— И чем же ты будешь заниматься?

— Выучусь на физиотерапевта. Хочу работать с танцорами. Таким образом я останусь в танцевальном мире и буду выбирать такой режим, чтобы оставалось время на танцы.

— Тебе повезло, что ты можешь поговорить об этом с мамой.

Почему она может, а я нет? Потому что мы с родителями принадлежим к разным культурам? Если бы мама и папа выросли в Америке или я в Азии, как Лина…

Самые важные вопросы в жизни я задаю своей лучшей подруге или библиотекарю. Я никогда не говорю с родителями о прочитанных книгах, любимой музыке или о танцах, которые придумываю. Мне не верится, что они не выбросят те заветные мысли и чувства, которыми я хочу поделиться, в помойку.

— Мама сказала, что я должна найти другой путь к танцам, который даст мне нечто большее, чем просто красивое тело. Но я не такая, как ты. — Лина прижимает руку к сердцу и лукаво улыбается, играя ямочками. — Я всего лишь танцовщица. А ты — хореограф, такое не каждому по плечу.

Я слишком ошеломлена, чтобы, как обычно, машинально отнекиваться. Меган часто называла меня хореографом. Я — хореограф? Если да, то что это означает?

Но солнце уже садится за Тайбэем. Пора заканчивать.

— Готовы к последнему прогону? — спрашиваю я.

Девушки стонут, однако послушно встают и растягиваются. С каждым разом движения рук и ног становятся все слаженнее, все синхроннее. Но что-то по-прежнему ускользает — я не могу избавиться от хаотичности. Наблюдая за повторением финала, я понимаю, чего не хватает.

— Чтобы поставить палатку, нужен опорный шест, — говорю я, когда Дебра и Лора нечаянно сталкиваются. Наш с Меган согласованный дуэт, переделанный для пятнадцати девушек, — это всего лишь бесформенный кусок брезента, трепыхающийся на ветру.

— Танец и так потрясающий, — говорит Дебра. — Просто нужно хорошенько его разучить.

— Серьезно, Эвер, танец классный, — говорит Лора.

— Он классный, потому что ты классная! — улыбаюсь я, благодарная им за поддержку.

Но хореограф во мне — я примеряю на себя новую сущность — желает большего.

Глава 28

Во вторник вечером я четверть часа просиживаю за своим столом, общаясь по скайпу с мамой — пытаюсь помочь ей разобраться с медицинским счетом, который наша страховая отказалась оплачивать. Мы обе напряжены и расстроены необходимостью этого совещания, которое каждой из нас хочется поскорее закончить. Папа не разговаривал со мной после беседы по поводу непристойной фотографии. То, что он все еще злится, задевает меня сильнее, чем я готова признать, но я стараюсь не зацикливаться на этом. По крайней мере, мама больше не поднимала тему снимка. Когда мы заканчиваем, она произносит:

— Эвер, я нашла билет из Тайбэя за почти приемлемые деньги. Жду, когда цена еще снизится.

— Мама! — Давление у меня в один миг взлетает до небес. — Я веду себя как следует. Получаю только отличные отметки и даже занимаюсь с репетитором. Не нужно возвращать меня домой досрочно, а кроме того, осталось меньше трех недель.

— Мы с отцом совершили ошибку, отослав тебя в последнее лето перед университетом.

Как всегда, выступают единым фронтом.

Отключившись, я встаю и с удивлением обнаруживаю, что ноги у меня дрожат. Пишу Перл: «Неужели родители до сих пор пытаются вернуть меня домой?» Перл отвечает: «Да. Они каждый вечер обсуждают твою фотографию».

Я издаю стон, хватаю свой посох бо, до свиста закручиваю его в гипнотическом вихре, а потом сама делаю полный оборот, пока посох вращается на месте, — подобный трюк я выполняю в танцах с флагом. Элемент этой связки произвел впечатление на Рика. Он уехал больше недели назад, пропустил им же организованную гонку драконьих лодок, на которую меня не пустили. Я хочу рассказать ему про танец, который ставлю для шоу талантов. Мне хочется одолеть его в очередном поединке. Я достаю чернильницу для каллиграфии, самую тонкую кисточку и пишу на кончике посоха свое китайское имя:

вставить иероглифы

И дую на надпись, чтобы она высохла.

Все вещи Рика до сих пор здесь. Он должен вернуться. Должен.

* * *

Ксавье уже сидит на диване, когда я вхожу в холл пятого этажа; три верхние пуговицы на его черной рубашке расстегнуты, карандаш скользит по листу альбома, лежащего на коленях. Он рисует в открытую, что для него не свойственно. Рядом с ним хрестоматия и коробка конфет «Борода дракона». Пальцем Ксавье убирает с глаз волнистые волосы.

— Все в порядке?

Я плюхаюсь возле него и открываю коробку с конфетами.

— Сначала родители силком загнали меня сюда, а теперь пытаются против воли вернуть домой. Когда я наконец-то собрала танцевальный коллектив!

Когда наконец почувствовала себя здесь как дома.

— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала.

Ксавье массирует мне шею прохладными пальцами, а я пытаюсь побороть чувство вины. В конце концов я отодвигаюсь:

— Не надо.

Он кладет руку себе на колени:

— Если они ждут снижения цены на билет, то вряд ли дождутся.

— Будем надеяться.

Но меня волнует не билет. Я борюсь с тревогой, с чувством вины, которое накрыло меня с головой, когда я вчера увидела маму. Углубившиеся морщины вокруг ее глаз. Чашку с травяным настоем, который она пьет от непрекращающихся болей в спине. Ее бульдожью готовность драться за каждый доллар.

— Я принесла немного риса. — Я держу полиэтиленовый мешочек с пригоршней отварного риса, выпрошенного у поваров. — Можно сделать рисовоглиняные буквы.

Это совет Перл. Мы смешивали рис с серой глиной и лепили на столе буквы, пока рис не затвердевал.

— Круто, — говорит Ксавье и показывает видавший виды DVD-диск. — На сегодняшний вечер у меня припасено кое-что другое. «Фонг Сайюк». Ты ведь сказала, что его стоит посмотреть.

Фильм про кун-фу.

— Я сказала: наверное, — улыбаюсь я. — В первый день, когда ничего не понимала. Он вспомнил. — Я согласна.

Ксавье вставляет диск в DVD-плеер и гасит свет. Фильм старый, актеры переигрывают, но по мере того, как на экране разворачивается история, я все глубже вжимаюсь в диван. Мне приходится читать субтитры: честолюбивый китайский боец участвует в состязании, чтобы получить руку дочери могущественного бандита, а затем отправляется спасать своего отца.

— Не могу поверить, что смотрю это. То есть такие фильмы любит мой отец. Некоторые девичьи штучки довольно старомодны, но сама история хорошая.

— Знаешь, у фильмов о кун-фу дурная репутация. На самом деле они не про драки. А про честь. Про славу. Про самопожертвование.

Ксавье бьет себя в грудь, вызывая у меня улыбку.

Когда начинаются титры, я аплодирую.

— Вот это да! Когда Джет Ли взваливает погибшего друга себе на спину и вместе с ним одолевает врагов, это потрясающе…

— Величайшая сцена в истории кино о кун-фу.

— Прямо мурашки по коже. Ты был прав насчет хореографии. Спасибо. Я бы никогда не стала смотреть это сама.

Ксавье заправляет прядь волос мне за ухо. Его пальцы задерживаются у меня на шее, но в этот раз я не отстраняюсь. Мне давно пора спать, но Мэйхуа еще не пришла.

— Почему ты мне доверяешь? — спрашиваю я.

Его пальцы скользят по моей руке вниз, до локтя, очерчивая контур фигуры.

— Ты никому не рассказывала про мои рисунки?

— Рассказывала — до того, как узнала, что они твои.

— Вот именно.

Хотя весь «Корабль любви» считает сплетни невинным развлечением, мне в голову не приходило разболтать, что это он рисовал мои портреты.

— Я не выдаю чужие секреты.

Пальцы Ксавье касаются тыльной стороны моей ладони.

— Большинство людей это не останавливает.

Я высвобождаюсь.

— Можно посмотреть новые наброски?

Ксавье на миг удерживает мой взгляд. Потом кладет мне на колени свой альбом и показывает пятиарочные ворота Национального дворца-музея. Кусок мяса из яшмы — желтоватая прослойка лоснящегося жира аппетитная, будто настоящая. С каждой новой страницей наброски становятся все увереннее.