Эльминстер медленно кивнул.

— В твоих словах вполне может быть правда.

Затем он искоса посмотрел на Звездопада и спросил:

— Встречались ли мы, пусть и ненадолго, в Миф Дранноре?

Лунный эльф улыбнулся.

— Я был одним из тех, кто не согласился с коронелем по поводу допуска других рас в Светлый Город,  —признался эльф. — И все еще не соглашаюсь. Это ускорило наш уход и не принесло нам ничего, кроме кражи всех наших секретов. И ты был тем, кто взломал ворота. Я ненавидел тебя и желал тебе смерти. Если бы существовал простой, бесследный способ, я мог бы ее устроил.

— Что остановило твою руку? — тихо спросил Эл.

— Я несколько раз оценивал тебя, на праздниках, в Мифале и после. И ты был таким же одиноким, как мы, и старался изо всех сил. Я отдаю тебе должное, человек. Ты сопротивлялся нашим подначкам, вел себя достойно и преуспел. Твои добрые дела переживут тебя.

— Моя благодарность, — .ответил Эльминстер. Его глаза блестели от слез, когда он наклонился, чтобы обнять эльфа. — Услышать это было очень важно.

* * * * *

«Прекрасная Дева» была переполнена. Похоже, последней идеей великого герцога было послать огромные вооруженные караваны по опасной дороге. Рипплстоунс выглядел как скотный двор, где повсюду всхрапывали и двигались звери. Внутри, слегка защищенные от пыли, пусть и не от шума, Белдрун, Табараст и Каладастер сидели за одним столом с надменным магом с Побережья Мечей, держа в каждой руке полные кружки. Разговор шел о заклинаниях, побежденных чудовищах и неупокоенных волшебниках, восставших из своих гробниц. Народ толпился вокруг, чтобы послушать.

— Да это же ничто! — рычал Белдрун. — Меньше, чем ничего! В этот самый день, в сердце Мертвого Места, я стоял рядом с богом Азутом!

Маг с Побережья усмехнулся с открытым недоверием, и подстегнутый этим Белдрун поспешил продолжить:

— О, да, Азут, говорю я тебе, и…

Каладастер и Табараст обменялись молчаливыми взглядами, кивнули и единодушно поднялись и стали рыться в рюкзаке Каладастера, в то время как их товарищ продолжал рычать, тыча пальцем в нос ошарашенного мага с Побережья.

— Говорю тебе, ему нужна была наша помощь. Наши заклинания спасли положение — он так и сказал! — и он дал нам понять...

— Что мы заслужили эти волшебные мантии! — торжествующе встрял Табараст, выставляя на всеобщее обозрение дерзкое черное платье. Последовавший за этим взрыв смеха угрожал сотрясти сам потолок гостиницы и обрушить на всех хлопающих по столу, улюлюкающих пьяниц, но, когда их смех наконец затих, из дверного проема раздался пронзительный смешок. Те, кто обернулся, чтобы увидеть его источник, замерли.

— Выглядит почти моего размера, — радостно сказала колдунья Шариндала четырем разинувшим рты магам. —  И мне действительно нужно что-то, чтобы сохранить свою скромность, как вы можете видеть.

Леди из Зала Обожженного Камня прикрывалась только своими длинные шелковистыми каштановыми волосами. Они скрывали ее грудь и бока, когда она шагала вперед, но ни один мужчина не мог не заметить, что, кроме ее локонов, она была обнажена от макушки головы до бедер, а дальше плоть заканчивалась, являя до пола голые кости.

— Вы позволите? — спросила она, протягивая руку за одеждой. Вокруг нее несколько человек соскользнули со своих мест, упав в обморок, и послышался топот ног в сапогах к двери. Внезапно в «Прекрасной деве» образовалось пустое пространство, окруженное бледными таращащимися мужчинами.

— Мне нужно наложить на себя еще несколько заклинаний, прежде чем я смогу что-нибудь есть или пить,  — объяснила Шариндала, — и это довольно неловко…

Табараст с испуганным возгласом выхватил платье из пределов ее досягаемости, но Каладастер встал перед ним, стягивая свою мантию. Он стащил ее через голову, через мгновение, обнажив пухлое волосатое тело, одетое в бриджи и подтяжки, которые были жесткими и блестящими от возраста и грязи.

— Он не слишком чистый, миледи, — нерешительно сказал он, — и, вероятно, будет висеть на вас свободно как палатка, но... возьмите его от чистого сердца.

Длинная, тонкая белая рука взяла его, и наградой была улыбка.

— Каладастер? Ты был совсем мальчишкой, когда я... О, боги, неужели это было так давно?

Каладастер сглотнул, покраснел и облизнул губы, которые внезапно показались очень сухими.

— Что с вами случилось, леди Шари?

— Я умерла, — просто ответила она, и в комнате воцарилась полная тишина. Затем волшебница накинула предложенное одеяние и улыбнулась мужчине, который подарил его ей. — Но я вернулась. Мистра указала мне путь.

В толпе послышался ропот. Шариндала взяла ладонь Каладастера в одну руку, а его кружку в другую. Ее прикосновение было прохладным, мягким и вполне нормальным. Она мягко сказала:

— Пойдем, прогуляйся со мной. Нам о многом нужно поговорить.

Когда они вместе направились к двери, полу-скелетная волшебница остановилась перед магом с Побережья и добавила:

— Кстати, сэр: все, что было сказано об Азуте здесь этим вечером, правда. Верите вы в это или нет.

Они вышли за дверь в такой глубокой тишине, что людям приходилось хватать ртом воздух, когда они снова вспоминали, что нужно дышать.

* * * * *

Казалось, он снова потерял сапоги и шел босиком по лунному свету где-то в Фаэруне, где все еще должно было царить послеполуденное солнце. Мгновение назад он разговаривал с тремя магами в лесу, начали доставать сыр к вину — и теперь он был здесь, лишь мельком увидев их испуганные лица при виде того, как он исчезает.

Так где же именно это здесь?

— Мистра? — с надеждой спросил он вслух. Лунный свет поднялся вокруг него в серебряное пламя, которое не горело, а вместо этого посылало через него трепет силы, и это пламя сформировалось в руки, которые обняли его. — Моя леди, — выдохнул Эльминстер, почувствовав мягкое прикосновение знакомого тела к своему — снова исчезла его одежда; как она это сделала? — и покалывающее прикосновение ее губ. Он жадно поцеловал ее в ответ, и серебряный огонь пронесся по нему, когда их тела задрожали в унисон. Он попытался погладить мягкое, колеблющееся пламя — только для того, чтобы обнаружить, что ничего не держит и снова стоит во тьме, а Мистра оказалась неподалеку в виде столба серебряного огня.

— Мистра? — спросил ее Эл, позволив голосу выдать немного одиночества, которое он чувствовал.

— Пожалуйста, — умоляюще прошептала богиня, — Мне так же тяжело, как и тебе... Я не должна задерживаться. А ты искушаешь меня, Эльминстер... ты так искушаешь меня.

Серебряное пламя закружилось, и голодный рот сомкнулся на Эле на одно долгое, прекрасное мгновение. Пламя сокрушило и пронзило его, превратившись в великолепие, которое заставило его плакать, стонать и корчиться одновременно.

— Эльминстер, — сказал ему этот музыкальный голос, пока он парил в туманном блаженстве, —  я отправляю тебя сейчас в башню Серебряной Руки, чтобы взрастить трех Избранных.

— Взрастить? —  испуганно спросил Эл. Его блаженство сменилось тревогой. Казалось, сквозь интонации богини пробивался смех, когда она сказала: —  Ты найдешь трех маленьких девочек, ожидающих в башне, одиноких и неуверенных. Будь для них добрым дядей и наставником. Корми их, одевай и учи, как быть и кем быть.

Эльминстер сглотнул, наблюдая, как Мистра снова превращается в далекую звезду.

— Тебе запрещено контролировать их разум или принуждать, кроме самых исключительных обстоятельств, —добавила она. — Когда они станут старше, позволь им продвигаться вперед, строить свою собственную жизнь. Тогда твоя задача будет состоять в том, чтобы тайно наблюдать за ними, время от времени приезжать и помогать, чтобы обеспечить их выживание, но не направлять их, если они не обратятся за твоим советом... и мы оба знаем, как часто своевольные Избранные обращаются за советом к другим, не так ли?