Она была рыжая, худая, как палка, с обгрызенным ухом, а её шёрстка на одном боку была такой редкой, что под ней виднелась бледная кожа.

– Только не ещё одна. – Мама указала на меня. – Избавься от неё, Миранда.

Я вышла из машины и подошла к крыльцу. Мама зашла в дом, а я стала махать руками на кошку, как мама на Лакрицу.

– Кыш, – сказала я, но не громко. Я не могла. Я думала о Лакрице, брошенной на обочине, поэтому у меня выходил лишь шёпот.

– Брысь, – промолвила я едва слышно.

Рыжая кошка не двинулась с места. Она наклонила голову набок. Я топнула ногой по дорожке. Я хлопнула в ладоши, но кошка оставалась на месте. Тогда я заметила, что у неё не было одного глаза – левого. Кожа вокруг того места, где должен был быть глаз, выглядела розовой и воспалённой, как будто она лишилась его только пару дней назад.

Эта рыжая кошка просто стояла у меня на крыльце – не шевелилась, не уходила. Она пристально смотрела на меня своим единственным здоровым глазом.

«Убирайся отсюда», – попыталась сказать я, но не смогла.

Не знаю, как долго я простояла там под пристальным взглядом этой одноглазой кошки. Может быть, несколько минут. Но мне нужно было собираться в школу, поэтому, наконец, перешагнув через кошку, я вошла внутрь.

Через полчаса, когда я открыла дверь, таща рюкзак и свой обед, кошка всё ещё сидела там, на том же самом месте на нашем крыльце. Она сидела как статуя, будто даже не моргая своим единственным глазом.

А потом произошло кое-что похуже. Одноглазая кошка была уже не одна.

К ней присоединились ещё две кошки. Они были такими же худыми и выглядели такими же потрёпанными. У одной из них было всего три ноги. У другой – лишь половина хвоста. Они уставились на меня все вместе, и у меня зашевелились волосы на затылке.

Я вышла и закрыла дверь, но кошки не пошевелились. Они просто продолжали смотреть. Мне пришлось обходить их на цыпочках, чтобы спуститься с крыльца.

Когда я отправилась в школу, кошки наконец сдвинулись с места. Они соскользнули с крыльца и бесшумно последовали за мной. Они держались примерно в полутора метрах позади, тихонько крались, как это умеют кошки.

«Пожалуйста, оставьте меня в покое», – мысленно молила я, но три кошки, словно три безмолвных призрака, продолжали меня преследовать. Я пересекла Миррор-авеню. Я прошла ряд домов. Я срезала через Таннер-парк. А они всё время крались где-то поблизости. Они не шипели, не мяукали, не издавали ни единого звука. Они просто преследовали.

Наконец, когда я дошла до школы, они остановились. На углу автостоянки они походили кругами вокруг друг друга, трёхлапая кошка неустанно хромая, и уселись. Я продолжала идти, и расстояние между нами увеличивалось. Скоро я отошла на пять метров, потом на десять, и, наконец, показалось, они меня отпустили.

Но кошки продолжали наблюдать за мной. Они сидели, устроившись прямо на асфальте, и не сводили с меня своих сверкающих глаз, даже когда я пересекла стоянку и нырнула в металлические двустворчатые двери.

Я старалась не думать о них в течение дня… но то, что произошло с мамой и Лакрицей, а теперь и эти три поджидающие кошки, заставляло мою кожу покрываться мурашками. Лицо, спина, ноги – всё моё тело неприятно покалывало.

Когда на уроке математики мистер Уилсон дал нам время на выполнение задания, я встала, чтобы заточить карандаш, и выглянула в окно.

Кошки всё ещё были там, разлёгшись на том же углу стоянки. Я знаю, что это прозвучит безумно, но когда я выглянула из окна кабинета мистера Уилсона, все три головы одновременно повернулись в мою сторону. На другом конце стоянки одна из них – та, что на трёх ногах, – даже встала.

Я, заплетаясь ногами, побрела к своей парте.

Когда день закончился и прозвенел звонок, я направилась домой. Но теперь на стоянке их было уже не трое.

Их было шестеро.

К ним присоединились белая кошка с одним ухом, серая кошка с колючками, застрявшими в шерсти, и хромая пятнистая кошка.

Они взглянули на меня. Все шестеро сразу.

Я побежала.

Я промчалась мимо них, и все вместе они стали красться позади меня, шныряя из стороны в сторону и обгоняя друг друга.

Я побежала назад через Таннер-парк и через Миррор-авеню. Я бежала по тротуарам и газону, и по соседским лужайкам. Но они продолжали преследовать – шесть кошек: кто – без шерсти, кто – без глаза, кто – без ноги, а кто – без хвоста.

Я ворвалась домой и захлопнула за собой дверь. Я посмотрела в глазок и, задыхаясь, увидела, как шесть кошек усаживаются на лужайке перед моим домом.

Я выдохнула.

– Всё в порядке, – сказала я вслух. – Всё в полном порядке. – Я досчитала до двадцати и пошла на кухню. Лоток Лакрицы всё ещё стоял там, спрятанный в углу.

Я попыталась что-нибудь поесть, но не смогла.

Я чувствовала их по ту сторону двери. Я знала, что они смотрят на дверь – может быть, даже смотрят сквозь неё, – ожидая, когда я снова выйду.

И я знала, почему появились эти кошки. Из-за Лакрицы и кукурузного поля. Но кое-что мне было непонятно. Конечно, Лакрица была моей кошкой, и, да, я промолчала, когда мама бросила её на обочине дороги. Но это сделала мама.

Так почему эти кошки преследовали меня?

Той ночью, прежде чем выключить свет, я отдёрнула занавеску и украдкой выглянула на улицу. Кошки были там, во дворе, смотрели прямо на моё окно.

Только теперь их было девять. У одной из новых кошек был изогнутый шрам через всю морду. Все девять выглядели исхудавшими и голодными. Все девять были по-своему искалеченными.

Я вспомнила, что сказала мама, когда мы оставили Лакрицу.

У кошек девять жизней.

Девять кошек. Девять жизней.

А потом я вспомнила, что возразила маме, когда мы бросили Лакрицу.

Ни-че-го.

Я тихонько прошла по дому, не разбудив маму, и приоткрыла входную дверь. Ночь была тёмной. Только в темноте светились жёлтыми фонарями кошачьи глаза. Я вышла в темноту в одних пижамных шортах и длинной мешковатой футболке. Воздух обдал холодом мои голые ноги. Я спустилась по ступенькам крыльца на влажную лужайку. Кошачьи глаза следили за мной.

– Я знаю, почему вы здесь, – проговорила я.

Коты не шевельнулись. Они продолжали смотреть на меня так же, как Лакрица смотрела вслед нашей уезжающей машине.

– Послушайте, – начала я. – Я знаю, что это было неправильно. – Трёхлапая кошка наклонила голову.

– Моя мама, – я указала на дом. – Я должна была что-нибудь сказать. Я должна была её остановить.

Рыжая кошка с одним глазом, та, что появилась первой, неторопливо двинулась вперёд. Она подняла одну лапу и задержала её в воздухе на несколько секунд. А потом, как будто это был некий сигнал, она опустила лапу и трижды царапнула землю.

Тогда коты атаковали.

Они завизжали и завыли. Все девять. И бросились на мои ноги.

Вместе они превратились в вихрь шерсти и когтей, только сверкали их клыки и глаза.

Я побежала к дому, стараясь не споткнуться, но четыре кошки вскочили на крыльцо и перегородили путь к двери. Они подняли лапы и зашипели.

Первая царапина, чуть ниже левого колена, немного щипала.

Я бросилась к торцу дома, думая, что зайду через заднюю дверь, но они снова оказались слишком быстрыми. Они роились и кружились – девять пятен, и заблокировали чёрный вход тоже.

В этот момент крошечная лапа – не знаю, которой из кошек она принадлежала, – оцарапала мою правую голень, оставив три тонких дорожки крови.

Я рванула прочь от дома, побежала вверх по улице. Я не знала, что делать. А они бросились за мной, визжа и шипя.

Налево по Берч-Барк-драйв и прямиком на Харрисон, я бежала изо всех сил. Босиком, задыхаясь. А они следом. Я шлёпала по тротуару, у меня горели ноги. Но я продолжала бежать. Если я замедлялась, когти вонзались мне в икры. Вскоре по моим лодыжкам текла липкая кровь.

Они роились. Они кружили. Они загоняли меня то в одну, то в другую сторону.

Жгло лёгкие. Но я бежала. У меня болели и пульсировали ноги. Но я не останавливалась. Я бы заплакала, если бы могла об этом помыслить, но коты наступали, наступали и наступали.