь моя воля, я никогда не пожелала бы такую для тебя. — Я поправляю подруге волосы. — Неужели тебе так важно захомутать парня?

— Богатого парня. — Софи отстраняется. — Просто дай мне быть стервой, которой я на самом деле и являюсь, ладно? Ты ничего не знаешь. И тетушка Клэр тоже.

— Так расскажи.

— После развода мама устроилась в отель, там какой-то козел-менеджер шлепнул ее по заднице, а она его толкнула и теперь моет туалеты. Мне приходилось отдавать свой обед братьям. Каждый день мама возвращается домой с новыми седыми волосами. Всего за год она превратилась в уродину, и теперь никто не возьмет ее замуж. Я ни за что не буду старой, нищей и брошенной, как она.

— Ты не твоя мать. Ты, черт возьми, поступила в Дартмут! — Я встряхиваю Софи за плечи. — Ты торгуешься как дьявол, ты умнее девяноста девяти процентов населения планеты, в том числе, насколько мне известно, — большинства парней. Почему бы тебе самой не заработать миллион долларов?

Софи хлопает глазами, точно я порю несусветную ерунду. Но затем спускает ноги.

— Мама не велела мне подавать заявление в Дартмут. Вот твои родители одержимы успеваемостью. А моя мать — полная им противоположность. Она говорила, что меня не возьмут, а теперь, когда меня взяли, беспокоится, что я настраиваю себя на неудачу. Видимо, как и она сама.

«Почему ее мать так слепа?» — проносится у меня в голове. Впрочем, в глубине души я начинаю что-то понимать. Она напоминает мне папу, раздавленного тяжестью не пригодившегося образования. Но вместо того, чтобы подталкивать свою дочь к новым высотам, мама Софи пыталась уберечь ее от тех же неудач.

— Софи, когда-нибудь ты будешь управлять целыми компаниями. И попадешь в список самых влиятельных женщин, — говорю я, твердо убежденная в этом. — Уж ты мне поверь.

Моя подруга наматывает одеяло на кулаки. Ее глаза увлажняются.

— Я никогда… — Она задыхается. — Никогда и ни с кем не поступала так жестоко, как с тобой.

— Да, это было жестоко.

Но я кое-что узнала о себе. Очутившись на дне, я нашла в себе силы снова подняться.

— Я знала, что ты никому не проболтаешься, — и ты не проболталась. Мне хотелось исполосовать тебе лицо за то, что произошло с Ксавье. Но все это время я понимала, что ты лучше меня. Я понимала, что именно поэтому ты нравишься ему больше меня.

— Я не лучше тебя. Я ревновала. — Я всю дорогу ревновала к Меган, потом к Софи. К Дженне. — Я была не уверена в себе и в итоге причинила всем боль.

Софи сжимает кулаки, обернутые простынями:

— Я напечатала двадцать твоих фотографий. Пыталась вернуть оставшиеся, но не знаю, у кого они сейчас. Если вообще есть у кого-нибудь.

Двадцать! Я с трудом сглатываю. Таким образом, на руках еще пять снимков, если только один из них пока не попал на беспредельные просторы интернета. Я открываю синий веер Софи и передаю ей:

Ты не хочешь присоединиться к моей танцевальной команде?

Ее глаза расширяются, когда она берет веер, вертит его в руках.

— Что я буду делать?

— Танцевать с нами.

Она почти улыбается.

— Я видела, ты двигаешься, — продолжаю я. — Можно поставить тебя в центре или сзади, как захочешь. Только обещай, что утром мы поговорим с Мэйхуа о Маттео.

— С Мэйхуа?

Я киваю:

— Мэйхуа не Драконша. Но хорошо ее знает. Она поможет нам найти управу.

Моя подруга складывает веер и неуверенно потирает щеку:

— Нехорошо, когда девушки ябедничают, верно?

— И раскачивают лодку.

Мы замолкаем. Потом Софи кивает:

— Договорились!

И я обнимаю ее.

* * *

Я разыскиваю Мэйхуа за завтраком, и мы втроем уединяемся в алькове рядом с вестибюлем. Худое лицо Мэйхуа мрачнеет, когда мы рассказываем ей о происшествии. Затем она берется за дело. Пятнадцать минут спустя Мэйхуа, Софи и я уже сидим в кабинете перед Драконшей. Мэйхуа на беглом, безупречном китайском языке докладывает, что приключилось с Софи и как это может скомпрометировать лагерь. Через полчаса Маттео отправляют собирать вещи. Он исчезает прежде, чем кухонные работники успевают убрать со столов после завтрака. Софи чуть не плачет, обнимая Мэйхуа, и я тоже.

* * *

Во второй половине дня Софи, непривычно сдержанная, с синяком под глазом, который скрывают косметика и тень соломенной шляпы, присоединяется к нашей команде на мокром после дождя заднем дворе. Прошедшая гроза сорвала с кипарисов всю листву; вид у моих танцовщиц такой же мрачный, как у деревьев: они недовольны ее появлением.

— Шутишь, что ли? — хмурится из-под голубых волос Дебра, щекоча губами мое ухо. — Мы слишком много работали, чтобы позволить ей нанести нам удар в спину. Особенно после того, что она натворила. Эвер, одумайся!

Я пожимаю Дебре руку, благодарная ей за заботу, пусть и неуместную.

— Все будет хорошо, — шепчу я и повышаю голос: — Девочки! Прогоним весь номер.

Мои танцовщицы в эластичных футболках, шортах и леггинсах великолепны: пятнадцать сильных, совершенно разных по типу тел, двигающихся в едином ритме. Софи сидит на скамейке и критически наблюдает. Зачем — мне невдомек. Она, похоже, не жаждет с нами танцевать. Я не знаю, как ее втянуть, хотя очень хочу найти способ, но потом отвлекаюсь на танец. По мере развития номера пробел — то, чего не хватает постановке, — становится для меня все более очевидным. Как дыра в парашюте, мешающая ему принять правильную форму.