Пятница для меня началась с того, что, отведя Федю в садик, я начала собирать вещи, чтобы обрядить Игорёшку. Распашонка, ползунки, шапочка, вышитое одеяло – как для выписки из роддома. Это было невыносимо, но необходимо, поэтому я это сделала. Потом вдруг оказалось, что для того, чтобы похоронить Игорёшку в могилу к моему отцу, требуется сначала оформить документы в ритуальной конторе, и муж поехал туда (документы из роддома мы забрали вместе, дальше я поручила всё ему). А я пошла по магазинам искать коробку, в которой мы могли бы похоронить малыша. Дома была одна вроде бы подходящая, но слишком маленькая – всего 40 см в длину, а малыш был 52 см… Нигде ничего походящего не нашла, поручила мужу купить такую же коробку, как у нас дома, но побольше. Он купил, приехал домой и расплакался. Я обняла его и гладила по спине (утром он так же утешал меня), потом он вытер слезы и сказал: «Ничего, главное – у нас есть Федя».

В тот самый день, когда Сонины соседки по палате выписывались из роддома, её муж и мама забирали тело Игорёшки из морга. Похороны прошли без неё. А утром в субботу Соня с мужем и сыном пошла в кино – потому, что жизнь продолжается. Потому, что у неё был Федя. Потому, что нельзя было дать горю её сломить.

Потом была поездка в санаторий – и новая жизнь. Соня нашла новую работу и поступила в вуз, чтобы получить другую профессию. Она заняла себя на сто процентов. Свободного времени Соня себе не оставляла. Больше дел – меньше мыслей. Но боль нападала исподтишка. Как только Соня расстраивалась, у неё начинала дико болеть голова. Пришлось идти к неврологу, который, замучив её вопросами о трагедии, в конце концов прописал транквилизаторы. Они вроде помогали, но не всегда.

Сегодня чувствую себя очень плохо – голова кружится, болит, ноги не держат… Пришла с работы и заставила мужа с сыном пойти со мной гулять. Не помогло. И уже второй день как будто еда просится обратно – ком в районе трахеи, кажется. Ощущение, что я уничтожаю сама себя изнутри.

А ещё Соне стало страшно жить. Она боялась случайностей, которые могут произойти с любым из её близких. Конечно, больше всего она боялась за Федю. Ведь к ней пришло понимание, что в собственной жизни она не решает ничего. Не будучи религиозной, Соня стала ходить в церковь, выучила молитвы, и в конце концов у неё с мужем зашёл разговор о венчании. И оно состоялось через два месяца.

Мы теперь вместе навсегда. Волновалась я ровно до того момента, как началось само венчание. В этот момент меня охватило спокойствие. Мне было не так уж важно, как я выгляжу (на свадьбе, помню, я постоянно на этот счет дёргалась), хотя сравнения с невестой в пышном платье, которая стояла рядом, я, конечно, не выдерживала. А с другой стороны… Да, у неё прическа, макияж и кринолин, а у меня – шесть лет брака, ребёнок и редкостное взаимопонимание с мужем.

Потом жизнь вроде бы вошла в привычную колею. Работа – дом – учёба. Ни минутки свободного времени. И вот вдруг Соню накрыла такая безысходность, что просто не захотелось больше жить. И ведь повода-то не было. Так, по дороге домой прошла по бульвару, а там гуляют мамочки с колясками… Соня скрывала от мужа и сына своё состояние. Снова купила лекарства, которые ей прописал невролог. Даже не было сил что-то записывать в дневник. Промучившись две недели с кошмарными мыслями, Соня вдруг поняла, что случилось: да ведь она недавно узнала, что её лучшая подруга ждёт второго ребёнка! И вроде бы обрадовалась, но где-то в глубине души позавидовала. Недомогание Сони постепенно сошло на нет. Жизнь продолжалась! И вообще – пора уже забыть. Полгода прошло уже, хватит.

Весной Соня вернулась к дневнику и написала там:

Наверное, я пока не готова заводить ещё одного ребёнка. Почему же я тогда этого хочу? Чтобы доказать, что я нормальная, как и все, что я не проклята и что у меня тоже может быть всё хорошо? И сын опять просит братика, потому что ему не с кем играть.

Прошёл ещё месяц. Кругом, как заговорённые, беременели и рожали знакомые и подруги. Соня посмотрела-посмотрела и тоже загорелась идеей «сходить ещё за одним».

Сегодня ночью мне приснилась дочь – новорождённая девочка. Я её родила как-то легко и быстро – так, что даже сама удивилась. Я её нянчила – одевала, кормила (почему-то из бутылочки). Проснулась в хорошем настроении. Пора признаться себе: я хочу ребёнка. Оговариваюсь, конечно: «Если Бог даст». Но хочу. Очень.

Страх не ушёл. Соня металась между работой, домой и учёбой, боясь мечтать о ребёнке, но всё равно грезила о нём. «Ты уверена, что хочешь этого? Ты тогда чудом избежала смерти», – говорила ей мать. Соня была уверена, но страх, что всё повторится, возвращался снова и снова. Имела ли она право так рисковать?

А потом подкралась эта самая дата – год с того дня, когда Игорёшка, мёртвый уже пять дней, родился. Собираясь на кладбище, Соня не знала, зачем она туда едет. Но вот теперь она лежала на могиле своего сына и просила прощения. За то, что, когда в последний вечер своей жизни малыш сильно толкался, она в сердцах сказала: «Игорёш, дай маме отдохнуть хоть немного!» И вот у Сони есть все возможности отдохнуть, а она шепчет земле, ставшей постелькой для её мальчика: «Прости, прости!»

Никто так и не прошёл мимо, она так никому и не выговорилась. Но уходила с кладбища с ощущением, что произошло что-то важное. Что-то, что позволяет ей дышать и не уничтожать себя изнутри. Соня приехала домой и оставила последнюю запись в дневнике:

Я никогда не видела моего младшего сына – только на УЗИ. В роддоме я отказалась на него смотреть, хоронить его не ездила… Как будто отказалась от него. Это рвёт мне сердце. Но я сделала это, чтобы не умереть от горя. Да, я не видела моего малыша, но я молюсь за него каждый день. Да, я не хоронила его, но я собирала вещи для его похорон – как на выписку из роддома. Такое не надо бы переживать ни одной матери.

Моему сыну мог бы сегодня исполниться год… Он бы уже ходил и что-то говорил, наверное. А я не шарахалась бы от малышей и мамочек с колясками. И не напрягалась бы, отвечая на вопрос людей, давно меня не видевших: «Ну как малыш?» Неловкий момент, когда не понимаешь, о ком тебя спрашивают – о Феде или об Игорёшке. Кто-то, наверное, до сих пор не знает, как закончилась эта беременность.

Но всё, оказывается можно пережить. Запереть боль, заставить себя не думать, не вспоминать. Начать жизнь заново. Наверное, так может быть только при условии полной амнезии. Время, конечно, лечит. Вернее, отвлекает. Особенно если ему помогать. Но я клянусь тебе, Игорёшка, что не забуду тебя никогда. Как бы больно ни было, ты – мой сын.

***

Прошло полгода, потом ещё несколько месяцев. Забеременеть не получалось. Соня, конечно, сходила сначала к врачу. Гинеколог отправила ей на УЗИ, дала направление на анализы и в конце концов сказала, что всё в норме. Соня сходила с ума от беспокойства, начиная подозревать, что больше никогда не сможет иметь детей. Значит, она всё-таки в чём-то перед Богом виновата. Наверное, в этом всё дело. И ноги сами снова понесли Соню в церковь.

Рождественский пост, потом Великий… Вечером накануне Вербного воскресенья на исповеди молоденький священник отец Филипп выслушал список Сониных грехов. Впервые она призналась, что ропщет на Бога за то, что он не даёт ей шанс снова выносить и родить малыша. Отпуская грехи Соне, отец Филипп произнёс: «Пусть будет ей по молитвам её». Впервые священник, услышавший её историю, ей посочувствовал! Соня была благодарна ему неимоверно. У неё появилось ощущение, что всё будет хорошо.

Она поняла, что ждёт ребёнка, когда шёл Петров пост. Соня, сама себе не веря, держала тест с двумя чёткими полосками и плакала от счастья. Они всей семьёй уже запланировали путешествие в Тунис, так что получалось, что теперь они летят туда не втроём, а вчетвером. В середине отдыха Соню сразил токсикоз – пришлось питаться исключительно арбузами и лимонным сорбетом, ведь только от них её не тошнило. Но какая это всё малость по сравнению с тем, что её молитвы были услышаны!