- Тебе уже говорили, наверно, из милиции отправили твою фотографии в Сочи, - перебил меня Виктор. – На тот случай, если ты действительно Марина Сергеевна Слободина, как на билете написано. Только никто тебя по ним не узнал. А это значит...

- Это значит, мне одна дорога – на улицу, - прошептала я, судорожно сжимая в ладони пустую мензурку. – Даже если я все вспомню – все равно. Мне рассказывали, бывает, людей случайно посчитают умершими, а потом они никак не могут добиться, чтобы обратно признали живыми. Нормальные люди, здоровые, с памятью и с документами. Ну, допустим, вспомню, что я – это та самая Марина Слободина. Или еще кто-нибудь, неважно. Но как я это докажу? Как трупы опознают? По травмам и зубам? Не смешите. У меня и зубов-то почти не осталось. По анализу ДНК?

- Неплохая идея, - вздохнул Виктор. – Только вот...

- Только вот кто его будет делать! И с чем сравнивать? Так что, Виктор Алексеевич, надеяться мне не на что.

- Ну, надеяться всегда есть на что. Если память к тебе вернется, то хоть и небольшой, но все же шанс есть. Например, ты вспомнишь что-то такое, чего никто, кроме тебя знать не может, стопроцентно. И тогда кто-нибудь, родственники или знакомые, смогут подтвердить: да, ты это ты. Ну, а дальше начинается судебная волокита...

- До самого конца моей жизни. И в результате меня все равно закопают как неопознанный труп.

Я опустила голову и спрятала лицо в коленях. Виктор подошел, погладил меня по спине. Я вздрогнула, но голову не подняла.

- И все-таки отчаиваться не надо. Ты в бога не веришь?

- Нет. Не знаю. Наверно, нет.

- Жаль. Так было бы легче.

- А вы верите?

- Ну... – задумался Виктор. – Скорее да, чем нет. Одно то, что кто-то тебя нашел на дороге и ты выжила, - уже чудо.

- Чудо чудом, - я посмотрела на него снизу вверх, - а что дальше-то делать? Вы ведь меня к себе домой не возьмете?

Виктор смутился. Конечно, нет. Только говорить об этом прямо - цинично, а выкручиваться, что, конечно, взял бы, но... – глупо и фальшиво.

- Да ладно, - с горечью усмехнулась я. – Это я так, просто. Конечно, нет. Да я и не пошла бы.

- Послушай, я постараюсь что-нибудь придумать. Не знаю что, но постараюсь. Может, кому-нибудь прислуга нужна. Тебе же сейчас особо выбирать не приходится. А так – под крышей и сыта.

- Да что вы, Виктор Алексеевич, кому такая страшная прислуга нужна? Столкнутся со мной вечером в коридоре – и кондрат хватит. Идея хорошая, но...

Сгорбившись, шлепая тапками, я вышла из ординаторской. Виктор возился с замком, когда ко мне подбежала, одергивая коротенький халатик, Лариса.

- Марин, он снова звонил. Ну, я сказала, чтобы приезжал. Ты так рукой махнула, я подумала, что пусть.

- Да он со страху помрет, - простонала я, беспомощно глядя на Виктора. Что делать-то теперь? Приедет ведь!

- Не помрет, - отрезал тот. – Он тебя уже страшную видел, когда сюда вез. И потом тебе что, замуж за него выходить?

- Ну, это вряд ли.

- Вот видишь. А вдруг он-то как раз тебе и поможет?

Ничего не ответив, я побрела обратно в палату.

Поможет, как же! Никто мне уже не поможет. Господи, если ты есть, почему не дал мне умереть?

14

- Ну, как там твоя спящая красавица?

- Мама! – Андрей так и подскочил с трубкой в руках. Он звонил в больницу и не слышал, как мать тихо вошла в комнату и остановилась в дверях.

- Извини. Это действительно как-то неудачно... сказалось. Ну так что?

- Ей лучше, - буркнул Андрей, не глядя на Ольгу Павловну. – Говорят, можно навестить.

- Навестишь?

- А почему нет?

- Как будто я тебя отговариваю. Я только одного боюсь.

- Догадываюсь, - Андрей даже покраснел слегка, то ли от досады, то ли потому, что мать прочитала его тайные мысли. – Ты боишься, что я ее буду жалеть, жалеть, а потом возьму и полюблю из жалости. Эдакая Дездемона наоборот. «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним». Так, что ли?

- Ну... – тут уж и Ольга Павловна порозовела. – Вроде того. Тем более, я вижу, ты все еще из-за Инны переживаешь. А тут такая возможность почувствовать себя героем и рыцарем. Ты же ее, можно сказать, спас. А лицо – ну, как говорится, с лица воду не пить.

- Мам, ты ее не видела. Какая там вода. Ее так отделали! Да и мент говорил, что просто ужас. Не волнуйся. До такой степени мое желание почувствовать себя рыцарем и героем никак дойти не сможет. Жалко – это да. Но не более того. Не такой уж я золотой и бриллиантовый. Навещу разок и все. Она же никому не нужна, никто ее не ищет.

- Смотри, Андрюшка, - вздохнула мать. – Я тебя знаю, ты можешь разок что-то такое отчаянное сделать, но надолго все равно не хватит. Так что постарайся не заморочить ей случайно голову. Будет потом тебя ждать и плакать.

- Ну, ма, ты даешь! – засмеялся Андрей. – Я понимаю, что для каждой наседки свой цыпленок – самый замечательный, но не до такой же степени. Ты посмотри на меня, тоже еще подарок. Не мужик, а недоразумение. Пройдешь мимо и не заметишь. Да и плешь уже пробивается.

- Подумаешь, плешь! Благодарность – она совсем другими глазами смотрит. И в недоразумении прекрасного принца сочинит. Кстати, это только кажется, что чувствовать благодарность с чьей-то стороны – приятно. На самом деле, очень скоро это становится в тягость.

- Не станет, - отмахнулся Андрей. – Не успеет.

Он твердо решил: никаких соплей. Мать права. Мало ли что этой девчонке в голову взбредет. Уже одно то, что он в больницу звонил, чего стоит. Ей, конечно, об этом сказали. Ах-ах, как романтично! А если еще и заявится, как мать говорит, с букетом и конфетом, тогда и вовсе – туши свет, бросай гранату. По-разумному, не надо бы, но... Нет, навестит один раз – и все. И потом, может, ей правда помощь какая-то нужна. Больше-то ведь некому.

* * *

- Марин, к тебе!

Лариса чуть посторонилась, пропуская Андрея в палату, но уходить не спешила, продолжала топтаться в дверях, возбужденно поблескивая глазами. Интересно же! Будет о чем девчонкам рассказать. Красавец и чудовище! Красавец, правда, так себе оказался, сплошное разочарование - не слишком молодой, слегка потрепанный, скромно одетый. Интересно, он на самом деле такой... милосердный самаритянин или просто ему из-под нее что-то надо? А может, он извращенец? Может, его только такие кошмарики и возбуждают?

А вдруг...

Лариса даже рот открыла от потрясающей идеи.

А вдруг это он как раз ее и пытался убить?! Только не получилось. А теперь вот хочет довести дело до конца. Тот симпатичный капитан – или лейтенант? – который приходил в больницу, оставил на всякий случай свой телефон. Может, позвонить? А там, глядишь, и встретиться предложит…

Впрочем, печально вздохнула Лариса, не получается. Если этот самый тип пытался Марину угрохать, то зачем в больницу повез? Бросил бы там на дороге – и все дела. Сама бы через полчаса померла.

Ну а если, скажем, бил ее не он, но он знает, кто? И теперь вот собирается Марину шантажировать. Мол, выдаст ее тем, кто хотел ее убить. Только что с нее можно взять? Если она даже не помнит, кто она такая.

А если помнит? Если на самом деле только притворяется? Нет, надо все-таки лейтенанту Кречетову – или все-таки капитану? – позвонить.

Тут Ларису кто-то позвал, и она, бормоча под нос всевозможные проклятья, вышла, громко хлопнув дверью.

15

Да, на придуманного мною прекрасного принца этот самый Андрей Ткаченко оказался совершенно не похож.

Нет, плюгавым коротышкой он не был, но ко всем моим сочиненным параметрам я могла смело подставить «не очень-то и…». Не очень-то и молод, не очень-то и высок, не очень-то и красив. Совершенно обыкновенный. Утром в метро такие, как он, сливаются в сплошную серую невыспавшуюся и от этого злую массу. Хотя… Нет, он определенно не такой. Пусть на первый взгляд совершенно незаметный и неинтересный, но если не полениться и посмотреть еще раз… Тогда сразу увидишь, что он спокойный и добрый. И рядом с ним хорошо и уютно. В общем, таким он и должен быть – мой принц.