Новость, что не все колдуны попадают в ад, ошеломила Агату.

– Зато твоя мать никогда не была ведьмой, – добавил Вагнер. – Это занятие скрыть не так-то просто. Требуются и алтарь, и гримуар, и корона, и круг, вырезанный из бумаги… Надо еще умудриться спрятать инструменты среди булавок и шитья.

Ее матушка никогда ничего не прятала и дочери внушала, что добрые люди ничего не скрывают от других. Но в тюрьме Агате объяснили, что Эльза все же колдовала: встречалась с дьяволом, летала на шабаши, а из-за ее козней кто-то погиб. Но когда бы она успела проделать все это? Работа в пекарне завершалась глубокой ночью и начиналась вновь с первыми петухами. Все всегда были на виду.

Как ни странно, от этой мысли Агата почувствовала разочарование. Будь матушка и вправду ведьмой, она бы вернулась с того света и отомстила обидчикам, разрушила бы их дома, а детей заморозила насмерть, чтобы потом бахнуть их со всего размаха о каменный пол и разбить вдребезги. Но если Эльза была невиновна, значит, ее враги так и останутся безнаказанными.

– Вы тоже не попадете в ад?

Почему-то это сделалось очень важным. Кристоф Вагнер был первым взрослым, который пожелал ей помочь. Мог и притворяться, конечно, но как это выяснить заранее?

Он засмеялся:

– Ну нет, моя девочка. Боюсь, туда мне прямая дорога.

Тогда же он преподал первый в ее жизни урок – рассказал о Пактах с демонами. При их упоминании Агату бросило в дрожь, и Кристоф внезапно разозлился. Он крикнул, что не демоны истязали ее мать, не они отправили ее на костер и уж точно не они нашептали на ухо пекарю Мартину отречься от родной дочери, которую подвергли пыткам! Они, как и люди, просто творение Божье. А уж если Он придумал демонов, то и относиться к ним стоит, как к любым другим созданиям, – с уважением, но без доверия.

Демоны разные, как и люди, внушал Кристоф. Некоторые относятся к людям с симпатией и готовы помочь за простую благодарность. Но большинство будет искать возможности вцепиться тебе в глотку и разорвать на мелкие клочки, если не соблюдаешь определенных предосторожностей. Колдун может многое попросить у демона: обучить его наукам, перенести в то или иное место, подарить мешок золота… Но все это, скажем так, разовые услуги. Правильно вызванный демон не откажет в просьбе ни раз, ни другой, но в третий станет настаивать на Пакте.

– Вот тут-то, – поучал Кристоф, – ты и должна ответить «нет»! Как бы сильно ни хотелось получить желаемое, надо отказаться. Тебе ясно?

Агата робко кивнула, хотя на самом деле ничего не поняла. Голова у нее уже шла кругом, а ведь это был только первый урок!

– Вы будете учить меня всему, господин Вагнер? – осторожно спросила она.

Он улыбнулся:

– Полагаю, учитель я еще худший, чем ученик. Но, клянусь, у тебя будут наставники получше.

Урсула выдохнула, обнаружив, что Агата целой и невредимой вышла из библиотеки. На ее щеках играл румянец, не чета вчерашней бледности. Хоть на живого человека стала похожа!

После завтрака они вдвоем перебрали всю одежду Гвиннер, благо ее было всего ничего. Фальки рассудили, что раз Агата отправляется на воспитание к такому богатому человеку, как Кристоф Вагнер, то пусть он ее и наряжает.

– Вот скупердяи! – возмутилась Урсула, разглядывая пару передников и проеденную молью шерстяную юбку. Единственная нижняя рубаха, сшитая из грубого полотна, жала Агате под мышками.

Наведя порядок в вещах, они отправились осматривать дом. Кристоф Вагнер объявил, что идет спать, хотя на дворе стоял белый день. Жуткий Ауэрхан где-то пропадал, так что весь особняк остался в их распоряжении. Они исследовали комнаты, разглядывали картины и сидели на каждом стуле по очереди. К полудню, обложившись маленькими подушками, устроились у окна с вышивкой. Рукоделие давалось Агате плохо: она колола себе пальцы или роняла иголку, а стежки выходили такими скверными и неровными, что Урсула заставляла переделывать их снова и снова. Но даже после всех мучений вышитые гладью алые цветы больше напоминали страшные рожи на печных изразцах.

Днем они обедали с Бертой на кухне. Похоже, кухарка Агате понравилась. К счастью, с ребенком она вела себя более сдержанно и грязных шуточек больше не отпускала. Кроме них за дубовым столом устроился Харман – тот самый вихрастый конюх, с которым Урсула ехала вчера вечером. На сей раз он вел себя вежливо, хотя ухмылка его не обещала ничего хорошего. Добродетельные люди так не улыбаются.

Берта угостила собравшихся превосходно приготовленным окунем и пивом. Про трехногую голландскую печь Агата сказала, что так представляет себе адский котел, чем развеселила всех сидящих за столом. Отсмеявшись, кухарка возразила, что если это и котел, то разве что для диких уток, которых она в нем жарит. Урсула заметила, что никогда прежде не видела таких печей, и Берта подтвердила, что их обыкновенно ставят на севере. Самая же большая печь располагалась в отдельной комнате, что примыкала к кухне. «Ни за что туда не заходи, – сделав страшные глаза, велела кухарка Агате, – иначе испечешься, и мне придется подать тебя на ужин!»

Внезапно все веселье испарилось из глаз Агаты. Урсула быстро перевела разговор, спросив, для чего нужны громадные бадьи в печи. Харман пояснил, что дом оборудован насосами, так что не придется надрывать спину и таскать воду ведрами. О всякого рода механизмах он говорил охотно и много. Урсулу поразила история про отхожее место прямо в доме, где все дерьмо смывалось водой, если дернуть за рычажок. Хохоча, Харман пояснил, что этот неведомый механизм Кристоф Вагнер привез из Англии, где тот впечатлил даже ее величество королеву Елизавету, но все же особым спросом не пользовался.

После обеда Урсула со своей питомицей хотели остаться с Бертой, чтобы та показала им, как готовить ужин. В конце концов, Агате предстояло обучиться всей кухонной науке, если она собиралась стать хорошей женой. Но неожиданно кухарка воспротивилась и силком погнала их на улицу.

– Давайте-давайте, – велела она, – пока солнце не зашло. Порезвитесь хоть! Нечего тут сидеть в духоте, а не то угорите. Налюбуетесь еще на эту проклятую кухню, глаза б мои ее не видели!

Снаружи все сверкало, а холодное декабрьское солнце выбелило тени на милю вокруг. Небо, голубое и прозрачное, звенело от холода. Перед поместьем Урсула и Агата обнаружили засыпанный снегом фонтан. Они откопали его, и их взглядам открылся высокий каменный юноша, обвитый виноградной лозой, с гроздью в одной руке. Разметя снег, они сорвали с него единственный покров, так что он вырос перед ними совершенно нагой, с бесстыдной улыбкой на красивом лице. Урсула живо закрыла глаза Агаты рукавицей, но девочка возмутилась: трудились они вдвоем, а на результат любуется только одна!

Потом они еще побродили по заиндевевшему саду и побросали друг в друга снежки. Рыхлый снег неохотно слеплялся в шары, и приходилось довольствоваться снежными брызгами. Агата быстро устала и замерзла, поэтому Урсула остановила игру. Глядя, как девочка тяжело дышит после нескольких коротких пробежек, нянька подумала, что, возможно, ее действительно не помешало бы показать доктору. Уж слишком скоро она выдыхается. Сама Урсула в детстве могла носиться по улицам без устали от рассвета до заката.

Обойдя поместье, у западного крыла они наткнулись на конюшню, где хозяйничал Харман. Один из коней как раз стоял на развязке, и конюх проверял его копыта. Урсула осторожно погладила длинную вытянутую морду лошади, а Агате Харман даже разрешил угостить ее морковкой, оставшейся после обеда. Все время, что они там провели, парень не спускал с Урсулы липкого взгляда, а на прощанье крикнул:

– Захочешь покататься верхом – заходи!

Вечером, уложив Агату спать, Урсула вернулась в одну из парадных комнат на втором этаже – ту, которая полюбилась ей больше всего. Здесь в алькове была небольшая кровать, скрытая занавесками, на случай, если захочется отдохнуть, а напротив целую стену занимал гобелен, на котором мастер выткал юную женщину в голубом платье. Красавица полулежала на скамье, разморенная полуденным солнцем, и выглядела совершенно счастливой.