«Значит, ты за мной наблюдал?..»

Какого черта, Эвер, какого черта?

Мне приходит очередное сообщение. Потом еще одно. И еще. И еще. И еще. Это от Перл. Что там у них стряслось? Я бросаюсь к сумочке, едва не сбив с ног одетую в бикини Софи, которая встает перед задником.

Я наклоняюсь над телефоном, повернувшись спиной к подруге.

«Позвони нам».

«Ты хорошо питаешься? Прилежно учишься?»

«Ты нашла учебник по биологии? Мы узнали, что у тебя есть свободное время для занятий».

«Надеемся, изучение китайского принесет тебе большую пользу!»

«У вас там жарко, но ты одевайся поскромнее!» — Что-то случилось? — осведомляется Софи.

Я сжимаю кулаки, не в силах сразу ответить подруге. Выключаю телефон и засовываю его глубоко в сумочку, под рисунок.

— Ничего!

Не считая того, что родители снова пошли в атаку. Нарушили личное пространство Перл и вторглись в мою жизнь. У меня опять сводит живот; я поворачиваюсь к Софи:

— Я просто… О господи!

Моя подруга стоит босиком на фоне задника, спиной к камере. На полу шелковистой белой кучкой лежит бикини. Она голая! В буквальном смысле. Абсолютно. Студийные лампы освещают золотистое тело, выделяя более бледные участки на месте бикини. Подчеркивая розовые полутона. Я ошарашенно пялюсь на Софи, пораженная ее смелостью. Она упирает руки в бока.

— Эвер, ты такая ханжа! Это искусство, а не порнография.

Но на ее губах играет торжествующая улыбка. Софи — сама сексуальность. Пока она принимает позу за позой, а Яньне запечатлевает идеальные очертания ее ягодиц, мое сердце терзает лютая зависть.

Помню один день в парке, когда мне было шесть лет. Я ела зеленое яблоко, сидя на траве в юбке, а мама гневно накинулась на меня, испугав и доведя до слез. Очевидно, я слишком широко раздвинула ноги. Осрамилась перед гулявшими в парке людьми, многие из которых, вероятно, ничего и не заметили. Попреки только множились, когда мое тело начало обретать взрослые формы и выставлять их напоказ было еще позорнее.

Хватит, мне надоело стесняться своего тела!

Я меняю наряд уже в третий раз. Софи закутывается в халат и, покопавшись в чаше с леденцами, плюхается на диван, чтобы понаблюдать за моей последней съемкой. Нервно сглотнув, я ступаю босиком на задник, убирая за ухо непокорную прядь. Я выбрала самый дерзкий наряд, на какой только осмелилась. Прозрачная юбка с разрезами до середины бедра; топ без рукавов, открытый спереди и струящийся по бокам, как крылья ангела. Одна-единственная золотая английская булавка скрепляет на груди тончайшую, словно лепесток, ткань, под которую ничего невозможно надеть. Ни лифчик, ни трусики. Вот это уже по-настоящему рискованно, в стиле Софи.

Я делаю глубокий вдох. И, следуя указаниям Янь-не, поднимаю руки в освобождающем жесте. Выгибаю спину. И шею. Булавка стягивает едва заметные покровы. Разрез на юбке соблазнительно ползет вверх по ноге. Софи, закинув ступни на подлокотник дивана, переводит:

— Опусти подбородок — отлично! Теперь откинь волосы — это сделает тебя свободнее. Да, великолепно! Неплохо для моей детки-соседки!

Я скрежещу зубами — Софи иногда такая зазнайка! Однако робость, которую я испытывала в начале фотосессии, испарилась. Я никогда не ощущала себя такой раскрепощенной. И такой чувственной.

Сделав несколько десятков снимков, Яньне показывает мне большим и указательным пальцами: окей.

— Еще разок, — прошу я.

Если Софи не побоялась сняться голой, я тоже смогу. Повернувшись спиной к камере, я повожу плечами, и мой наряд соскальзывает вниз, к лодыжкам. Полностью обнаженная, я делаю шаг в сторону и носком отбрасываю вещи с задника. Сердце мое бешено колотится, и хотя сейчас спереди меня видит только Софи, я прикрываю одной рукой груди, а другой пах.

В первый раз за все это время Софи умолкает.

Оцепенев от ужаса, я продолжаю стоять, а вспышки камеры Яньне отражаются от фона. Я раскрываю руки, чтобы предстать в новой позе. Откидываю голову назад, позволив волосам каскадом ниспадать на поясницу. Изгибаюсь вбок, как мраморная статуя речной нимфы. Правило «Одеваться как монашка» уничтожено на корню.

И вот наконец щелканье затвора стихает. Яньне произносит что-то по-китайски. Софи больше не улыбается.

— Съемка закончена.

— Уже?

— Я же тебе говорила. Через несколько минут придет следующий клиент.

Я не двигаюсь с места. Это искусство, а не порнография. И пусть мною владеет ребяческое желание, но я хочу увидеть свое тело таким, каким никогда его раньше не видела. Таким же красивым, свободным и дерзким, как у моей соседки по комнате — нет, даже более дерзким, чем у Софи, которая все утро называла меня деточкой, а теперь не в силах вымолвить ни слова.

— Всего одна поза, — говорю я. — Только для моих глаз.

— И для моих! — восклицает Софи. — Мы ведь придем забирать снимки вместе, правильно?

Но она переводит для Яньне, которая уже поднимает камеру. Я обнимаю себя руками и внутренне собираюсь, как за мгновение до потрясающего начала нового танца. Снаружи как будто уже слышатся шаги следующего клиента Яньне. Мое время на исходе. Пора! Я опускаю руки вдоль тела, мягко изгибая запястья, и поворачиваюсь лицом к Яньне, отдаваясь шквалу ослепительных вспышек.

Глава 14

— Не надо было этого делать, — бурно раскаиваюсь я, пока мы с Софи идем по уставленному мопедами тротуару к метро: она возвращается в «Цзяньтань», я еду в балетную студию Сыту. — Последний снимок…

От воспоминаний меня бросает в краску. Стоит закрыть глаза, и я снова вижу фотовспышки, чувствую их на своей обнаженной коже. Хуже всего, что, действуй я по собственному усмотрению, надела бы бело-красный комбинезон и вернулась в Штаты довольная как слон. Почему? Ну почему все, что говорила мне мама, толкает меня на безумные поступки?

— Успокойся. — Софи закручивает волосы в узел, закалывает их и раздраженно морщится. — Вряд ли их кто-нибудь увидит. Разве только ты планируешь их раздавать.

— Родители отрекутся от меня, если узнают.

— Да ничего они не узнают. У тебя паранойя. В самом деле, Эвер! Твой вечный мандраж уже начинает напрягать.

Она старается рассеять мою тревогу, но я лишь представляю себе широко распахнутые от ужаса глаза Меган. И Перл. «Это совсем на тебя не похоже, Эвер!» — сказали бы они. И были бы правы? Меня пугает тот факт, что я в этом не уверена.

Мы с Софи расстаемся у метро, я прохожу еще несколько кварталов до синей линии подземки, тщетно пытаясь избавиться от беспокойства. Дело сделано. Никто не должен узнать.

Балетная студия Сыту находится в сорока пяти минутах езды от «Цзяньтаня», на окраине Тайбэя. Я миную несколько тихих улочек, подхожу к неприметному двухэтажному зданию, распахиваю стеклянную дверь…

И попадаю в рай.

Приемная с выцветшими розовыми обоями обставлена старомодной, но очень популярной китайской деревянной мебелью. В комнате пахнет сиренью. Обогнув стойку, я вхожу в студию с зеркалами на стенах. У полированного двойного станка выполняет экзерсис дюжина моих ровесниц, помахивая в воздухе черными волосами, собранными в хвост. Играет «Вальс цветов» Чайковского. Рыжеволосая женщина ритмично выкрикивает на невероятной смеси китайского и французского: «Сы гэ ронд де жамб^[52], шуан ронд де жамб, арабеск^[53], — фэйчан хао, Лупин! Хэнь хао, Фаньли!»^[54]

Знакомый ритуал наполняет сердце восторгом. Ко мне плавно приближается элегантная китаянка с черными волосами, заплетенными в аккуратную французскую косичку. Ей уже за сорок. Изящная осанка свидетельствует, что когда-то она сама была танцовщицей.

— Могу я вам помочь? — осведомляется она по-английски с американским акцентом: видимо, догадалась по моей одежде. Похоже, женщина удивлена.

— Э… Я живу в «Цзяньтане» и увидела в фотостудии ваш альбом «Коппелия». Я… э…танцовщица… — На этом слове я запинаюсь. — И хотела бы знать, есть ли у вас свободные места в классе или в летней балетной группе.