Главная задача, заявляет Софи, отыскать клубный прикид.

Но внизу, в душном вестибюле, Мэйхуа и другие вожатые загоняют народ в тускло освещенную аудиторию на церемонию открытия смены. Я заглядываю внутрь. Зал, по-видимому, рассчитан на меньшее количество людей, потому что все места перед сценой с красным занавесом заняты. Учащиеся теснятся вдоль задней стены и заполняют проходы.

— Идем, — шепчет моя спутница, и мы огибаем группу парней, стараясь держаться подальше от Мэйхуа.

— А сколько здесь вообще ребят?

— Пятьсот человек. — Софи останавливается у стола с большим бронзовым сосудом. В сосуде — соевый соус с чаинками, в котором плавают десятки яиц^[29].

— Пятьсот? — изумляюсь я. Софи вынимает из жидкости мраморное яйцо, кладет в бумажный стаканчик и сует мне в руку. — Больше, чем во всей моей школе.

По залу эхом проносится барабанная дробь, чарующе гулкая и ритмичная. Я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на сцену, где два парня в белых рубашках без рукавов и черных брюках бешено колотят по барабанам тангу^[30]. Между ними на сцену выпрыгивает китайский лев, тряся огромной золоченой головой.

Софи хватает меня за руку:

— Пора валить отсюда.

Мне хочется предложить ей остаться: я в жизни не видела, чтобы лев выделывал такие коленца. Стоящая в дверях вожатая в неоново-желтой шляпке подзывает нас криком:

— Лай, лай!

Но Софи утаскивает меня за угол, оцарапав мне руку о кирпич; потом мы толкаем двойные двери и выскакиваем на слепящее солнце. Два садовника, стоя на коленях в грязи, сажают цветы.

— Бежим! — подгоняет меня Софи, и я мчусь вместе с ней по подъездной аллее вокруг пруда с кувшинками, мимо будки охранника прямо на улицу.

— Они нас не догонят… Ой, мамочки!

Я отскакиваю в сторону, пропуская вереницу изрыгающих дым мопедов. Поднятый ими вихрь вздымает мои волосы и юбку.

— Знай наших, — переливчато смеется Софи, оттаскивая меня на тротуар, и быстрым шагом устремляется вперед. — Только не попади под машину, ладно? Здешние дороги — сплошное нарушение прав человека.

Солнце нещадно печет мне голову, пока я луплю яйцо, стараясь при этом не отстать от подружки. Я много лет не ела чайных яиц — после того, как открыла коробку с завтраком, в ужасе завопила: «Что за гадость?» — и упросила маму больше не давать мне в школу странную китайскую еду. Софи уплетает свое яйцо, издавая сладострастные стоны, как в тех сценах, которые мне не разрешается смотреть по телевизору. Я смакую аппетитный деликатес с ароматом бадьяна и корицы.

— Вкуснятина, — вырывается у меня.

По другой стороне улицы на кирпичной подпорной стенке холма изображены китайские крестьяне. Мы проходим мимо красного храмика с причудливой многоярусной крышей, похожей на раскрытую книгу, положенную мягкой обложкой вверх, с чуть скошенными срезами и загнутыми, точно нос корабля, углами. Он расписан яркими зелеными, синими, красными и желтыми красками: цветы, замысловатые узоры, фигуры китайских ученых в сине-зеленых одеяниях. Над крышей извивается длинный зеленый дракон с пылающими желтыми шипами на спине.

— Безумное здание, — замечаю я, — но мне даже нравится.

— Такого на Тайване полно. — Софи выбрасывает пустой стаканчик из-под яйца в урну. — Еще увидишь.

Мы срезаем путь через парк, затем шагаем по узким улочкам, застроенным трехэтажными зданиями с магазинчиками размером с гараж. Минуем парикмахерские, чайную, лавку, торгующую виски, — везде ярлыки с китайскими иероглифами. Наконец подходим куличному рынку, где полно киосков, маленьких магазинчиков и крохотных ресторанчиков всего на несколько мест. Вот какой-то продавец опрыскивает водой груду пекинской капусты. Толстуха с волосами, подвязанными фиолетовым шарфом, делает из теста палочки длиной в фут и бросает их в медный чан с кипящим маслом; другая женщина разматывает рулон красного шелка. Сверкают, как разноцветные светлячки, украшения.

Вслед за Софи я углубляюсь в ряды брезентовых торговых палаток. Продавцы подзывают: «Сяоцзе, лай, лай!»^[31] — и указывают на свои фруктовые прилавки или вешалки с одеждой. Их энергичные оклики манят меня. Я соприкасаюсь с традицией, насчитывающей, должно быть, сотни или даже тысячи лет. Софи достает бумажник в каждом втором ларьке: она приобретает блузку Hello Kitty, матерчатый пенал с узором в виде крошечных мультяшных мишек, напитки для нас обеих.

— А ты ничего не хочешь? — спрашивает меня подруга.

Мне слегка не по себе. В моей семьей каждый цент на счету, и я никогда не чувствовала себя вправе скупать все, на что упадет взгляд, в отличие от Софи. Наша цель — клубный прикид, и я должна приберечь свой запал для него.

— Э… Да, разумеется, — отвечаю я. — Пока прицениваюсь.

Софи просматривает стопку джинсов DKNY, примеряет желтые куртки North Face, вертит в руках сумочки Coach.

— Конечно, подделки, зато за бесценок, — восхищается моя новая подруга. Она прикладывает ко мне полосатое платье с надписью «ЕПе». — Как насчет этого? Прямо твой фасончик. Ты стройная, но крепенькая.

— Спасибо, только не это, — отмахиваюсь я. — Я хочу наряд, в котором мама убила бы меня.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — хохочет Софи.

— Привет, Софи. — К моему разочарованию, к нам подходит Рик. Он наклонил голову набок, потому что держит на плече стофунтовый холщовый мешок, балансируя им, как китенком. Получается, он тоже удрал с церемонии открытия смены. От стопроцентной влажности моя кожа стала липкой, но чудо-мальчик в темно-зеленой рубашке, обтягивающей широкие плечи, по непостижимой причине свеж и прохладен, точно тенистый ствол дуба. Я досадливо морщусь.

— Это рис? — Софи возмущенно бьет кулаком по его мешку. — Ты что, переводишься на мой кулинарный факультатив?

— Я пытался, но мест уже не осталось. — Чудо-мальчик поправляет мешок на плече. — Это вместо гирь. Оказалось, настоящие гири здесь стоят пятьдесят баксов кило, вот я и купил рис. Десять центов за килограмм. — Рик ухмыляется, явно довольный собой.

Я приподнимаю бровь. А он сообразительный.

И, как оказалось, без понтов. Но Софи вздыхает:

— Мы здесь меньше трех часов, а ты уже взялся за тренировки!

— Я пятнадцать часов просидел в самолете, зажимая уши коленями. Шикарно отдохнул, пора за работу.

Я согласна: вместо того чтобы страдать от джетлага, я чувствую себя настолько бодрой, что готова обойти весь город. Чудо-мальчик перекладывает мешок на другое плечо. Его футболка задирается, обнажая смуглый мускулистый живот; я тут же отворачиваюсь, но он успевает перехватить мой взгляд. До чего же по-дурацки вышло!

— Что ж, по крайней мере, настроение у тебя улучшилось, — говорит Софи. — Дозвонился?

— Да, симка заработала. У меня в комнате и стационарный телефон есть.

— Так нечестно, правда? У нас нет никакого телефона.

— Мой сосед по комнате — какой-то ВИП. Зовут Ксавье. Мы еще не познакомились.

— Ну разумеется, ВИП достался именно тебе.

Софи ловит мой взгляд и многозначительно поводит бровью. Ксавье.

— Проехали. Дженна передает тебе привет. Вот что я для нее нашел. — Рик дотрагивается до торчащей из его кармана головки резной птицы, перевязанной красной ленточкой. Выходит, он не только чудо-мальчик, но и чудо-бойфренд. Кто бы сомневался. Мне до сих пор не верится, что Софи предложила ему встречаться со мной — я ни за что не стала бы добиваться шумного родительского одобрения таким образом. Ну почему у мистера Суперотличника не хватает скромности, чтобы хоть выглядеть соответствующе — подслеповатым прыщавым заморышем. Впрочем, Софи права: настроение у него разительно улучшилось.

— В четверг махнем в клуб «Поцелуй», — сообщает ему Софи. — Это идея Эвер.

Рик приподнимает густую бровь:

— Времени даром не теряете, да?

— Carpe diem^[32]. — Я невозмутимо пожимаю плечами. На улицах Тайбэя звучит латынь, а не китайский. Вот так-то!

— Carpe noctem, — отвечает он, — лови ночь.