– Все, – тихо сказал он грустным и бесконечно утомленным голосом. – Все.
Коротышка смущенно кашлянул, чувствуя себя неловко, видя страдание своего друга.
– Ну, тогда, как насчет того, чтобы начать новое плетение и посмотреть, что в итоге получится.
Урсо, послушно взяв маленький нож, вырезал спутанное кружево со своего станка. Затем, он исполнил сложный тайный жест, и на кривом каркасе появился новый набор вертикальных нитей. Он долго изучал нити основы, как бы рассматривая и тут же отбрасывая множество возможностей. Наконец, он взялся за челнок и начал укладывать уток.
Его руки носились над холстом с изысканным проворством мастера, добавляя новую нить здесь или другой цвет там. Вскоре начала проявляться некая закономерность. Светящиеся, серебристые нити соединились в тонкую сеть. Однако, ткань, образовавшаяся в ячейках этой сети, оставалась неопределенного темного цвета, словно тени в лунную ночь. Гнарфлинг в недоумении нахмурился, поскольку он видел, что Урсо в некоторых местах вплел ярко-красные нити. Даже этот насыщенный цвет исчез в темном мраке.
– Что это означает? – спросил он.
– Это Плетение, – ответил Урсо, намекая на магию, словно паутиной опутывающую и поддерживающую всю Халруаа, как и, Гнарфлинг знал это, весь остальной мир. – Или, по крайней мере, это место Аштарахха в этом Плетении.
Гнарфлинг, прищурившись, наклонился ближе. Несомненно, он различал слабые очертания деревни так же, как мог ее видеть с высоты парящий ястреб, словно вырезанные в плотно увязанном полотне, представлявшем собой джунгли. Более тонкие серебряные нити соединяли поля и здания, и крошечные светящиеся точки, казалось, мелькали по обширному пространству – необыкновенное изображение рыночной площади и людей, находящихся на ней.
Вообще-то, это была первая достаточно различимая картина, которую Гнарфлинг когда-либо видел на ткацком станке Урсо. И почему-то это его беспокоило. Так же, как и напряженное выражение на лице волшебника, когда он случайным образом перемешивал цвета в узоре, тут же поглощаемые странной, темной пустотой, которая выделяла и определяла серебристое Плетение.
Проще говоря, на ткацком станке висел небольшой, но уже готовый гобелен. Урсо внимательно изучал свое творение, а Гнарфлинг, в свою очередь, изучал Урсо.
– Ты что-то видишь, так ведь?
– Все, – снова повторил волшебник, задумчивым тоном. – Все.
Ответ был такой же, но теперь в его голосе появилась новая нотка, от которой у Гнарфлинга появилось ощущение, как будто ледяные пальчики, пробежались по его позвоночнику.
Помедлив секунду, Урсо круговым движением провел рукой над полотном. Невидимые цвета переместились, образовав лицо человека в промежутке между светящимися серебряными нитями, лицо, изображенное настолько ясно и точно, что даже лучшие из ткачей Аштарахха могли бы позавидовать.
Изображенный человек был молод и чрезвычайно худощав. Его резко очерченные, острые скулы, словно бы упирались в ложбинку между ключицами, а тонкие черные усы выглядели так же трепетно и непостоянно, как будто у него над верхней губой сидел мотылек. Его лицо было чрезвычайно бледным для халруанца и резко контрастировало с лихорадочным блеском в его черных глазах.
– Неприятности начинаются, – пробормотал Гнарфлинг. Он хорошо чувствовал беду и долго водил дружбу с волшебником, который, по своему образу мышления, определял одно и то же двумя разными словами. – Когда?
В ответ Урсо просто перевел взгляд от ткацкого станка в сторону рыночной площади.
Рынок быстро заполнялся. Приезжие купцы прогуливались по тропинкам, всматриваясь в гобелены и пробуя кусочки сыра. Стук колес прибывающих повозок по бревенчатой мостовой наполнял воздух приятным гулом. Уже две из них вынуждены были свернуть с пути, и уже долго торчали возле колесного магазина, пока заменяли их сильно разбитые колеса. Искомый молодой человек стоял рядом с одной из них, споря с подмастерьями и перемежая свои упреки слишком драматичными жестами.
Гнарфлинг вперил свой взгляд прямо в тощего юношу, и его глаза сузились, когда он уловил знакомые жесты. Вновь прибывший не был похож на торговца или ремесленника. Он был высоким и худым, на вид не старше двадцати лет, и, очевидно, больше обладал количеством денег, чем благоразумием. Он путешествовал один в дорогой крытой повозке, запряженной хорошо подобранными лошадьми. Его изможденная фигура была облачена в прекрасные одеяния темно-фиолетового цвета, и драгоценности мелькали на жестикулирующих руках. Все это будто кричало, что он «волшебник».
Даже без всех этих внешних признаков, была в новичке некая сила, которая предполагала магию, но Гнарфлинг не мог ощутить никакого намека на искусство Мистры в этом молодом человеке. Его нюх на такие вещи был таким же острым, как у любой собаки, и, более того, таким же острым, как у любого мага-гончего. Эти инстинкты и постоянная маскировка, предоставляемая его невзрачной фигурой, помогли ему продержаться в живых более тридцати зим.
«Почему же тогда, – подумал он, – мне так неспокойно?»
– Он ищет тебя, – произнес Урсо, так спокойно и так по существу, словно его товарищ озвучил свои мысли вслух, – вот почему.
Коротышка резко вскочил на ноги, словно нечаянно сел на ежа. Это внезапное движение, казалось, привлекло внимание незнакомца. Искорка узнавания вспыхнула в его странно пылающем взгляде, и мгновение Гнарфлинг смотрел в лицо юноши, как заяц, загипнотизированный ястребом.
А дальше, молодой человек вдруг оказался прямо напротив лавки Урсо.
Гнарфлинг удивленно моргнул, и еще несколько раз, стараясь сфокусировать зрение. Он инстинктивно принюхивался, тщетно пытаясь уловить запах магии, но все, что у него получилось почувствовать, так это накопленные запахи, полученные в результате долгих дней в дороге: слабое благоухание влажного кашемира, затхлая вонь нестираной одежды и аромат духов, пахнувших опаснейшими травами и запахом надвигающейся грозы – запах, безусловно, был призван замаскировать другие, более земные запахи.
– Я – Мастер Ландиш, – величественно объявил молодой человек.
Гнарфлинг осмелел и сложил свои короткие руки на груди.
– Рад за тебя. Но у меня нет никаких дел с чудаками или бездарями. Ты хочешь, чтобы я поспрашивал, может тут есть кто, занимающийся этим?
Ярость в чистом виде возрастала в напряженном взгляде человека, ярость, граничащая с желанием жестоко оскорбить.
– Ты уверен, что у тебя нет никаких дел со мной? – многозначительно произнес он. – Абсолютно уверен? Скажи-ка мне, джордайн, кто я?
Гнарфлинг почувствовал, как паника овладевает им, однако быстро справился с собой. Конечно же, это открытие не было чем-то новым для Урсо Всевидящего, ведь не было никого настолько близкого к нему, чем волшебник, давно уже знавший проклятую тайну.
– Кто ты такой? – презрительно отозвался он. – Бычья задница, я полагаю.
Глаза мужчины сузились.
– Чудаки и бездари, – повторил он сказанное Гнарфлингом ранее. – Странный выбор слов для того, кто желает казаться беспомощным.
Гнарфлинг пристально всмотрелся в него, затем его плечи поднялись и медленно опустились, обозначив глубокий вздох.
– Ты маг-гончий, – произнес он с отвращением. – Но, даже медлительный и глупый пес иногда натыкается на гнездо ворикоча.
– У джордайнов есть пословица, – самодовольно сказал Ландиш, явно наслаждаясь собой. – Всегда внимательно следи за тем, что говоришь.
– Ты ничем не сможешь навредить мне сейчас. Маг-гончий, – повторил Гнарфлинг с отвращением.
– Нет, – заявил Урсо.
В одном единственном слове прозвучала убежденность, отвергавшая всякие другие варианты развития этой ситуации. Гнарфлинг озадаченно посмотрел на волшебника, с удивлением обнаруживая в обычно отсутствующем, спокойном взгляде старика, закипающий гнев.
– Мирабелла, – угрюмо произнес Урсо.
Сердце, словно дельфин, будто бы выпрыгнуло из груди коротышки. Мирабелла – это женщина, некогда спасшая отверженного ребенка-джордайна, чахлый вид которого посчитали непригодным для жесткой физической подготовки воинов-ученых Халруаа. Но в разуме младенца не было никаких изъянов, и мягкосердечная акушерка, которой поручили уничтожить его, знала много способов дать ему немного джордайнской подготовки, и ее было достаточно для того, чтобы держаться все время настороже и остаться живым – по крайней мере, до сих пор.
