Старик не заметил, как заснул, а проснувшись, обнаружил, что в камере уже темно. Впрочем, это не мешало ему - наоборот. С некоторых пор яркий свет раздражал глаза, они непрестанно слезились. А тьма успокаивала. Ночь время колдовства, время силы, которая большинству недоступна.
/С некоторых пор - тебе тоже/.
- Ага, - произнес знакомый тягучий голос. - С добрым утром, вернее, с доброй ночью. Отдохнул?
Старик кивнул, потом подумал, что сокамерник может не увидеть: - Да.
- Вот и хорошо, - сказал обладатель драных перчаток. - А то я уже умираю от любопытства. Так чем же ты не угодил местным властям?
Старик поднялся с соломы, пятерней прошелся по волосам, скривился, когда палец застрял в спутанной пряди. Сокамерник терпеливо ждал.
- Они считают меня самозванцем, - признался старик.
- Н-да? И за кого же ты изволишь себя выдавать?
- Я ни за кого себя не выдаю! - огрызнулся старик. - Я и есть - он.
- Кто "он"? - зевнул сокамерник.
- Мерлин.
- Великий и ужасный? - обладатель рваных перчаток рассмеялся лающим смехом.
Потом покачал головой и вздохнул: - А чего ж ты здесь очутился, если Мерлин? Надо было их всех - в жаб! Ну-ка! - человек спрыгнул с полки и зажег неведомо откуда добытый огарок свечи. Огниво спрятал в карман, а огарок в низеньком подсвечнике с широкой ручкой и толстым слоем оплывшего воска сунул чуть ли не под нос старику. Тот поморщился и рукой оттолкнул подсвечник.
Теперь он мог, наконец, рассмотреть сокамерника. Это был мужчина средних лет, с густой черной бородой и черными же волосами, в грязной ношеной одежде, с которой никак не вязалась ярко-алая роза, продетая в дырку на куртке. Дырка эта была проверчена (или же образовалась иным способом) напротив сердца, так что издали даже могло показаться, что обладатель тягучего голоса ранен, и кровь выплеснулась наружу - настолько алой была эта роза.
Человек отвел в сторону подсвечник, вволю насмотревшись на сотоварища по несчастью, покачал головой и пробормотал: - Похож.
- Что значит "похож"? - возмутился старик, брызгая слюной. - Я и есть Мерлин!
- Н-да? - иронически поднял левую бровь сокамерник. - Тогда почему ты здесь? Впрочем, кажется я повторяюсь - извини. Извини-те. Но мне любопытно, уж уважь глупца - почему?
- Потому что, - пробурчал старик. - Потому что не могу. Растерял силу.
- А-а, - лениво протянул человек, поправляя алую розу. - Тогда понятно. Тогда - да. А делать что собираешься?
- Идти к королю, - ответил старик, ожидая смеха.
Смеха не последовало, и он спросил: - Кто нынче король-то?
- Ты что ж, за время пути так и не узнал? - искренне удивился сокамерник.
- Не до того было, - отмахнулся старик.
- Понимаю, - кивнул обладатель драных перчаток. - Ну так короля нынешнего зовут (как, кстати, и меня) просто - Генрих. Легко запомнить, правда?
Старик кивнул и опустил голову, углубившись в свои думы.
- А я, - сказал Генрих, покачивая в воздухе раззявившим пасть сапогом, а я вот думаю: значит, правда все, что люди говорили.
Его слушатель рассеянно поднял голову, пожал плечами и снова нырнул в пучину воспоминаний.
- Думаю, - продолжал обладатель рваных перчаток, ничуть не смущенный таким явным его пренебрежением, - думаю, стало быть, не зря люди говорили, что недавно в Холм попала молния и расколола его надвое. А ведь многие не верят.
Он выжидающе уставился на старика.
Тот раздраженно почесал под бородой и кинул: - Как же, пускай не верят! Я им всем докажу!
- Так ведь вот в чем весь фокус... - воодушевленно продолжал Генрих, но стук сапог в коридоре прервал его размышления.
Дверь открылась. Толстый стражник, вздохнув и колыхая щеками, неожиданно отдал честь: - Ваше величество, завтра прибудет посол.
Когда изволите принять?
Король спрыгнул с тюремной койки и махнул рукой: - Завтра, пускай его пригласят к обеду. И, - добавил он, когда стражник уже собрался уходить, будь здесь где-нибудь поблизости. А лучше, оставь мне ключ.
Толстяк так и сделал; поклонился и ушагал прочь. Генрих запер дверь изнутри и снова уселся на полку.
- Прошло много лет, - сказал он изменившимся голосом, спокойным и властным. - Прошло много лет с тех пор, как Артур умер, а ты был усыплен в Холме. О тебе не забыли, но твой образ, сложившийся в народе, давно уже не соответствует действительности. Потому и камни.
Их пугает одна только мысль о том, что даже великий Мерлин, чародей и прорицатель, может состариться и подряхлеть. Они готовы убить тебя, лишь бы остался жив твой образ. И если дать им такую возможность, они так и сделают.
Старик поднял на Генриха взгляд и потряс в воздухе руками: - Но почему? Ведь ты же знаешь, что мое могущество еще можно возвратить.
Ты, король, ты наверняка знаешь, что дело лишь в моем амулете. Им не может воспользоваться никто, кроме меня, и он наверняка хранится где-нибудь в Камелоте. Роза, алая роза, никогда не увядающая и никогда...
Внезапно, озаренный какой-то мыслью, он поднял взор на цветок, торчащий из дыры в куртке Генриха.
- Камелота больше нет, - жестко сказал король. - А амулет - вот он, со мной. Но за эти годы он уже утратил все свои магические свойства.
А мы давным-давно решили отказаться от услуг магов. Это слишком накладно и ненадежно. Я пытаюсь объяснить тебе то, во что ты не желаешь поверить ты никому здесь не нужен. Мир живет по-другому, иначе, чем это было при Артуре и тебе. Да, вы оба, и ты, и он, нужны людям - но только как символы. И народ желает верить в то, что вы когда-нибудь вернетесь - и при этом не допустит, чтобы вы вернулись на самом деле. Вы хороши как сказка. Как явь вы никому не нужны.
- Дай! - глаза старика блестели, он тянул свои высохшие сморщенные руки живой мумии, и они дрожали. - Дай! Дай мне ее! Дай!
- Повторяю, она уже потеряла всю свою силу, - сказал король.
- Впрочем, - добавил он, чуть поразмыслив, - я дам ее тебе. Бери.
Он выдернул розу из дыры, укололся шипом и раздраженно сунул кровоточащий палец в рот. Другой рукой Генрих передал розу старику, и тот бережно, как младенца, принял ее.
Король зачарованно следил за тем, как старик уложил розу рядом с собой на клок соломы и, закрыв глаза, пытался что-то сделать. Генрих не знал, что именно, да и не желал вмешиваться в дела колдунов.
