В долгом, безмолвном общении с матерью-богиней Левиафан лежал в глубокой впадине на дне моря, ощущая струящуюся теплоту ее огненной крови, пульсировавшую под слоем камня. За это время большой кит передавал образы, которые он заметил над волнами, вид растущей зелени на многочисленных островах матери земли, изобилие существ, обитающих не только в море и на земле, но даже сбивающихся в стаи в небесах.

И он поделился своими воспоминаниями облаков. Это больше, чем что-либо другое, разжигало огни воображения матери земли, наполняло удивлением ее сердце и порождало  любопытство в ее существе.

Общаясь с Левиафаном, разделяя его воспоминания о том, что он заметил, богиня начала осознавать кое-что: в отличие от многих существ, что обитали на ее плоти, она была абсолютно слепой. У нее не было никакой возможности, ни одного чувства, через которое она могла бы увидеть мир жизни, процветающей на ее физической форме.

Единственные зрительные образы, доступные ей, были из памяти большого кита, и они были бледными и туманными подобиями реальности. Богиня хотела сама увидеть небо с облаками, дождем и солнцем, узнать животных, что изобиловали в ее лесах и полянах, деревья, корни которых тонули глубоко в ее плоти.

От Левиафана богиня узнала о глазах, волшебных шарах, которые позволяли животным наблюдать чудеса вокруг них. Она узнала о них и желала их ... и изобрела план создания глаз для себя.

Левиафан поможет ей. Большой кит отпил из подводного фонтана, впитывая силу и волшебство матери земли. Легкими ударами мощных плавников он двигался в направлении поверхности, плывя через проясняющиеся тени воды до тех пор, пока его широкая спина не поднялась выше волн, ощутив поцелуй солнечного света и ветерка.

Левиафан целеустремленно плыл к глубокой бухте, проскальзывая по узким проливам меж скалистыми полосками суши в направлении западного берега одного из любимых островов матери земли. На севере возвышались горы, до увенчанных снегом вершин которых не добралось весеннее тепло с берега. К югу была полоса зеленого леса, простиравшаяся далеко от скалистого берега, покрывая большую часть острова.

В конце залива, где соединялся ландшафт севера и юга, вода оставалась достаточно глубокой, чтобы Левиафан плыл без труда. Он прибыл в место, выбранное богиней, и в своем теле принес ее тепло и магическую сущность. С мощным пенистым взрывом он выбросил жидкость в воздух, выстрелив струей теплого дождя. Драгоценная вода выплеснулась на камни береговой линии, собралась в многочисленные потоки и стекла вниз, собираясь в скалистой чаше возле покрытого гравием пляжа.

Сущность богини собралась в этом озерце молочными водами могущественного волшебства. Ее лицо сосредоточилось на небе, на куполе, который она так долго воображала. Первая вещь, которая попала в поле зрения, была совершенным белым шаром, восходящим в сумеречных небесах, поднимавшимся выше и выше, излучая отраженный свет на тело и кровь матери земли.

Из вод ее только что созданного озера богиня наблюдала луну. Алебастровый свет отражался от отмелей и волн на побережье и окутывал все вокруг. Богиня увидела этот свет и была довольна.

Все же еще была неясность в ее видении, размытый туман, который мешал целиком наблюдать мир. Левиафан был в открытом море, плескаясь в бурных волнах, но озеро было далеко от него, отделенное сухой землей и скалами. Тогда богиня поняла, что ее детей в одном лишь море недостаточно.

Их присутствие требовалось и на земле.

Отощавший волк с косматой серой шкурой, потрепанной после долгой зимней спячки, мчался за сильным оленем. Тот легко бежал сквозь весенние заросли, не выказывая той безоглядной паники, которая наверняка побудила бы более молодого оленя к неосмотрительному, - и в конечном счете гибельному - бегству. Вместо этого гордое животное ограничивалось грациозными прыжками, оставаясь вне досягаемости голодных челюстей и меняя направление только при виде более прямого пути.

Голубые глаза на острой волчьей морде оставались сосредоточенными на величественных оленьих рогах. Терпение, советовал волчий инстинкт, знавший, что стая может достичь того, чего не мог бы один сильный охотник. Как будто бы в ответ на мысль их лидера, другие волков вырвались из укрытия сбоку, спеша присоединиться к охоте. Но олень хорошо выбрал свой путь: длинный поворот увел его от новых охотников, не позволив и вожаку сколько-то сократить дистанцию.

Низкий утес вырисовывался впереди, и хотя в долине не было ни ветерка, олень ощутил новую засаду - псовые формы скрывались в густом папоротнике у кромки тенистых глубин леса. Олень бросился в известняковый обрыв, спрыгнув с кошачьим изяществом, и сумел найти точку опоры  для копыт на каменных выступах.

С напряженным фырканьем и раздувающимися ноздрями, первыми внешними знаками отчаяния, олень карабкался вверх по скале в три раза выше его собственного роста. Трое волков сорвались из укрытия в папоротнике внизу, воя от голода и разочарования, когда  олень достиг вершины утеса и снова увеличил скорость. Копыта били и стучали по твердой земле, и олень, взмахнув белым хвостом, устремился к открытой местности.

Но лидер маленькой стаи волков не должен был, не мог допустить поражения. Бросившись на каменную стену, он карабкался, цеплялся и тянулся вверх, вкладывая всю силу мощных задних лап, подгоняемый голодным отчаянием. Наконец, широкие передние лапы достигли вершины, и хищник снова помчался за добычей, вторя воем тяжелому дыханию бегущего оленя.

Другие волки пытались следовать за ним, хотя большинство отстало. Еще несколько молодых самцов и гордая, желтоглазая самка одолели подъем. Их охотничья  песнь присоединилась к шуму погони и задала направление для более слабых волков, которые бежали по другой стороне известнякового обрыва, ища более удобное место, чтобы пересечь его.

Усталость начала одолевать вожака, в движениях появилась неуверенность, которой раньше не было. И все же запах добычи был силен, и в нем чувствовалось изнеможение самого оленя, его растущее отчаяние. Это придало надежды волку, и он поднял свою голову в призывном, предвкушающем вое остальной стае, прозвучавшем подобно молитве среди безмолвных гигантских деревьев, укрывших зеленью прохладную землю.

Но могучий олень обрел второе дыхание, которое удивляло и пугало гордого охотника. Хищник мчался через лес, припадая к земле, и косматый хвост вытянулся в стрелу. Яркие голубые глаза сосредоточились на образе убегающего оленя, на рогах, задевающих ветки и листья. Больше не воя, чтобы не тратить попусту ни одного отчаянного, задыхающегося вдоха, напрягшийся волк гнался в мертвой тишине.

И в этом молчании он начал ощущать свое поражение. Стремительные фигуры его товарищей шелестели словно призраки в покрытой папоротником земле позади его, но и они не были способны преодолеть расстояние, отделяющее от убегающей добычи. Даже желтоглазая самка, длинные челюсти которой раскрылись в клыкастой голодной усмешке, не могла больше выдерживать темп.

Олень резко повернул и бросился влево. Срезая угол, ведущая пара волков сократила расстояние. Скоро самец бежал сразу позади с левого бока добычи, а сильная самка приблизилась с противоположной стороны.  Пара охотников обложила оленя с обеих сторон, чтобы пресечь любую попытку изменить направление.

Но олень продолжал свой бег с непреклонной решимостью, словно обнаружил цель. Он бежал вниз по склону широкого хребта, ныряя в заросли, перепрыгивая большие валуны, которые были бы препятствием для более мелких существ. Лес раздался в стороны еще больше, и за просекой показалась полоса голубой воды, бухта, разделившая неровную землю.

Наконец олень вырвался из леса и поскакал через широкую пустошь. Мягкая земля гасила удары широких копыт, и, хотя язык оленя свисал из широкой пасти, а ноздри бешено раздувались с каждым вздохом, животное даже ускорило свой отчаянный бег.